Фрунзе

Михаил Васильевич остался доволен работами в полосе штаба и против Арабатской стрелки, где он осматривал оборонительные сооружения.

— Все очень недурно, товарищ Грязнов! Но я вас не хвалю!

— Что так, товарищ командующий? — насторожился начдив.

— Вы тут копошитесь, а ведь Блюхер-то вас обогнал, Иван Кенсоринович!

— Быть не может! — козырнул тот и убежал. Немедленно вызвал начальника штаба и командиров бригад. На коротком совещании осветил окончательную задачу. И так проявил себя в чонгарской битве, что первым открыл дорогу в чистое поле Крыма.

Памятуя давний разговор с председателем ВЦИК М. И. Калининым, Фрунзе послал ему депешу:

«Т(оварищ) Председатель! Вам было угодно предложить мне назвать именем ВЦИК ту из дивизий фронта, которая проявит наивысшую степень доблести в боях с неприятелем. Прежде Вы надеялись, что такою должна стать 30-я стрелковая дивизия. Ныне я рад доложить, что надежды Ваши дивизия оправдала в полной мере».

Никто не сомневался в личной храбрости командующего. Беспрерывно снаряды белых били по тем дорогам, по которым он ездил из дивизии в дивизию, и не раз свистели у него осколки над головой. Дважды он порывался в самую кровавую бучу — к войскам Блюхера и Грязнова, но его не пустили. И был такой момент, когда он с адъютантом и маленькой кучкой сотрудников штаба остался без охраны перед отрядом махновцев, задумавших «канитель». Об этом рассказал Аркадий Осинкин — один из помощников Гусева.

Когда ударной группе на Литовском полуострове требовалась срочная поддержка конницы, кавалерийский отряд махновца Каретникова начал волынить. И создалась опасная ситуация: Фрунзе в кольце «друзей», от которых можно ждать любого подвоха. Но командующий не уронил достоинства. Он вызвал к себе Каретникова, тот вел себя вызывающе и отказывался идти в бой, потому что его «армия» чего-то не получила.

«Фрунзе осадил его и заставил изменить тон.

— Скажите, — спросил Михаил Васильевич, — как поступают в войсках Махно с тем, кто отказывается выполнять распоряжение вышестоящего начальника?

— Этого у нас не бывает, — заносчиво ответил Каретников. — В нашем войске революционная дисциплина и все приказы обсуждаются с начальниками частей.

— Ну, а если кто после обсуждения не выполняет приказа? — настаивал Фрунзе.

Каретников замялся, потом сказал:

— Смещают или судят.

— Вот видите, — подхватил Михаил Васильевич. — Почему же вы решили, что в Красной Армии можно обойтись без строгой дисциплины?.. Вот что. Если вы в точности не выполните боевой приказ, я сделаю вывод, что вы со своими помощниками трусите, и тогда с вами пойдет разговор, как с трусами. Даю вам пятнадцать минут — начинайте переправу».

Внушение подействовало. Две тысячи конников Каретникова начали переправу на Чонгар. За ними пошла 7-я Кавалерийская дивизия…

Перед концом битвы пытался Михаил Васильевич прекратить кровопролитие в Крыму. Еще 11 ноября, когда войска Московской дивизии Блюхера прорвали последние ишуньские укрепления, послал он радиограмму барону Врангелю.

От имени Центральной Советской власти он великодушно гарантировал всем сдающимся, включая и генералов, полное прощение и обещал беспрепятственный выезд за пределы страны тем, кто под честное слово откажется от дальнейшей борьбы против Советской власти.

Не питая иллюзий относительно Врангеля, он обратился по радио к его офицерам, солдатам, казакам и матросам. Он говорил им: великая революция победила, великая страна отстояла свою цельность. Бессмысленно проливать русскую кровь. Сдавайтесь! Мы не жаждем мести и дадим каждому искупить вину перед народом честным трудом. «Одновременно с этим нами издается приказ по Советским войскам о рыцарском отношении к сдающимся противникам и о беспощадном истреблении всех тех, кто поднимет оружие против Красной Армии».

И это не была уловка победителя. К войскам фронта в тот же день Фрунзе обратился с приказом о гуманном отношении к сдающимся. «Революционный Военный Совет Южного фронта приказывает всем бойцам Красной Армии щадить сдающихся и пленных. Красноармеец страшен только для врага. Он рыцарь по отношению к побежденным».

Но ни Врангель, ни его офицерский корпус не вняли голосу гуманного командующего Южным фронтом. И последовал строжайший приказ Фрунзе: «Преследовать врага до полного уничтожения!» Офицеры стрелялись. Солдаты выкидывали белый флаг. Партизаны пускали под откос обозы белых, орудия, автомобили. Красные конники рубили сопротивляющихся. Барон закончил свою преступную деятельность последним приказом, удирая в Константинополь на крейсере «Генерал Корнилов»: «У нас нет ни казны, ни денег, ни родины. Кто не чувствует за собой вины перед красными, пусть остается до лучших времен…»

Но в Крыму уже никто не интересовался постыдным приказом убежавшего барона. На устах были слова Фрунзе, обращенные Председателю Совета Труда и Обороны товарищу Ленину и Центральному Комитету РКП (б): «Свидетельствую о высочайшей доблести, проявленной геройской пехотой при штурмах Сиваша и Перекопа. Части шли по узким проходам под убийственным огнем на проволоку противника. Наши потери чрезвычайно тяжелы. Некоторые дивизии потеряли три четверти своего состава. Общая убыль убитыми и ранеными при штурмах перешейков не менее 10 тысяч человек.

Армии фронта свой долг перед Республикой выполнили. Последнее гнездо российской контрреволюции разорено, и Крым вновь станет Советским».

Это было 12 ноября в Джанкое, куда триумфально прибыл Фрунзе и где еще позавчера была ставка барона. С таким чувством щедрой радости встретили войска своего вождя, какого не помнила русская армия со времен Суворова и Кутузова.

Теперь победные реляции летели в Москву ежедневно. Наконец 15 ноября доскакала конница Буденного до Графской пристани в Севастополе. А на другой день Владимир Ильич получил самую желанную и самую краткую телеграмму Фрунзе: «Сегодня нашей конницей взята Керчь. Южный фронт ликвидирован».

В середине этого знаменательного дня Михаил Васильевич добрался до Ялты. С волнением оглядел домик Антона Павловича Чехова — он был цел. Проехал мимо красивой виллы эмира бухарского, которого так и не поймал в прошлом году, когда штурмом брал Бухару.

Море дышало у ног — спокойное, неповторимо красивое: с палевым отсветом от заката на сине-седом просторе.

— Если нам суждено отдыхать, Сергей Аркадьевич, после трудов праведных, то непременно приедем сюда, — сказал он устало.

Фронт был ликвидирован, но боевые товарищи ждали его прощального слова. Он возвратился в Симферополь и целый день писал приказ № 226 (00105) от 17 ноября 1920 года, которому суждено было стать конспектом исторического абриса славных боев в Приднепровье, в Донбассе, в Северной Таврии, в Крыму.

Приказ стал достоянием героической истории Красной Армии. Но его концовка и сегодня звучит гимном ратному труду победителей:

«Боевые товарищи красноармейцы, командиры и комиссары, ценою ваших героических усилий, ценою дорогой крови рабочего и крестьянина взят Крым. Уничтожен последний оплот и надежда русских буржуа и их пособников — заграничных капиталистов. Отныне красное знамя — знамя борьбы и победы — реет в долинах и на высотах и грозным призраком преследует остатки врагов, ищущих спасения на кораблях. 50 дней прошло с момента образования Южфронта; за этот короткий срок благодаря вашей стойкости и энергии была ликвидирована угроза врага Донбассейну, очищено все Приднепровье и занят весь Крым.

Честь и слава погибшим в борьбе за свободу, вечная слава творцам Революции и освободителям трудового народа!

Особенно отмечаю исключительную доблесть 51-й и 15-й стрелковых дивизий в упорных боях под Юшунем, героическую атаку 30-й стрелковой дивизией чонгарских переправ, лихую работу 1-й и 2-й Конармий, выполнивших задачу вдвое скорее поставленного срока, и всех многих героев, давших новую великую победу нашей Советской Республике.

Да здравствует доблестная Красная Армия!

Да здравствует конечная мировая победа коммунизма!»