Фрунзе

— Очень ценная информация! А как с танками? Боятся их красноармейцы?

— Поначалу бегали, Михаил Васильевич. Слов нет, страшно. Потом приспособились бить из окопов: то до себя не допустят и швырнут гранату, то под зад танку. Так и останавливают. А экипажи берут голыми руками: беляк в танке очень храбрый, а когда стоп машина — руки вверх без разговоров!

— Я распорядился переслать вам огнеметы: сокрушительное оружие и против живой силы и против танков. Сейчас же создайте ударный огневой отряд и выдвигайте его заслоном впереди пехотных цепей.

Блюхер молодцевато козырнул:

— Не сомневайтесь, Михаил Васильевич, будет сделано!..

Но самой удивительной была встреча с Ворошиловым. Они не виделись четырнадцать лет, со съезда в Стокгольме, да и жили там под вымышленными фамилиями: один — Володин, другой — Арсеньев. Наконец псевдонимы раскрылись! И оба порадовались, что судьба свела их у самого эпилога гражданской войны.

Климент Ефремович сделал запись об этом дне:

«…Фрунзе? Глазам не верю. Радостная встреча — Арсений и Володя, «перекрещенные» революцией в их собственные имена и фамилии. Пожимаем друг другу руки. Оба возбуждены, рады неожиданной встрече.

Так вот он кто Фрунзе — Михайлов, о котором так много славных, граничащих с легендами, вестей и слухов!

На столе огромная карта, на которой видно, что враг, последний враг русской революции, с удесятеренной наглостью пытается расширить район своих действий.

И вчерашний подпольщик, большевик Арсений, с изумительной ясностью и поражающим авторитетом истинного полководца развивает в деталях предстоящие решительные операции Красной Армии.

…Незначительные замечания, краткий обмен мнений — и план, оперативный план большевика Арсения — Фрунзе утвержден.

Судьба Врангеля предрешена!»

Фрунзе спросил на прощанье:

— Когда тебя и Буденного ждать с Первой Конной?

— Недели через три, не раньше. Идем своим ходом, на поездах не добрались бы и до зимы.

— Придете раньше, — многозначительно сказал Михаил Васильевич.

— Ей-богу, не успеем!

— Ленин вас подстегнет.

Действительно, не успел Ворошилов приехать в Конную, как Владимир Ильич вызвал его и Буденного к прямому проводу.

«Крайне важно, — читали они бегущую из аппарата ленту, — изо всех сил ускорить передвижение вашей армии на Южфронт. Прошу принять для этого все меры, не останавливаясь перед героическими. Телеграфируйте, что именно делаете».

— Железная рука у нашего командующего! — только и смог сказать Клим Ворошилов.

Через день, уже в Харькове, Фрунзе получил от разведки точное подтверждение своей догадки: в ближайшие дни Врангель замыслил произвести переправу на правый берег Днепра в районе Александровска.

— Я и говорил: не дурак барон. — сказал он Гусеву.

Дело решали считанные часы. Авксентьевскому и Городовикову он приказал срочно сосредоточить две сильные дивизии северо-восточнее Никополя. Срочно он создал Кременчугский укрепленный район. И на всякий случай распорядился вывезти из Екатеринослава все армейские учреждения, «пребывание коих там не вызывается крайней необходимостью».

Елизавета Драбкина рассказала об одной из ночей того времени, наблюдая за своим отцом и Фрунзе.

С Сергеем Ивановичем и Михаилом Васильевичем — они явились поздно вечером — пришел и Николай Петрович Горбунов — недавний секретарь Совнаркома, теперь член РВС Южного фронта.

«Все были страшно голодны, быстро съели приготовленную мною яичницу, помидоры, потом принялись за арбуз. Они ели большими кусками, не замечая даже, что едят, и продолжали разговор, который велся на заседании Реввоенсовета.

Я то входила в комнату, то выходила: керосинка горела плохо, и чайник никак не хотел закипать. Когда он, наконец, вскипел, я вернулась в комнату и увидела, что скатерть сдернута, Михаил Васильевич расставляет на столе посуду и еду, воссоздавая карту Севёрной Таврии и крымских перешейков. Глубокая тарелка изображала Каховский плацдарм; изогнутая арбузная корка — Арабатскую стрелку; куски сахару — ударные группы войск; узкий ломтик хлеба — Перекопский перешеек; ножи, вилки, ложки — направление ударов.

О чае никто уже не думал. Куски сахару, ножи, вилки быстро передвигались по столу. Потом в ход были пущены блюдца, стаканы, карандаши, резинка, две пуговицы, чернильница, пресс-папье.

На столе уже не оставалось свободного места, но Михаил Васильевич — то при согласии, то при возражениях отца и Николая Петровича — продолжал передвигать лежавшие на столе предметы и класть на него новые. Все трое были охвачены необычайным возбуждением и, казалось, не видели и не слышали ничего, кроме этой понятной лишь им самим карты».

Запомнились фразы Фрунзе-командующего — энергичные, точные, короткие: ударить по флангам противника всеми силами конницы. Приурочить штурм к ночному времени!

«Михаил Васильевич вытащил из кармана ключ, хотел положить его на стол. И тут раздался удивительный звук — гулкий, звенящий, торжественный, печальный. Это стоявшие в углу старинные часы в узком высоком футляре красного дерева начали отбивать полночь.

Все замерли слушая. Когда прозвучал последний удар, Михаил Васильевич глубоко вздохнул, с недоумением посмотрел на ключ, который держал на весу.

— Во Владимирском каторжном централе, — медленно сказал он, — лежишь, бывало, ночью и считаешь время по каплям дождя, стекающим по водосточному желобу. Эх, сколько часов и минут зазря пропало!

Он обвел глазами стол, подумал, сказал:

— А что, ежели нам нынче не поспать ночь и прикинуть все это на карте? Кажется, мы нашли недурное решение…»

И все трое ушли в штаб.

Обстановка на фронте прояснялась помалу, но радужных надежд не сулила. Перед Лениным он раскрывался весь как на духу и в очередной телеграмме не пытался скрывать огорчений и опасений.

На правом фланге — от Александровска до Херсона — Врангель готовился к развитию каких-то операций. На всем остальном фронте продолжает громить 13-ю армию. Части надломлены и ударов врага не выдерживают. «Среди масс идут разговоры об измене, свежих же резервов нет. Положение усугубляется дезорганизацией тыла… Настроение запасных частей, почти совершенно раздетых и плохо питаемых, определенно скверное. Чувствую себя со штабом фронта окруженным враждебной стихией. Настроение можно переломить только крупным успехом на фронте. Думаю, что, несмотря на все это, до момента общего наступления выдержим, хотя ряд огорчительных неудач на нашу долю еще выпадет».

Но в Донбассе наметился просвет: 9-я стрелковая дивизия временно отпарировала удар белых под Волновахой.

Мысль о главном ударе, которым закончится гражданская война, не оставляла его ни на минуту. И он облагался к командующему морскими силами с просьбой подготовить Азовскую флотилию с плавучими батареями к переходу через месяц — 7 ноября 1920 года — в район Геническа.

Телеграмма датирована 3 октября. Можно лишь удивляться, что в обстановке неразберихи в Харькове, пагубной паники в частях отступающей 13-й армии с такой прозорливостью видел он первый день окончательного штурма. К сожалению, флотилия не подошла: она не смогла вырваться из ледового плена в Таганрогском заливе.

Уже через день Фрунзе понял отчетливо: в Донбасс Врангель не пройдет! Да и нет ему нужды упорствовать в этом направлении. Его путеводная звезда — пан Пилсудский!

В Донбассе отличился начальник 9-й стрелковой дивизии, брат Валериана Куйбышева — Николай. Он правильно оценил значение приказа командующего фронтом, и его бойцы грудью отстояли «Донецкий бассейн, этот источник света и тепла для всей страны… — отмечал Фрунзе. — Рабоче-крестьянская Россия может гордиться такими своими защитниками. Пока в рядах Красной Армии будут такие геройские полки, как 77-й, легший костьми на поле брани, но ни пяди не уступивший врагу, — она будет непобедима».

Многие воспринимали успех 9-й дивизии как незначительный эпизод в боевой жизни многострадальной 13-й армии. Михаил Васильевич ощутил в нем начало желанного перелома.