Страница 8 из 39
Жонатан осведомился об отплытии судна и получил заверения, что через три или четыре дня все будет готово.
Между тем Эдмону Р., воодушевленному честером и виски, пришла потрясающая мысль: он пригласил капитана в тот же день на ужин. Приглашение было незамедлительно принято, и в условленный час гости собрались перед роскошно сервированным столом. Как Жаку, Эдмону и Жонатану удалось не только вынести вид всех обильных яств, расставленных перед ними, но и уничтожить их, — остается загадкой, ключ к которой будет найден не скоро. Отметим только добровольную помощь со стороны шотландца, одинаково энергично работавшего как вилкой, так и челюстями.
Беседа становилась все оживленней, с любезным изяществом Эдмон нес несусветные глупости. Капитан в них ровным счетом ничего не понимал, но смеялся так, что от смеха его дребезжали тарелки. И то сказать: бордосец вздумал перепить шотландца! Ну не глупо ли? Тщетно выставлялись бордоские, бургундские, шампанские вина, тщетно шли в дело дорогой коньяк и вишневая водка — Спиди проглотил все не моргнув глазом: Клайд перелился через берега Гаронны! Оргия закончилась в полночь; парижане, поддерживаемые крепкими руками капитана, вернулись к себе в гостиницу, и по дороге Жак не переставая обращался к шотландцу на английском, которого так и не выучил, а капитан отвечал на французском, которого вообще не знал.
На следующий день пришлось устроить передышку, и никто и не помышлял подниматься с постели. В воскресенье окрестности Лормона внезапно огласились пушечными выстрелами и эхом — пятнадцатого августа торжественно отмечался национальный праздник[64]. Его должен был увенчать пышный фейерверк, но — это часто случается в Бордо — с фейерверком поторопились и как-то нечаянно устроили несколькими днями раньше. В силу этого обстоятельства публичные торжества ограничились сорока двумя пушечными залпами, которые произвели выстроенные в парадном порядке солдаты.
Часы меж тем бежали, а погрузочные работы продвигались на борту «Гамбурга» как-то вяло. Ватерлиния ничуть не изменилась: полностью разгруженное судно жалко бултыхалось на самой поверхности воды. Так прошли понедельник, вторник, и лишь в среду на борт поступили мешки с зерном, составлявшие груз. Люки открыли, и трюм начал заполняться. Жак подружился со старшим грузчиком, наблюдавшим за прибытием товара и служившим одновременно переводчиком. Через этого грузчика Жак засыпал капитана тысячью вопросов, и все они касались предполагаемого дня отплытия. В конце концов шотландец остановился на пятнице. Итак, необходимо было без проволочек перебраться на борт корабля и приготовиться к отходу. Но Жонатан закапризничал; его одолевали кое-какие сомнения, и для них были определенные основания. К тому же на композитора навалился какой-то сплин:[65] он уже поговаривал о том, чтобы вообще отказаться от сумасбродного, окольным путем, путешествия в Шотландию, и намекал, что не худо было бы завернуть еще южнее, к Пиренеям. По этому поводу разгорелась бурная дискуссия, подогревавшаяся сарказмом Эдмона, который не переставал подтрунивать над старой Каледонией и «Гамбургом», — а до чего может дойти бордоская фантазия, мы уже знаем. Однако Жак бешено сопротивлялся, и первоначальный проект был утвержден. Правда, от Жака потребовалась некоторая уступка: он вынужден был согласиться поехать с друзьями в экскурсию к мосту Кюбзак. Поездка состоялась в четверг при великолепной погоде. Но еще чуть-чуть, и дело кончилось бы плохо: путешественники едва не увязли в болотах, окружавших Дордонь. В отличие от Эмпедокла, они добрались до берега, пожертвовав сандалиями, куда как более счастливые и менее знаменитые, чем этот философ из Агригента[66].
Наступила пятница, а погрузка все еще не была закончена. Капитан окончательно назначил отплытие на воскресенье. Композитор едва не повредился умом. Жак со злостью скрипел зубами. Эдмон отреагировал совершенно неуместной пантомимой. В течение двух последующих дней Жаку не сиделось на месте, и в субботу вечером он потребовал, чтобы спутник его заночевал на борту «Гамбурга», хотя судно должно было сняться с якоря лишь в десять часов утра. По распоряжению Жака служащий гостиницы перенес чемоданы на борт, и Эдмон пообещал прийти пораньше пожать на прощание руку друзьям.
Глава XI
НАКОНЕЦ В ПУТЬ, В ШОТЛАНДИЮ!
Большой салон «Гамбурга», обставленный с истинно английским комфортом, предлагал пассажирам все возможные удобства: вдоль стен — широкие диваны, на дверях — элегантные занавески, в глубине, перед панно, изящный столик с книгами, а висящие рядом часы и барометр — позволяли одновременно справляться о времени и погоде.
Две двери по сторонам от книжного шкафа вели в каюты, в каждой из которых имелось по четыре попарно расположенных друг над другом койки, а у противоположной стенки — широкая удобная банкетка; сквозь иллюминаторы над ней глазу открывались морские просторы; в углу, напротив, в небольшом умывальнике с надписями «Up»[67] и «Shut»[68] над кранами всегда имелась вода.
Жаку и Жонатану койки напомнили выдвижные ящики комода, снабженные матрацами, слишком короткими полотняными простынями и слишком узкими, на английский манер, подушками. Новые пассажиры выбрали нижние койки. Со смехом они втиснулись в свои ящики, залезли под одеяла, и Жак заснул на третьем томе мемуаров Сен-Симона.
На следующее утро, когда друзья проснулись, пароходные топки гудели, и «Гамбург» завершал свой первый маневр в порту Бордо под командой неприятного ворчливого лоцмана, не знавшего ни слова по-английски, что сильно осложняло его взаимоотношения с капитаном Спиди.
Корабль спустился вниз по Гаронне, но отплытие еще не было окончательным: в Бакалане предстояла догрузка. Матросы задраили люки трюма, заполненного зерном, и прикрыли их для большей надежности непромокаемым брезентом; оставалось разместить на палубе изрядное количество деревянных балок и досок для шахтных крепей, доставленных на двух баржах, пришвартованных вдоль бортов к «Гамбургу». Капитан, надеясь успеть воспользоваться вечерним приливом, торопил погрузку как мог, однако работа продвигалась медленно, так как обилие дерева надо было разместить по возможности компактно и прочно закрепить цепями на случай морской качки.
В это время на судно прибыл Эдмон и, видя, что в их распоряжении имеется по меньшей мере несколько часов, предложил друзьям отправиться позавтракать в Лормон, одним лье ниже Бакалана. Он пригласил также и капитана, но тот предпочел не покидать судна, желая лично доследить за погрузкой и поторопить с отплытием. После твердого обещания друзей вернуться до начала прилива шлюпка с «Гамбурга» доставила их на правый берег Гаронны.
Жак безумно боялся опоздать и в течение всего завтрака, накрытого в живописной цветочной беседке на берегу Гаронны, пребывал в довольно скверном расположении духа. В два часа все трое вскочили в лодку, под парусом поднялись вверх по течению и после жесточайшего спора между Жаком и Эдмоном о том, как надо крепить парус, спора, едва не стоившего морской болезни Жонатану, вернулись на борт. Но, увы! Топки оказались погашенными, погрузка незавершенной, и отправление откладывалось до следующего утра.
Это уже противоречило всякому здравому смыслу, и, если бы багаж Жонатана не был уже на борту, он немедленно отказался бы от поездки. Жак же, напротив, поклялся, что не оставит больше палубу. И все же Эдмону удалось уговорить друзей поехать обедать, на сей раз достаточно далеко, где они и задержались до девяти вечера. После трогательных прощаний и рукопожатий Эдмон, смеясь, выразил надежду еще увидеться, прежде чем начнется это поистине немыслимое путешествие, на чем приятели и расстались.
64
Национальный праздник — 15 августа во Франции времен Второй империи (1852–1870) торжественно отмечался день святого Наполеона.
65
Сплин — хандра.
66
Эмпедокл из Агригента (490–430 до н. э.) — древнегреческий философ-материалист, поэт, оратор, врач, активный политический деятель.
67
Открыть (англ.).
68
Закрыть (англ.).