Страница 36 из 39
— Браво! — воскликнул Жак. — Они воспроизводят подлинный текст великого поэта, искусство ставят выше условностей. Браво!
— Непристойность, друг Жак, заключается не в том, чтобы произнести, а в том, чтобы вырезать слова поэта. Они абсолютно правы, эта британцы. Играйте Шекспира дословно или вовсе не касайтесь его творчества.
Великая трагедия, слабо исполненная, была встречена довольно жидкими аплодисментами. Впрочем, английская публика выражает свои эмоции вообще очень сдержанно. Во время антракта исполнялся вальс Монтгомери, который никто не слушал. Вскоре занавес вновь поднялся: вечер завершался фарсом.
С первых же сцен Жак в «Первой ночи» узнал «Отца комедиантки»[248], переведенного довольно точно. Директор театра с большим воодушевлением и живостью исполнил роль Ахилла-Тальма Дюфара, позволив себе тысячу остроумных импровизаций и добавлений к тексту. Говорил он наполовину по-французски, наполовину по-английски, а временами — даже по-итальянски. Вот исполнитель процитировал неизвестно зачем первую строку поэмы «Георгики» Вергилия[249], и парижане схватились за бока от смеха, слушая, как артист произносил:
— Taytayre tiou potiouloe ricioubance sioub tigmini faidjai[250].
Жак никогда не задумывался над тем, в каком виде латынь выходит из английского рта. Пьеса прошла гладко, и дочь директора мисс Мария Гаррис разделила с отцом успех вечера.
Усталые, засыпающие на ходу французы покинули театр в одиннадцать часов вечера. Какой насыщенный день после бессонной ночи в туристском поезде! Они спустились по Риджент-стрит, чтобы нанять экипаж. Но улицы были почти пустынны — и это здесь, в час, когда в Париже все залито светом и заполнено шумной толпой! Лондонские магазины, закрытые с восьми часов вечера, погружены во мрак. Лишь кое-где луч света пробивался сквозь матовое стекло какого-нибудь погребка, где можно выпить пива или виски. Полицейские бесшумно, как привидения, фланировали по тротуарам вдоль стен с маленьким зажженным фонариком на поясе. Проходя мимо дверей, они ударом кулака удостоверялись в том, что они заперты. Иногда стражи порядка встречались, шептали что-то друг другу на ухо и расходились в разные стороны.
Подъехавших к Хай-маркет туристов поразила резкая перемена: тишина сменилась шумом, пустынность — оживлением. Сотни женщин, одетых в немыслимые туалеты, заполнили один из тротуаров широкой улицы. Своим сомнительным ремеслом они занимались со свободой, дерзостью и вызовом, как бы говоря, что им нечего бояться полиции. Для них наступил час рынка и биржи, и в ход шли все приемы и уловки городских негоциантов, чтобы сбыть товар. В этот вечер среди несчастных существ была большая конкуренция. Предложения превышали спрос, и сделки заключались по более низкой цене, чем обычно.
Сколько среди этих женщин совсем еще молодых девушек, уже увядших от дебоша! Сколько свежих, красивых созданий оставили свою юность и красоту в публичных домах и кабаках, где любовь омывается джином и водкой. Эти заведения остаются открытыми до утра и предоставляют диваны и напитки опустившимся хай-маркетским Лаис[251].
По мере приближения к Темзе в узких грязных улочках количество продажных женщин остается прежним, но их бедность становится заметнее. В этих кварталах сцены пьянства и дебоша мешаются с кровавыми сценами убийства и грабежа.
Жак и Жонатан, брезгливо взирающие на тошнотворное зрелище, нашли наконец экипаж, который и доставил их в «Лондон-Бридж-отель». Там они мгновенно погрузились в царство Морфея, не страшась никакой бессонницы, — так они были утомлены и измучены.
Глава XLIV
НА ПАРОХОДИКЕ ПО ТЕМЗЕ
Утром Жак разбудил Жонатана:
— Это наш последний день в Британии. Идем! Мы теперь как Вечные Жиды[252] туризма. Это уже не просто удовольствие, это долг! Все время смотреть, еще смотреть и снова смотреть — вот наш девиз.
— Кстати, ты обратил внимание, что большинство девизов городов и орденов в Англии пишутся по-французски? «Бог и долг» с герба Англии, «Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает» — девиз ордена Подвязки.
— Странно.
— Это идет еще со времен завоевания Британии норманнами. В течение двух веков добрые островитяне говорили на нашем языке!
— Что ж, на их произношении это никак не отразилось. Твое замечание, Жонатан, очень интересно, но оно только выиграет, если ты будешь развивать его на свежем воздухе. Поторопись, надо идти. Я уже прикинул программу на сегодня. Она обещает быть весьма насыщенной.
Через несколько минут друзья были готовы, они покинули гостиницу, пересекли Лондонский мост и сели на один из пароходов, спускающихся по Темзе до Гринвича. Река на подступах к мосту была запружена пакетботами и каботажными судами. Большинство из них спешили воспользоваться утренним отливом и на всех парах и парусах спешили вниз по реке.
Гринвичский пароходик на большой скорости удалялся от моста. Он оставил слева Кастом-хаус — таможню, монументальное здание с тремя обширными портиками ионического ордера, с колоннами, изъеденными испарениями Темзы. Вода в реке не тинистая и не илистая, однако напоминает зловонную жижу канализации. Впрочем, Темза и есть не что иное, как огромная сточная канава. Дважды в день прилив заставляет отступать нечистоты большого города, Северное море не хочет их принимать. Это, кстати, постоянный источник инфекций. Надо ли удивляться при таком положении вещей, что чума шесть раз опустошала Лондон, унеся, например, в 1665 году сто тысяч жизней? Во время сильной жары в июне и июле испарения от реки становятся просто невыносимы, и каждый год парламент по этой причине бывает вынужден прервать свои заседания.
Рассекаемые пароходом воды реки с трудом вспенивались, до того они были тяжелые и вязкие. Вскоре показались доки, ощетинившиеся пятнадцатью тысячами мачт кораблей, в них заключенных. Но после созерцания портовых сооружений Ливерпуля Жак решил, что вполне можно обойтись без осмотра лондонских. На излучине реки французы увидели плывущего гиганта. Это был «Левиафан»[253], усилиями инженеров оказавшийся наконец в родной стихии. К большому огорчению Жака, этого монстра нельзя было посетить. Он стоял на якоре немного ниже Гринвича, в котором несколько мгновений спустя остановился пароход с нашими приятелями.
Гринвич расположен примерно пятью милями ниже Лондонского моста. Это настоящий город. Жак мельком взглянул на великолепный дворец, отданный под госпиталь для моряков. Он тщетно попытался показать Жонатану знаменитый английский меридиан, проходящий через обсерваторию, и затем увлек своего компаньона к лодке. Молодой человек хотел вернуться к «Левиафану» и осмотреть его со всех сторон. Двухвесельная шлюпка поднялась по течению, прошла мимо неоснащенного трехмачтового судна, служащего дополнением к госпиталю и своими скромными габаритами еще больше подчеркивающего необъятность «Левиафана». Жак смог получить представление о размерах гиганта, пройдя вдоль кожухов, которые сами по себе были настоящим монументом судостроению. Во время экскурсии Жонатан окунул палец в Темзу и весь следующий день сожалел о своем легкомысленном поступке.
Обогнув «Левиафан», этот плавучий город, лодка вернулась к набережной. Путешественники снова сели на пароход, который возвращался вверх по Темзе, и вышли на причале у тоннеля на левом берегу. Подойдя ко входу этого бесполезного чуда, задуманного и исполненного французским инженером господином Брюнелем, друзья спустились по спирали лестницы в широкий колодец. Его стены были украшены картинами с видами разных стран, нарисованными с апломбом колористов, отличающим английских художников. В низу колодца начинаются две галереи, тянущиеся на четыреста метров. Для публики открыта только правая. По ней за один пенни можно пройти под ужасными водами Темзы. Длинный узкий проход мрачен, от него тянет могильной сыростью. Газовые рожки время от времени разрезают темноту. Между двумя галереями, объединенными аркадами, множество лавочек, в которых самые красивые в мире продавщицы торгуют дорогими безделушками, не забывая добавить при этом, что сами являются частью своих товаров.
248
«Отец комедиантки» — пятиактный водевиль Байяра и Теолона, впервые поставленный 28 октября 1837 года в парижском театре «Варьете». Пьеса вдохновлена театральными нравами. В Париж прибывает некий комедиант по имени Гаспар со своей дочерью Анаис. Во второразрядном театрике с успехом идет их спектакль. На представление проходит богатый щеголь, граф Эрнест, обожатель модной певички Аниты, который собирается поставить для своей дамы сердца новый спектакль. Анаис путем разных хитростей и уловок, при активном содействии своего отца удается в конце концов перессорить Эрнеста и Аниту и заполучить главную роль. (Примеч. фр. издателя.)
249
Вергилий (в позднейшем написании — Виргилий) Марон Публий (70–19 до н. э.) — крупнейший римский поэт; в «Георгиках» («Поэма о земледелии», 36–29 до н. э.) пытался отразить свое идеализированное представление о безмятежной сельской жизни и крестьянском труде.
250
— Tityre, tu patulae recubans sub tegmine fagi…
— Титир, ты, лежа в тени широковетвистого бука… (лат.)
251
Лаис (V в. до н. э.) — знаменитая греческая гетера, то есть женщина, которая вела свободный образ жизни, не подчиняясь рамкам семейно-бытового уклада рабовладельческого общества.
252
Вечный Жид — символ вечно гонимого и странствующего вдали от родины еврейского народа; возникновение этого образа связано с неевангельской легендой: когда Иисус Христос нес свой крест на Голгофу, он изнемог под этой ношей и хотел отдохнуть под дверью еврея Агасфера, но хозяин дома грубо прогнал Сына Божьего. Иисус в наказание предрек ему: «Ты будешь вечно метаться по земле, не находя себе пристанища, до самого моего второго пришествия».
253
«Левиафан» — этот гигантский корабль, подробно описываемый автором чуть Дальше, был построен по проекту инженера Исамбара Кингдома Брюнеля, француза по происхождению. Пароход был спущен на воду в 1857 году и предназначался для перевозки переселенцев в Австралию; он мог взять на борт сразу 10 000 человек. Однако трудности управления судном в подобном рейсе вынудили судоходную компанию-заказчика отказаться от такого намерения. Гигант был переименован в «Грейт-Истерн» и с 1865 года использовался на прокладке трансатлантических кабелей. Два года спустя решено было перевозить на нем гостей из Америки на Всемирную выставку в Париже. В 1867 году Жюль Верн вместе со своим братом Полем совершил плавание на этом пароходе от Ливерпуля до Нью-Йорка, вдохновившее его на создание романа «Плавающий город». Кроме того, исполинский корабль упоминается в 1-й главе романа «Двадцать тысяч льё под водой». Не один Ж. Верн восхищался умением корабелов, построивших чудо-судно: гигантский пакетбот описан в «Легенде веков» Виктора Гюго. (Примеч. фр. издателя.)