Страница 54 из 89
Конечно же, недовольство не ограничивалось беспокойными студентами, вернувшимися из Венгрии, или сотрудниками университета Ким Ир Сена. Похожие настроения разделяло значительное число северокорейских партийных работников и интеллигентов (в КНДР середины 1950-х гг. четкой границы между этими этими двумя слоями не было). В мае 1957 г. Чан Ик-хван, бывший советский кореец, в тот момент занимавший пост зам. министра просвещения, сказал советскому дипломату: «Определенная часть учителей средних школ, преподавателей вузов и студенчества после августовского пленума ЦК ТПК и в связи с венгерскими событиями проявила политическую незрелость и идеологическую неустойчивость. В начальных и средних школах только одной столичной провинции — Южный Пхенан — необходимо заменить по политическим соображениям около 3000 учителей». Если данная цифра соответствовала действительности, то, принимая во внимание постоянную нехватку образованных кадров, решение о замене около трех тысяч преподавателей выглядит довольно радикальным и свидетельствует о том, что окружение Ким Ир Сена серьезно относилось к угрозе инакомыслия[283].
С особым беспокойством Чан Ик-хван говорил о ситуации в университете Ким Ир Сена, который, как и следовало ожидать, приобрел репутацию особо неблагонадежного и идеологически заражённого заведения[284]. Отчасти это было результатом того, что университет, будучи самым крупным и самым лучшим учебным заведением Северной Кореи, естественным образом стал рассадником политического свободомыслия. По сравнению с остальным населением или с партийными функционерами, научные работники и профессура обычно были лучше информированы о внешнем мире и с большей готовностью воспринимали принципы интеллектуальной свободы. Потенциально «сомнительные» элементы яньаньской и советской фракций, в основной своей массе образованные лучше, чем бывшие партизаны или новые кадры, были тоже обильно представлены в университете. Поэтому когда Ким Ир Сен решил уничтожить инакомыслие, именно носящий его имя университет подвергся чистке в первую очередь. В сентябре 1957 г. ректор университета Ю Сон-хун, который сам вскоре был обвинен в сочувствии оппозиционерам, рассказывал советскому дипломату: «Некоторые преподаватели, не зная, что существует эта (августовская. — А. Л.) группировка, выступали с критикой политики ЦК ТПК и правительства, в некоторых случаях восхваляли "демократию в Югославии", выступали с критикой культа личности Ким Ир Сена, заявляли, что мирное развитие революции в условиях Кореи невозможно и т. д.». В этом отношении они не очень отличались от своих коллег в Советском Союзе и Восточной Европе или в Китае. Показательно, что Ю Сон-хун (сам — советский кореец и, как показали дальнейшие повороты его судьбы, отнюдь не поклонник Ким Ир Сена) упомянул, что самые активные критики Ким Ир Сена из числа университетских преподавателей ранее учились в СССР и защитили там диссертации[285].
Именно с университета Ким Ир Сена в конце лета 1957 г. и началось возобновление кампании против «фракционеров», реальных или мнимых сторонников августовской оппозиции. В начале августа в университете прошла партконференция местной организации ТПК. По ее итогам «Нодон синмун» опубликовала большую статью, посвященную опасным идеологическим тенденциям, вскрывшимся в ходе трёхмесячной кампании по борьбе против «фракционеров» и «врагов» в стенах университета[286]. Эту пространную публикацию можно считать первым официальным сигналом об отмене сентябрьских решений, поскольку статья ссылалась только на «решения августовского пленума», как будто бы отменивших их решений сентябрьского пленума вообще не существовало. В дополнение к этому, в этой статье — впервые после почти годового перерыва — были открыто названы «фракционерами» Чхве Чхан-ик, Пак Чхан-ок и другие ключевые участники августовского выступления. В «Нодон синмун» объяснялось, какие именно планы имелись у реакционеров: «Говоря о "допустимости фракций" они стремились подвести теоретическую базу под собственные фракционные действия; пользуясь завесой красивых фраз о "свободе дискуссий" и "свободе научных группировок", они стремились организовать антипартийный заговор»[287]. Университетские либералы, которые в условиях кажущихся послаблений попытались поднять вопрос о свободе академических дискуссий, были в центральной газете названы «цепными псами фракционеров». Как легко догадаться, эта характеристика имела для них самые печальные последствия.
По словам зам. министра образования Чан Ик-хвана и ректора университета Ю Сон-Хуна, среди жертв кампании был и известный историк, член Академии наук КНДР Ли Чхон-вон (один из отцов-основателей корейской марксистской историографии), многие другие ученые и преподаватели, а также до ста студентов и аспирантов[288]. Другой высокопоставленной мишенью кампании в университете стал Хон Нак-ун, секретарь парторганизации университета. Не позднее октября 1956 г. он был обвинен в связях с Чхве Чхан-иком (который в то время официально считался оправданным!), и затем изгнан со своего поста (в августе 1957 г.
«Нодон синмун» называла его «идеологическим изменником»)[289]. Однако Хон Нак-ун проявил неожиданную строптивость. Когда его вызвали на собрание, он вместо того, чтобы раскаиваться, начал упрямо защищать свои «антипартийные взгляды». Немного позже северокорейский участник того собрания с негодованием вспоминал: «[Хон] на партсобрании выступал, но от своих идей не отказался: о повышении жизненного уровня народа, о развитии внутрипартийной демократии в ТПК и т. п.»[290]. Действительно, с осени 1956 г. подобные идеи в КНДР все чаще воспринимались как крамольные.
Типичной представляется судьба заведующего кафедрой марксизма-ленинизма Сон Кун-чхана. Хотя он и не был особо значительной фигурой, его имя встречается в нескольких разрозненных документах, позволяющих реконструировать события его жизни в 1956 г. и 1957 г. В январе 1957 г. Сон Кун-чхан жаловался советскому дипломату на «идеологически вредные» тенденции среди студентов, вернувшихся из Венгрии[291]. К маю его уже подвергли критике за якобы выраженную им поддержку оппозиции (по-видимому, из-за доноса студентов)[292]. Позже Сон Кун-чхан был исключен из партии, в августе о нем крайне неблагоприятно отзывалась «Нодон синмун», а в начале сентября его арестовали как «фракционера», то есть сторонника августовской оппозиции (к концу 1957 г. принадлежность к «фракционерам» рассматривалась как достаточное основание для ареста)[293]. Такой сценарий был вполне типичен для того времени.
Чистки не ограничились научными работниками и интеллигенцией, и летом 1957 г. среди правящих кругов Северной Кореи развернулась самая серьезная из всех пережитых ими репрессивных кампаний. Эта чистка была гораздо масштабнее кампании против внутренней фракции, которая проводилась в 1953–1955 гг. «Собрания критики» и «идеологические проверки» проходили по всей стране. Эти специфические формы публичного унижения развились в Северной Корее под явным влиянием маоистского Китая, но имели и свои местные особенности. В обоих случаях жертва, обычно партийный руководитель или чиновник относительно высокого ранга, вызывался на расширенное заседание парторганизации, все участники которого были обязаны «критиковать» жертву. Когда страсти накалялись, разрешалось и даже поощрялось применение физических «мер убеждения», так что нередко собрание превращалось в избиение в самом буквальном, физическом, смысле слова. Обычно это продолжалось несколько дней, иногда и недель подряд. Например, один из преподавателей Центральной партийной школы, Ха Гап в начале ноября 1957 г. покончил жизнь самоубийством после месяца подобной «критики», которая была вызвана его былыми близкими отношениями с Со Хви[294]. Подобные формы внесудебного «правосудия» приобрели печальную известность во времена «культурной революции» в Китае. В Корее же использование собраний критики достигло пика популярности раньше, в конце 1950-х гг. Надо отметить, что такая практика весьма отличалась от сталинистской традиции: в Советском Союзе от жертвы репрессий не требовали «самокритики» и не подвергали многодневному публичному унижению со стороны бывших коллег. За некоторым исключением, жертв сразу отправляли в тюрьму, и уже там они получали свою долю унижений и пыток.
283
Запись беседы Г. Е. Самсонова (первый секретарь посольства) с Тян Ик Хваном (зам. министра просвещения). 23 мая 1957 г. АВП РФ. Ф. 0102.Оп. 13. Д. 6, папка 72.
Цифра «3000» кажется слишком большой, так что нельзя исключить ошибки, например, в переводе беседы (корейские числительные — одна из главных ловушек для переводчика) или при перепечатке рукописного текста машинисткой. В 1948 г. в целом по стране насчитывалось 35 176 учителей начальной и средней школ, из которых в 1946 г. около 15 % работало в Пхеньяне и прилегающей к нему провинции Ю. Пхёнъан (1946, 1947, 1948 nyOndo Pukhan kyOngje t'onggye charyojip [Статистический справочник экономики Северной Кореи за 1946, 1947,1948 гг.]. Ch'unch'on: Hanlim taehakkyo ch'ulp'anbu, 1994. К 1957 г. число учителей значительно возросло, поскольку эти годы были временем чрезвычайно интенсивного развития образования в КНДР, но даже и в этом случае замена трех тысяч преподавателей означала бы увольнение от четверти до половины всех учителей в провинции. Такая цифра выглядит завышенной, поэтому не стоит ей полностью доверять.
284
Это, в частности, мнение Чан Ик-хвана, зам. министра просвещения КНДР. См. Запись беседы Г. Е. Самсонова (первый секретарь посольства) с Тян Ик Хваном (зам. министра просвещения). 23 мая 1957 г. Такое отношение к университету подтверждается и публикациями в печати, которые с осени 1957 г. часто упоминали университет в связи с подрывной деятельностью «раскольников» в его стенах.
285
Запись беседы Е. JI. Титоренко (второй секретарь посольства) с Ю Сон Хуном (ректор Университета Ким Ир Сена). 11 сентября 1957 г.
286
Нодон синмун. 6 августа 1957 г.
287
Нодон синмун. 6 августа 1957 г.
288
Там же.
Запись беседы Е. Л. Титоренко (второй секретарь посольства) с Ю Сон Хуном (ректор Университета Ким Ир Сена). 11 сентября 1957 г.
Между прочим, Ли Чхон-вон был одним из первых, кто употребил термин «чучхе» (хотя и в несколько отличной форме — «нучхесон», но явно под влиянием недавней речи Ким Ир Сена). Этот термин прозвучал в его выступлении на III съезде ТПК 27 апреля 1956 г. См. текст его выступления на съезде: Нодон синмун. 28 апреля 1956 г.
289
Нодон синмун. 6 августа 1957 г.
290
Запись беседы Е. JI. Титоренко (второй секретарь посольства) с Цой Чен Хеном (аспирант кафедры основ марксизма-ленинизма Университета КимИр Сена). 4 ноября 1956 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 12. Д. 6, папка 68. Написание имени Чхве Чон-хёна (Ch'oe ChOng-hyOn) установлено по «Нодон синмун» за 6 августа 1957 г., где он упоминается как аспирант, выдвинувший обвинения против университетских «фракционеров», включая и своего бывшего учителя.
291
Запись беседы Е. JI. Титоренко (второй секретарь посольства) с Сон Кун Чаном (зав. кафедрой основ марксизма-ленинизма Университета Ким Ир Сена). 21 января 1957 г.
292
Запись беседы Г. Е. Самсонова (первый секретарь посольства) с Тян Ик Хваном (зам. министра просвещения). 23 мая 1957 г.
293
11 сентября арест Сон Кун-чхана все еще относился к «последним новостям». Запись беседы Е. Л. Титоренко с Ю Сон Хуном. 11 сентября 1957 г.
294
Запись беседы В. С. Захарьина (зав. консульского отдела) с Пак Тхя Себом (советский гражданин). 12 ноября 1957 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 13. Д. 6, папка 72.