Страница 110 из 165
20 июня 1921 года на совместном заседании представителей московского и петроградского комитетов была образована новая инициативная группа, в которую вошли С. Г. Кропоткина, В. Н. Фигнер, П. А. Пальчинский, Н. К. Лебедев, Н. К. Муравьев,
A. А. Карелин и А. М. Атабекян. Первое организационное собрание Комитета состоялось 18 сентября 1921 года, а 6 ноября того же года было избрано Исполнительное бюро Комитета в следующем составе: С. Г. Кропоткина (почетный председатель),
B. Н. Фигнер (председатель), Н. К. Лебедев (секретарь) и в качестве членов — П. А. Пальчинский, А.А.Карелин и Н. К. Муравьев. В Положении о «Всероссийском общественном комитете по увековечению памяти П. А. Кропоткина» были указаны его задачи (создание музея, проведение лекционной и научной работы по изучению наследия Кропоткина, издание его трудов) и организационная структура. Было предусмотрено создание четырех секций — анархической, естественно-научной и географической, общественно-экономической, литературно-художественной. На протяжении почти всех 20-х годов работа велась преимущественно в двух секциях — научной и анархической (последнюю поначалу возглавил А. М. Атабекян).
Комитет приступил к организации музея, на что ушло два следующих года. Из дома были переселены жильцы, сделан ремонт. С. Г. Кропоткина перевезла из Англии библиотеку покойного мужа, началась работа над экспозицией. И с первых шагов деятельности общественного комитета среди его членов мы видим А. А. Карелина — единственного анархиста, вошедшего позднее в состав его исполнительного бюро.
Факт этот представляется мне в высшей степени важным: он еще раз напоминает о близости между Кропоткиным и Карелиным в период их эмигрантской жизни между двух революций (1905-го и 1917 гг.) и о влиянии Карелина на дальнейшую судьбу Комитета и Музея. Смерть Кропоткина пришлась на момент крайнего обострения отношений между анархистами и Советской властью. Решение Московского Совета о создании мемориала «опального революционера», да еще анархиста (не имеющее прецедента и последующих аналогий), скорее всего, было принято под давлением ВЦИКа, членом которого был не только Карелин, но и его достаточно близкий и влиятельный знакомый — член Президиума и секретарь ВЦИКа А. С. Енукидзе. Возможно, именно Карелин рекомендовал на пост председателя Комитета В. Н. Фигнер, которая была связана дружескими узами с семьей Кропоткина и, по-видимому, с Карелиным и его последователями.
Такая расстановка сил — Исполнительное бюро Комитета, где анархизм был представлен только Карелиным, и анархистская секция во главе с А. М. Атабекяном — неминуемо должна была разрешиться острым конфликтом.
Скандал разразился в начале марта 1925 года, когда на заседании секции Атабекян прочел оскорбительный реферат по только что выпущенной книге Н. К. Лебедева о Кропоткине. Лебедев был не только членом Исполнительного бюро Комитета, но и родственником Кропоткина. Судя по всему, реферат вызвал гневную отповедь С. Г. Кропоткиной, которая присутствовала на заседании, a 11 марта Атабекян послал ей вызывающее письмо, предложив уйти из Музея и передать его анархистам.
В архиве анархиста А. А. Борового, который входил в научную секцию Кропоткинского Комитета и в конфликте встал на сторону С. Г. Кропоткиной и В. Н. Фигнер, сохранились документы, которые позволяют представить развитие конфликта (их дополняют и материалы газеты «Рассвет»). Речь шла не о частностях, даже не о трактовке Кропоткина как анархиста или ученого, а о стремлении политических анархистов сделать Кропоткинский музей преемником закрытых к тому времени анархистских клубов Москвы, стать центром политической оппозиции. Насколько это было гибельно для Музея, говорить не приходится уже потому, что именно весной 1925 года по стране прокатилась волна массовых арестов анархистов.
Как видно из письма Атабекяна Кропоткиной, она крайне отрицательно относилась к «анархистским сборищам» и требовала не обсуждать на них политические темы, ссылаясь на уже полученные ею предупреждения от органов ОГПУ. Анархисты же считали руководство Музея и Комитета «полупраздными представителями разлагающейся и вырождающейся русской общественности» (как писал Атабекян, «образованными бандитами»). И когда на заседании Комитета в начале апреля было принято решение о закрытии Музея на ремонт и прекращении в связи с этим заседаний анархической секции, последняя категорически отказалась подчиниться Комитету и трижды после этого прорывалась в музей силой. Последний раз это произошло 26 апреля 1925 года — через два дня после того, как ОГПУ арестовало члена Кропоткинского комитета А. А. Со-лоновича и работника музея анархиста С. И. Андина по обвинению в «подпольном анархизме». В этих условиях проведение в здании музея собраний анархистов могло закончиться арестом всех членов Комитета и закрытием Музея. Чтобы предотвратить это, заведующий музеем М. П. Шебалин с согласия С. Г. Кропоткиной вызвал для выдворения ворвавшихся в музей наряд милиции. Она переписала собравшихся и отпустила их. Никаких репрессий по отношению к выдворенным не было, что наводит на размышления о возможной провокации.
Письма и воззвания Атабекяна, сохранившиеся в архиве Борового, позволяют думать, что в то время анархо-мистики еще не «легализовались» в стенах Кропоткинского музея и не выступали в качестве оппозиции «к мозолистым рукам и честным горячим сердцам истинных тружеников пролетариата», как рекомендовали себя сподвижники Атабекяна и Павлова.
Последующие события, скорее всего, развивались следующим образом. Если, как согласно показывали арестованные рыцари, они впервые услышали об ордене весной 1924 года, то знакомство с Карелиным и Солоновичем старших рыцарей — П. А. Аренского, В. А. Аренской, Ю. А. Завадского, В. С. Смышляева, Л. А. Никитина (посещавших первый Дом Советов) — приходится на конец 1922-го или начало 1923 года. В 1923-м (или 1924-м) году после запрещения и роспуска всех анархических организаций, в том числе ВФАК, Карелин ускорил организацию орденских кружков. К этому времени он уже ввел в Кропоткинский комитет А. А. Солоновича и его жену Агнию Анисимовну, поскольку оба они были в прошлом секретарями ВФАК и членами секретариата «Черного Креста», через который поступала денежная помощь анархистам из-за границы.
В пожертвованиях остро нуждался и Музей, существовавший исключительно на добровольные взносы, — государственных дотаций он не получал. С конца 1924 года в Чикаго (США). начала выходить организованная Карелиным газета «Рассвет», которая способствовала сбору и пересылке в Россию средств в пользу «Черного Креста», а затем и на нужды Кропоткинского музея. Объединение бывшего руководства ВФАК и «Черного Креста» с Кропоткинским комитетом и Музеем представлялось единственно разумным выходом из положения, поскольку прежние руководители ВФАК — Карелин, Солонович, Богомолов, Проферансов — в своей новой деятельности меньше всего стремились к конфронтации с Советской властью, видя перспективу сохранения идей анархизма только в работе на поприще культуры.
Судя по протоколам допросов, неожиданный арест Солоновича в апреле 1925 года приостановил работу кружков. Она возобновилась только осенью, когда (скорее всего, стараниями Карелина и Енукидзе, использовавших официальное ходатайство ректората МВТУ им. Баумана) Солонович был освобожден из суздальского концлагеря и дело на него было прекращено — факт исключительный для той эпохи. Объяснить его, как мне представляется, возможно только провалом широкомасштабной провокации ОГПУ против анархистов, задуманной как раскрытие терактов против правительства (в частности, Зиновьева). Вслед за провокацией должен был начаться широкий процесс над анархическим движением в целом. В этом причина массовых арестов анархистов весной 1925 года. Однако провокация не удалась, а внимание ОГПУ переключилось на «троцкистско-зиновьевскую оппозицию», уничтожение которой заняло три последующих года.
Для анархо-мистиков это было время передышки, время реализации наиболее значительных планов в области организации орденских кружков и в области искусства. Именно тогда, с осени 1925 года, вернувшийся в Москву Солонович становится во главе анархической секции Кропоткинского комитета. Секция почти полностью обновляет свой состав и резко меняет направленность работы. На ее собраниях, конечно, не читают орденских легенд, однако ставят вопросы, связанные с орденским учением.