Оккультные силы СССР

Подойдя к вопросу об осознании личностью себя и мира, Солонович раскрывал свою излюбленную тему — о трех типах людей: гиликах (иначе — физиках), психиках и пневматиках.

Физик — человек инстинкта: все его внимание сконцентрировано на мире вещей и на собственном теле. Он живет так, как жили его предки, как живут вокруг тысячи людей. «Главное в жизни для физика — его комфорт, удобства, в число которых входит и его семья, и инстинктивная любовь к детям. Но реально для него только то, что он сам испытывал или испытывает. Голод другого человека для него не существует, поскольку он знает только один голод, и этот голод — „его голод“, потому что настоящий, подлинный, а не „голод вообще“ может испытывать только он сам. Точно так же физическая боль „подлинная“, лишь когда это „его“ боль… Для него не существует интересов дальше родного города или деревни. Если сам он живет в Москве, а начальство в Петербурге, то из приличия он признает существование Петербурга, но на самом деле он признает не Петербург, а только начальство, которое там живет».

Психик живет своим сознанием и эмоциями, которые для него более реальны, чем физические ощущения. Явления предстают перед ним не сами по себе, а только в результате их взаимосвязей, которые становятся идеями, более реальными, нежели факты, которые могут быть по-разному истолкованы.

Поэтому и люди для психика гораздо более реальны, чем для физика; психик воспринимает их не только в их единичности, но и в объединяющей идее «всечеловечности», «соборности», которая заставляет предполагать свое с ними родство, что рождает чувство любви и сострадания. Все это ставит перед психиком вопросы о причинах и целях, а стало быть, и о процессах, которые проявляются в причинно-следственных связях всего сущего.

Но есть еще пневматики (люди духа). Они провидят и ощущают силы всемирные, которые вне и выше Земли, которые лишь проявляют себя в земной данности. Подобно психикам, они не могут найти на протяжении земной жизни смысл страданий и возможность их оправдания, которое они переносят за пределы видимой жизни, полагая, что она — лишь одно из проявлений общемирового процесса. В нем разрешаются все вопросы, ставящие нас здесь в тупик. Это и есть истоки эзотерических учений, которые проникают в общество через пси-хиков и постепенно усваиваются физиками как «элементы быта».

Когда гибнет культура, первыми замолкают пневматики. Затем, теряя духовное питание, психики опускаются до уровня физиков, в руках которых постепенно концентрируется власть, когда во главу угла ставятся вопросы не духа, не этики, а физиологии — голод и пол, и над всем этим водружается знамя «экономического материализма». Солонович утверждал, что в конце 1920-х годов именно это происходило в России. «Большевики являются не более не менее как акционерным обществом жрецов капитала, облеченного в порфиру государственной власти и, как все конкистадоры, увешаны оружием, хвастовством и неизбывным лганьем перед массами… Наша эпоха есть эпоха апофеоза Государства, Капитала и Эксплуатации, когда Москва царей через императорский Петербург, „Третий Рим“, подготовила Москву III Интернационала, которая, как паук, раскинула сети над рабочими и крестьянством, чтобы сосать их для себя во имя Маркса. Вот почему вокруг нас отмирает жизнь и глохнут даже те жалкие ростки культуры, которые все же пробивались сквозь ужас частнокапиталистической эксплуатации. Ненависть — плохой советчик: она слепа, она не способна к созиданию и приводит только ко всеобщему озверению людей…»

Когда читаешь эти строки более полувека спустя, поражает, насколько беспощадно и точно анализировал Солонович процессы своего времени и предсказывал направление их развития. В этом плане интересна его постановка вопроса о будущем вообще: каждый, кто смог подняться над обыденностью, обязан подавать людям пример, ведя борьбу против зла во всех его видах.

«Нужно указывать массам пути к светлому настоящему, а вовсе не к светлому будущему, — утверждал Солонович, — ибо если настоящее светло, то будущее также будет светло. Но если говорится о светлом „будущем“, то будьте осторожны: не хочет ли проповедник светлого будущего просто закрыть этим будущим позор настоящего. Настоящие поколения людей нисколько не хуже будущих, чтобы их приносить в жертву тем, будущим. У настоящих есть одно крупное преимущество — они уже существуют, чего нельзя сказать с уверенностью о последующих поколениях. Глупо и преступно менять счастье реальных людей на весьма проблематическое счастье людей нереальных. В самом деле, почему отцы не имеют права на счастье? Почему они должны быть навозом для взращивания счастья детей и внуков? Да и захотят ли дети того счастья, которое будет построено на костях их отцов?»

Сейчас, по прошествии полувека, «дети» дали однозначный ответ — тот самый, который предсказывал Солонович… Возвращаясь в своих лекциях к этой мысли, Солонович утверждал, что «менять счастье реальных людей на счастье будущих, приносить в жертву принципам живых людей есть величайшее лицемерие и безумие, а вместе с тем и излюбленное орудие власти». Никакая культура не жила для другой. Жить ради будущего нелепо, ибо это означает никогда не жить.

Солонович не случайно начал этот цикл лекций с диалектики Гегеля, с его концепции проявления и становления Мирового Духа, чьи мысли, обретая бытие, превращали начальный монолог в диалог, который в конечном счете становился синтезом. Рассматривая человека как явление мирового порядка, как феномен, являющийся синтезом трех планов бытия — физического, психического и духовного, — Солонович видел в нем развертывание идеи самопознания мира, в основе которой заложено стремление оброненной божественной искры вернуться к своему первоисточнику, преобразуя себя и окружающий мир. Ошибка Гегеля, по его мнению, заключалась в том, что философ «счел человеческий разум осколком разума вселенского, тогда как он только тень этого разума…».

Человек равным образом принадлежит миру низших сил, миру физическому, который превалирует на Земле, и миру высшему, духовному, к которому он только пытается идти. Отсюда — два потока идей, которые делают человека ареной своей борьбы. Первый, способствуя подъему, пробуждению души и духа, идет из высших миров через пневматиков — посредников между человечеством и миром духов. Второй путь обусловлен мудрствованием людей, озабоченных заботами тела, отягченных ненавистью, страхом и эгоизмом. На этом пути люди создают божков, которые начинают вести между собой войну, втягивая в нее людей, требуя от них полного подчинения, отказа от своей индивидуальности и свободы, наполняя их души ненавистью к близким, завистью и низменными желаниями. «Так, стоя перед толпой, агитатор вызывает низшие страсти, заклинает лярв, притаившихся в глубинах мглы, чтобы они „одержали“ людскую толпу, тогда как проповедник любви и свободы призывает светлых духов помочь укрепиться людям в их пробудившемся стремлении в верха…»

Изучая различные силы, действующие в истории общества, Солонович не мог, конечно, обойти вопрос о Церкви — достаточно острый для России 20-х годов. Большевики не просто разрушили российскую Православную Церковь, но и занялись физическим уничтожением людей, так или иначе с ней связанных. Сейчас, когда спала первая волна запоздалого сочувствия, все чаще задаются вопросом: как такое могло произойти? Как могла это допустить сама Церковь, занимавшая, по словам ее апологетов, «стержневое» место в сознании русского народа? Да и общество в целом довольно равнодушно смотрело на гибель национальных святынь. Именно в то трагическое время была заметна явная враждебность широких масс к Церкви; шли поиски новых духовных ценностей. Те же тамплиеры — лишь одно из многих направлений религиозно-мистической жизни общества тех лет (вспомним популярность теософских и антропософских организаций, толстовцев и тому подобных). Пожалуй, это можно назвать поисками новой религии, основанной на постулатах христианства, однако отрицающей его прежнюю организационную структуру.