Лилипут

Алекс понял, какое слово сейчас последует, и, не желая этого допустить, ударил ее, целясь в губы. Саманта успела подставить руку, но удар был так силен, что она пошатнулась и упала на пол. «Слава Богу, лицо цело». Саманта лежала у самой стены, оклеенной голубыми обоями, и удивленно смотрела на мужа, словно не могла поверить в то, что случилось. На секунду Тревор замер… но только на секунду. Он уже чувствовал, что на огромной скорости пронесся мимо предупредительных огней, взывавших к его обычной сдержанности в отношениях с женой, и удаляется все больше от того места, где еще можно было остановиться. Его не смутил даже взгляд Саманты, обжигавший его смесью презрительного удивления и ненависти, словно серной кислотой.

— Ты… ударил меня? Ударил? — Казалось, Саманта могла сейчас убить человека одним лишь взглядом. Тревор явственно видел в ее глазах эту жажду убийства. — Да как ты… посмел, как ты… Подонок! Ты хотел выбить мне зубы! Ты, мразь! Ты…

— Не зубы я хочу выбить, не зубы… — прошипел Алекс.

Несмотря на ситуацию, совершенно недвусмысленную, ни один из них не кричал, и, слушая их голоса, например, из кухни, можно было подумать, что они мирно обсуждают семейные дела.

— …Я хочу выбить из тебя… ДУШУ! Все дерьмо, которым ты ее напичкала…

— Подонок! Как ты смеешь такое говорить? — Саманта медленно поднялась, держась руками за стену.

— Сейчас я придушу тебя, — спокойно сказал мистер Тревор, как если бы произнес что-то вроде: «Сейчас я приготовлю нам кофе», — И на этом все закончится! И наша псевдосемейная жизнь, и ты, моя дорогая, и… — Он сделал шаг к ней, задев ногой одну из баночек. Та покатилась с монотонным дребезжаньем под шкаф. На мгновение оба смолкли, следя за ней. — Особенно ты. Сдохнуть — вот что тебе надо сделать, фригидная сука! Хоть перестанешь портить мне кровь!

— Подонок, — прошептала Саманта.

Она видела, что муж потерял рассудок. Она никогда не видела его таким. Конечно, он мог бормотать себе под нос, кляня ее на все корки, и Саманта ощущала в такие моменты, как тяжело находиться в этом доме, но такого безумия она за ним не замечала. Сейчас от него можно было ждать чего угодно. И он приближался. В ее муже проснулся зверь, вернее, он никогда и не засыпал, но теперь ему удалось сломать клетку. Он приближался к ней молча, как будто решил, что говорить больше не о чем.

— Только попробуй, — предупредила Саманта.

Алекс остановился. В его глазах мелькнула неуверенность: в руках у жены внезапно появилась пилочка для ногтей. Саманта переложила ее в правую руку, держа наподобие ножа; в ее глазах светилось ликование и… бесстрашная готовность к тому, что ссора с мужем может закончиться трагически. Она была ГОТОВА к этому. Где-то в глубине ее сознания, под слоем владевших ею противоречивых чувств, настойчиво бился один вопрос: как пилочка попала в карман блузки? Подобные вещи миссис Тревор всегда держала в сумочке, а сумочка сегодня осталась в «фольксвагене». Впрочем, Саманта не придала этому особого значения. Действительно, не все ли равно, когда она умудрилась случайно засунуть в кармашек пилочку для ногтей? Главное — что благодаря этой вещичке не случится то, что вполне могло бы закончиться убийством. Тревор стоял на месте не двигаясь. Он с опаской смотрел на правую руку жены, в которой блестел предмет, ставший теперь грозным оружием. Малодушный страх обрушился на Алекса холодной волной, моментально остудив звериные инстинкты, подталкивавшие его руки к горлу ненавистной жены, и Саманта поняла это. Она заметила, что он даже избегает смотреть ей в глаза, будто опасается, как бы это не заставило ее броситься на него.

— Только попробуй! — повторила Саманта с кривой усмешкой, исказившей ее лицо. — Попробуй, и я вспорю тебе твой жир… — Она запнулась на полуслове.

Еще несколько секунд назад за дверью послышались маленькие шажки, приближавшиеся к их спальне, но этот шум не дошел до их ушей. Но вот дверь распахнулась, и в комнату влетела Стефани Тревор. В глазах девочки стояли слезы, а рот был открыт, точно она собиралась закричать во всю глотку. Мать стояла, замахиваясь правой рукой, в которой блестело что-то острое, отец выглядел, как затравленный зверь, застывший на месте в бессильной ярости. Эта картина мгновенно запечатлелась в сознании девочки. На мгновение она даже забыла о своей беде (которая и привела ее сюда), уставившись на зрелище, не оставлявшее сомнений по поводу происходящего даже у десятилетнего ребенка. Удивление, страх, недоверие — все это отразилось на лице девочки, как отпечаток ступни на сырой глине.

— Как ты смеешь входить без стука, свинья?! — закричала Саманта. Она первая опомнилась и быстро спрятала за спину руку с пилкой. — Пошла вон!! — заорала миссис Тревор. — Вон! Кому говорят! Вон!

Стефи растерянно застыла, переведя взгляд на отца, будто искала у него поддержки. Но в глазах Алекса ребенок увидел только лютую ненависть, и больше ничего. Стефи попятилась, задела раскрытую дверь правым локтем и, не сдержавшись, расплакалась.

— Вон!! — остервенело кричала мать.

Стефи выскочила из спальни, хлопнув дверью. Саманта повернулась к мужу. Затем посмотрела на пилочку, бросила ее на кровать и презрительно процедила:

— А-а, сам сдохнешь, ублюдок! — и вышла из комнаты.

Из всех обитателей дома по адресу Канзас-стрит, 29 в этот вечер один только Рори оставался в стороне от водоворота взаимных оскорблений и обид, в котором кружилась семья Тревор. Он сидел у себя в комнате, глядя в окно на появлявшуюся на небе звездную россыпь; временами он слышал крики родителей, плач и ругань сестер, и улыбка оживляла его бледное, тонкогубое лицо. Он ждал луну. Он не помнил уже точно, была ли она вчера, но это не имело значения. Он надеялся, что сегодня она покажется. Уже много лет луна была единственным утешителем Рори Тревора. Намного больше, чем он сам существовал на свете. Ведь время в мире чувств Рори тянулось очень медленно, не то что в мире его физических потребностей. Иногда ему казалось, что луну специально кто-то создал в тот миг, когда на свет появился он, Рори. Чтобы у Рори кто-то был! Мальчик еще в детстве заметил, что, если очень долго смотреть на луну, начинает казаться, что этот желтый диск не что иное, как чье-то лицо. Однако про себя он вскоре решил, что ему не просто кажется. Это в самом деле Лицо, просто другие люди… не замечают этого. Временами маленький Рори с замиранием сердца следил, как мать или отец задерживали свой взгляд на лунном диске, боясь, что родители тоже… рассмотрят это Лицо, и тогда… С некоторых пор Рори был уверен, что это Лицо принадлежит ему и только ему, поэтому он очень ревниво наблюдал за матерью, когда та, уложив его спать, подходила к окну и на секунду задерживала взгляд на сверкающем на ночном небе спутнике Земли. Он с ужасом думал о том, что, кроме его родителей и сестер, существует много других людей, которые могли в любую минуту рассмотреть это лицо. Прошли годы, прежде чем Рори Тревор наконец смог спать спокойно, окончательно утвердившись в своей догадке, что Лицо принадлежит ему ОДНОМУ! Он был ЕДИНСТВЕННЫМ, кто мог видеть это Лицо. Однажды он, будучи в прекрасном расположении духа, решил подшутить над младшей сестрой Анной. Он выключил свет в спальне и, смеясь, подвел сестру к окну.

— Анна, посмотри на луну, — сказал он ей. — Скажи, ты ничего не видишь? — Он улыбался своим безгубым ртом, поглядывая на сестру с чувством собственного превосходства. Девочка растерянно хлопала глазками, вылитыми папиными, плохо понимая, чего от нее хочет брат.

— Где? — спросила она.

— Смотри на луну, — улыбаясь, сказал Рори. — Смотри прямо в нее. Смотришь?

— Да… я смотрю, и…

— Ты ничего не замечаешь? А?

— Я… нет. А что? Что я должна увидеть? — Она повернулась и посмотрела снизу вверх на своего долговязого брата, но тот уже не обращал на нее внимания, направив взгляд своих счастливых глаз на луну. — Рори! — Анна подергала его за рукав. — Рори, что я должна там увидеть? Что? Скажи мне, Рори. Пожалуйста, скажи, я тоже хочу увидеть, тоже!