sВОбоДА

От недавно установленного на другой стороне бульвара храма-новодела — неотвратимо надвигалась колонна верующих с хоругвями, во главе с бородатым батюшкой в черной рясе и с посохом. Батюшка прыгал по асфальту, как намокший, а потому не могущий взлететь, ворон, преследуя… обезьяну?

Нет…

Вергильев разглядел, что не обезьяну преследует колонна верующих во главе с грозно размахивающим посохом… отцом Драконием, вспомнил Вергильев имя батюшки — бывшего прокурора, а ныне депутата Государственной Думы. Они преследовали артиста, точнее статиста оперы, одетого в оранжевый с хвостом костюм не то фавна, не то черта. Со стороны все выглядело так, словно несчастный этот кордебалетный фавн или черт пытается укрыться, спастись среди голых, совокупляющихся фактически на бегу людей, как в аду (где еще возможна такая мерзость?), а отец Драконий ведет свое воинство на сокрушение вместилища зла. Не упуская из вида оранжевое отродье, отец Драконий не забывал вразумлять посохом попадавшихся под руку голышей.

Видя такое дело, некоторые охранники достали пистолеты.

— Убрать оружие! Уходим! — принял решение президент. — Спускаемся в этот… как его… аква-комплекс! Открывайте!

Отставленные члены правительства, примкнувшие к ним прокурор с судейскими, какие-то еще не в добрый час приехавшие на площадь государственные люди потянулись за президентом к спуску в аква-комплекс.

— А он там… действительно есть, этот аква-комплекс? — на всякий случай поинтересовался Вергильев у оказавшегося поблизости Славы.

— Обижаешь, — сказал Слава. — Бассейн наполнен, сауна нагрета, хамам… под паром, аромотерапия. Или бассейн сейчас не катит? Нас-то хоть пустят?

— Не знаю, — честно ответил Вергильев. — Когда охрана нервничает, ни в чем нельзя быть уверенным…

И как в воду (хотя, почему как?) смотрел.

— Все, хватит! Набились! — оттолкнул от двери какого-то, явно не по чину лезущего в аква-комплекс, то ли заместителя министра, то ли председателя думского комитета, начальник президентской охраны. — Я закрываю! — обратился к оставшимся снаружи подчиненным. — Кортеж сюда! Немедленно! Да хоть по головам! На связи!

Дверь закрылась.

— Остаемся на линии воды? — услышал Вергильев за спиной голос шефа.

— Вы… здесь? — удивился он.

— Да поссать за трибуну отошел, — объяснил шеф.

— А где ваша жена? — повертел головой по сторонам Вергильев.

— Не знаю, — мрачно ответил шеф. — Все по пословице: жену отдай дяде, а сам ступай к… Ну что? — увидел Славу. — Так и будем здесь протекать?

— Давайте в будку! — быстро сориентировался Слава. — Ничего, поместимся!

Без помощи охраны добраться до кабины оказалось не так-то просто. Толпа на площади то сжималась, и тогда не то что идти, а дышать становилось трудно, то разжималась, как кулак, и тогда можно было сделать несколько шагов.

Слава шел первым.

Следом — шеф, ухвативший его за брючный ремень.

Замыкал шествие Вергильев, мертвой хваткой вцепившийся в ремень шефа.

Оцепление, похоже, сняли. Народ ломанулся на проезжую часть перекрытой Тверской.

Ходынки удалось избежать.

Осталось только переждать потоп.

Наконец, они втиснулись в кабину. Но дверь закрыть не удалось, потому что в проеме застряло лохматое рыжее существо, говорящее не по-русски. Вергильев с изумлением узнал того самого, преследуемого отцом Драконием, оперного то ли фавна, то ли черта.

— Кто это? Чего ему надо? Почему он… матерится? — спросил шеф.

Черт и впрямь обильно уснащал свою нерусскую речь звуками типа «хуэ», «хюи» и «хюю».

— Он не матерится, — объяснил Слава. — Он разговаривает с нами по-фламандски. У них там все — сплошной х… Такой язык.

— Вот как? — удивился шеф. — А почему он разговаривает с нами по-фламандски? Он что, Тиль Уленшпигель? Я не знаю ни одного фламандца, который не мог бы разговаривать по-английски…

— Он волнуется, — сказал Слава, — потому что не знает, зачем за ним гонится сумасшедший старик.

— Ладно, — пожал плечами шеф, отодвинулся от двери. — Пусть заходит. Где этот сумасшедший старик?

Обрадованный артист ввалился в будку, но на пороге поскользнулся, так что быстро захлопнуть дверь не удалось.

— Получай, вор! — прогремел над площадью голос отца Дракония.

В следующее мгновение посох, как копье, пущенное… Александром Македонским, не иначе, влетел, чудом никого не убив, в кабину, не просто вонзился, но пробил насквозь пульт вместе с кнопкой, которую (предположительно) мог нажать президент.

Пульт взорвался букетом белых искр. Торчащий в пульте, как гарпун в спине кита, посох отца Дракония засветился, словно его вдруг тоже оплели вьющиеся — вспыхивающие и гаснущие — электрические цветы. Будка завибрировала, как ракета перед стартом. Слава, шеф, Вергильев и перепуганный оранжевый фавн едва успели выскочить вон.

Внутри кабины раздались хлопки, словно некто невидимый, но большой, кратко чему-то поаплодировал, потом будка подпрыгнула, выстрелила в небо белым дымчатым лучом и погасла, как умерла. На площади сделалось тихо, как на кладбище.

Но никто (кроме будки) не умер.

Все были живы.

— Пойду посмотрю, что там, — мрачно произнес Слава.

В воздухе повеяло озоном.

Дождь чудесным образом прекратился.

— Уймись, отец. Это всего лишь артист, — сказал шеф отцу Драконию.

Тот почему-то опустился перед ним на колени и размашисто перекрестился.

— Это лишнее, — поморщился шеф.

— Там… — протянул руку вверх отец Драконий, — ангел… Я видел. Он спустился с неба…

Опамятовавшиеся журналисты защелкали фотоаппаратами, зашевелили, как ластами, мокрыми айпадами и камерами. Вергильев прямо-таки увидел завтрашние первополосные фотографии: отец Драконий в черной рясе, с большим крестом на груди тянет вверх руку в нацистском приветствии…

Он посмотрел, куда указывал отец Драконий.

На сцене, уже не в сером, сплетенном из нитей дождя, но в сшитом из радуги платье, стояла жена шефа. Вергильев был готов поклясться, что когда они пробивались к будке, ее там не было. Неужели, подумал он, спряталась под сценой? Вот хитрюга…

Из обесточенной, напоминающей брошенную бабой-Ягой избушку на курьих ножках, будки выбрался Слава. В перепачканных сажей руках он держал посох отца Дракония.

— Этот идиот, — тихо сказал Слава шефу, но Вергильев расслышал, — не просто долбанул своей палкой в пульт. Это бы ладно. Он… пробил кабель «водяного дыма». Здесь, на открытом пространстве как-то обошлось, только дождь прекратился, а вот что там… — кивнул в сторону аква-комплекса.

— Не понял, — нахмурился шеф.

«Водяной дым», — объяснил Слава, — новейшая нанотехнология. Он преобразует материю, разлагает ее на атомы. Генератор подает энергию для системы очистки и напора воды. А дед своим посохом… пробил насквозь кабель. Вся энергия ушла… туда, — кивнул в сторону аква-комплекса Слава. — Я… не знаю, что там… Это все равно, что смахивать крошки со стола реактором на быстрых нейтронах. Вот смотрите, — показал шефу посох, — конец из кованого железа, как острога… Откуда у него такая силища? Илья Муромец, блядь! Этот выносной пульт… Зачем он был нужен? Какой-то бред! — махнул рукой.

Жена шефа все еще стояла на сцене в платье из радуги, но уже как будто не касаясь сцены ногами. Вергильев вспомнил, что совершенно точно видел, как она спускалась вместе с президентом в аква-комплекс.

— Пошли! Где ключи? — расталкивая явно ожидавших «продолжения банкета» людей на площади, шеф в два прыжка добрался до аква-комплекса. — Всем стоять! Я один! — приказал охране. — Вы потом! — Выхватив у Славы ключи, открыл дверь, вошел внутрь.

— Никого не пускать! — распорядился, входя в роль, Вергильев. — Он с нами! — пропихнул вперед Славу.