Бомба замедленного действия

Погода стояла отвратительная. Конец января, на дорогах мело. Мороз, хотя и был не очень сильным, пробирал до костей. В холле Сточерз топил с утра.

— Наш Комитет, — сказал Льюин, усмехаясь, — превратился в закрытый футурологический клуб.

— Да, — протянул Прескотт. — Честно говоря, господа, после того, как мы сегодня поставили все точки над i, я не уверен, что захочу увидеть кого-нибудь из вас в течение ближайшего года. Ужасно надоели ваши постные лица.

— Ваша физиономия не жизнерадостнее, — пожал плечами Рейндерс.

— Пожалуй, — согласился Сточерз, — нам действительно не следует встречаться в полном составе. О молчании мы договорились. Роджерс, который охранял нас от людей Филипса, будет за ту же сумму охранять нас от нас самих. От возможной несдержанности, скажем так.

— Мафия оракулов, — Пановски поморщился, будто проглотил горькую пилюлю. — Каста.

— Может, вы хотите устроить всемирный референдум на тему «Человечество как бомба замедленного действия»?

— Нет, Джо. Я только хочу знать, что мы станем делать, если кто-то где-то независимо от нас придет к тем же выводам.

— Не забывайте, — сказал Льюин, — что мы работали в рамках широкой государственной программы. Никакому частному лицу или университету этой работы не осилить. Вам известно, сколько денег было затрачено на «Лоусон», сколько людей на нас работало.

— В прекрасном мире вы живем, — сказал Пановски. — В замечательном мире. В лучшем из миров. Который создан природой или богом, если он есть, потому только, что у Вселенной тоже, оказывается, есть инстинкт самосохранения.

— Что мы для Вселенной? — пробормотал Сточерз.

— Но полагается-то она на нас, — возразил Льюин. — Чтобы выжить самой, ей нужны мы. Пусть и в роли камикадзе. Это не возвышает вас в собственных глазах?

Пятеро смотрели друг на друга и молчали. Солнце зашло, в комнату вполз сумрак, выражения лиц трудно было разглядеть, но Сточерзу не хотелось вставать, чтобы зажечь свет.

— Вы говорите так, Уолт, будто считаете ее разумной, — тихо сказал он.

Льюин частенько заезжал к Сточерзу. Чаще всего поздно вечером, когда Маг уже ложилась. Уходил Уолт в час или два ночи, и Сточерзу казалось, что то, ради чего он приезжал, оставалось несказанным.

— Уолт, — спросил он как-то напрямик, — что вас мучит?

— Я боюсь, Джо, — сказал Льюин после долгого молчания. — Это ведь, вы знаете, черта моего характера…

— Обратитесь к психоаналитику, — посоветовал Сточерз.

— Не могу, — усмехнулся Льюин. — Мне пришлось бы рассказать ему о вещах, знать которые ему не нужно.

Он протянул руку к переносному пульту и усилил звук в телевизоре. Сточерз беспокойно посмотрел на дверь в спальню — она была плотно закрыта. Льюин наклонился к генетику.

— Скажите, Джо, что может сделать бомба, которая знает, что неизбежно взорвется, но не хочет этого? Что она может чувствовать? И если она станет постоянно об этом думать и мучиться, то сойдет с ума. Но тогда она не сможет взорваться в срок, потому что для этого, кроме агрессивности, нужен еще и разум. Это выход, а?

— Вы отождествляете себя с человечеством?

— Я пересказываю новеллу Генри. Он пишет их и уничтожает.

— Уолт, от нас с вами зависит, узнает ли бомба о том, что она бомба. Но не от нас с вами зависит — взорвется ли она.

«Нужно обязательно показать Уолта врачам, — подумал Сточерз. — К чему это самокопание?»

— Вы думаете, я схожу с ума? — грустно сказал Льюин. — Нет, уверяю вас. Просто… Трус, если у него есть совесть и цель, может заставить себя раз в жизни совершить нечто. Только раз — на большее его не хватит.

Льюин встал.

— Поздновато, а? — сказал он. — Извините, Джо. я наговорил вам…

У двери он долго прислушивался к чему-то — то ли к звукам на лестнице, то ли к своим мыслям.

— Если не ты, то кто же? — пробормотал он, и Сточерз не придал этим словам значения.

Формально Льюин еще оставался членом общества «Ученые за мир», но деятельность свою сократил настолько, что не был, как раньше, избран в инициативную группу. Долгое время Сточерз вовсе не связывал поступков Льюина с памятным ночным разговором. Когда Уолт выступил перед адвокатами в Балтиморе и заявил, что человечеству совершенно необходима тотальная ядерная война, и что ее нужно начать, пока еще не все атомные бомбы разобрали на детали, Сточерз решил, что друг впал в меланхолию из-за личных неурядиц. Он знал от Роджерса, что Льюин расстался с Жаклин Коули, знал и том, насколько в тягость Уолту жизнь с Кларой.

Сточерз позвонил Льюину. Выглядел Уолт неважно, на предложение встретиться ответил отказом. От дальнейших разговоров уклонялся — просто отключал связь, узнавая Сточерза по голосу.

Сточерз решил нарушить решение Комитета и собрал пятерку у себя на вилле. Льюин не явился.

— Уолт свихнулся? — недоуменно поинтересовался Пановски. — Я пытался говорить с ним и получил от ворот поворот.

— Все получили, — констатировал Прескотт.

— Формально у нас не может быть к нему претензий, — сказал Рейндерс. — В выступлениях Уолта нет и намека на наш сценарий.

— По-моему, — раздумчиво сказал Прескотт, — Уолт проверяет на прочность закон компенсации. Для физика это нормально. Ему нужен чистый эксперимент.

— Объясните, — потребовал Сточерз.

— Вы прекрасно понимаете, господа, что тотальная война сейчас невозможна. Бомба не взорвется раньше срока, человечество не может погибнуть — пока. Но единственный способ проверить это — целенаправленный эксперимент. Уолт его и проводит.

— Вы так уверены в том, что закон компенсации устоит в случае тотальной войны? — мрачно спросил Сточерз. — Согласитесь, что одно дело предписывать человечеству сценарий развития на сотни лет, и другое — уже сегодня пытаться поставить финальную сцену спектакля.

— Но, господа, что могут изменить речи Льюина? Мир стоит себе… Рта Уолту не закроешь, а дальше слов, думаю, он не пойдет.

— Что значит «дальше слов»? — спросил Пановски.

— Радикальной проверкой закона компенсации, — пояснил Прескотт, — может быть только покупка парочки водородных бомб и попытка спровоцировать войну. Например, взорвать бомбу над Москвой — если, конечно, получится.

— Вы с ума сошли, — запротестовал Пановски. — Это уж, простите, фантастика. К тому же у Льюина и денег таких нет…

— Тогда и беспокоиться, — резюмировал Рейндерс. Так они решили тогда. Важно было сохранить тайну. А здесь

Льюин был чист.

Когда умерла Клара, Сточерз явился к другу с соболезнованиями. Это была не первая смерть в их кругу и такая же нелепая как гибель Скроча.

Льюин был бледен, но внешне совершенно спокоен. Сточерз сказал ему что-то банально-ободряющее. Уолт отрешенно кивнул и продолжал, стоя у гроба, думать о своем. Ждали Роя, который должен был прилететь из Ниццы, где отдыхал с приятелями. Никто не знал еще, что по дороге в аэропорт автомобиль попал в аварию, погибли трое, в их числе Рой. Сообщил об этом Сточерзу все тот же Роджерс. У Сточерза подкосились ноги. Сказать Уолту он не мог — это было выше его сил, но не хотел поручать разговор и Роджерсу. Время шло, представитель похоронного бюро посматривал на часы, и Сточерз не придумал отговорки более жалкой, чем сказать Уолту, что Рой опоздал на самолет и прилетит завтра. Льюин посмотрел на него удивительно ясным взглядом.

— Значит, завтра похороним обоих, — сказал он.

— Уолт… — начал Сточерз, похолодев.

— Если я не смог спасти их, — тихо сказал Льюин, — если я не могу спасти нас всех, то я должен спасти хотя бы ее.

Смысла этой фразы Сточерз тогда не понял.

После смерти жены и сына Льюин остался один в огромном доме. Сточерз был уверен, что Уолт продаст особняк и переедет из пригорода, но Льюин не сделал этого. Из общества «Ученые за мир» он вышел. Коллеги потребовали объяснений по поводу его публичных высказывний, и Льюин хлопнул дверью. Не приглашали его в последнее время и для работы в инспекционных группах ООН. Сточерз позвонил другу и, попросив не бросать трубку, спросил, что с ним происходит.