Шпион Его Величества

Так что я тенью сопровождал Петра Алексеевича, а герцог Карл-Леопольд такой же тенью следовал за мной. Борька Шапиров попробовал проявить национальный патриотизм, поинтересовавшись, почему какой-то с…ный немецкий герцог, пусть он там женат на августейшей племяннице, начал постоянно сопровождать нашего государя.

Я не стал этому умному человеку, русскому патриоту и дипломату объяснять значение всей этой иерархической пирамиды государевой свиты. Ведь только дай этому патриоту пальчик, так он всю руку съест и в плечо зубами вцепится, а полученную информацию тут же попытается налево пустить и дорого продать. Я тогда Борьку за его толстенькую ручку вежливо отвел чуть в сторону от государя и у него поинтересовался, когда он мне сто рублев, данные в долг, вернет. Видели ли бы вы, как у этого честного человека моментально испортилось настроение, потухли глаза, он тут же забыл о своем патриотическом вопросе. Шафиров всегда жил по самим выработанному великом принципу, беря в очередной раз в долг, он любил приговаривать о том, что «старые долги всеми забыты, а новому долгу нужно время, для того чтобы состариться и забыться». Поэтому из-за своего этого принципиального отношения к жизни он никогда не возвращал долгов, на чем через некоторое время крупно погорит перед государем Петром Алексеевичем, окончив жизнь в сибирской ссылке.

Государь Петр Алексеевич давно уже привык к тому, что в любое время суток я был готов всегда своим свинцовым карандашиком записать любую его гениальную мысль или высказывание.

В этот же день он страшно удивился тому, что его тень в моем лице теперь имеет еще одну дополнительную тень в лице Карла-Леопольда. Причем Карл-Леопольд был настолько неуклюж, что при встрече с государем он постоянно путался у него под ногами, наступал ему на ноги и постоянно спорил с ним по любому поводу. В последнюю встречу, как я понял, когда государь призвал меня под свои очи, они зверски поспорили о том, что было бы лучше — рубить или колоть палашом врага в конной атаке. Петр Алексеевич от такого немецкого спора совсем озверел, чуть было опять не врезал мне по мордасам, тихим змеиным шепотом потребовал, чтобы я навсегда вместе со своей тенью покинул бы его кабинет, так и не упомянув при этом, зачем меня звал.

Вечерком в семейном кругу государь Петр Алексеевич, покуривая свою голландскую трубочку, вдруг неудачно пошутил. Причем он пошутил в присутствии государыни Екатерины Алексеевны, герцога Карла-Леопольда и Петьки Толстого, сказав, что Алешка, мол, вероятно, Катькой остался неудовлетворен, так как решил ее муженька обрюхатить. Герцог Карл-Леопольд, разумеется, из-за своего полного незнания русского языка не понял неудачной государевой шутки. За время общения с царской семьей он пока только выучил два великих русских выражения: «Давай выпьем» и «За твое здоровье».

Но крутившийся поблизости тайный советник Петька Толстой краем уха сумел уловить цареву шутку, тут же решил продемонстрировать свою большую осведомленность по вопросу моей сексуальной ориентации:

— Да, ваше величество, вы абсолютно правы, Алешка Макаров еще тот хват, большой ходок по мужикам и бабам…

Но его тут перебила государыня Екатерина Алексеевна, которая Петьку не очень-то любила и терпеть не могла. Мило улыбнувшись мужу, государыня тихим голосом, от которого бросало в озноб, произнесла:

— Ты, мил сударь, в это дело с Алешкой лучше не суй свой грязный боярский нос. Не тебе, мужику, судить, кого он любит и кому предпочтение отдает. Ты с ним спал, что ли, чтобы такие слова говорить? На себя посмотри, селадон,[49] да и только. Мы-то хорошо знаем, как ты относишься к женщинам, какими делами ты с иноземными девицами занимаешься. Так что делай свое дело и помалкивай. Алешка — неплохой парень, вон он как свои канцелярские дела обставил, мы теперь хорошо знаем, что происходит в нашей столице и в других столицах европейских стран.

В этот момент государь Петр Алексеевич увидел князя Аникитку Репнина,[50] который недавно заменил Федьку Шереметева и стал командующими нашим войском в Речи Посполитой и Германии, и поманил его рукой. Аникита Иванович спешил по своим делам, но государю, разумеется, отказать не мог и подошел к нашему столу с лицом провинившегося ученика начальных классов семинарии. Государь суровым голосом поинтересовался, что произошло при взятии немецкого городишка Висмар.[51]

Несколько минут назад до появления Петьки Толстого, я рассказывал государю о том, что Аникита Репнин, пропьянствовал свое назначение, вместе со своим корпусом к Висмару подошел с большим опозданием. Город, последний оплот шведов в Германии, уже сдался на милость победителя датским и прусским войскам, которые вошли в этот город. Распоясавшийся датский генерал Девиц отказался пропустить в город Аникиту с его корпусом. Тому и пришлось разворачивать корпусом в обратную дорогу несолоно хлебавши. А Висмар-то государем был обещан герцогу Карлу-Леопольду в качестве приданого Катерины Ивановны.

Выслушав меня и подумав, государь Петр Алексеевич решил этому скандалу хода не давать, датчане со своими кораблями нам в тот момент были зело нужны. Мне же государь, отведя в сторонку, строго наказал генерала Девица к порядку призвать и задницу ему хорошенько надрать, но тайно, чтобы впредь с Аникитой Репниным более вежливо обращался. А князя Аникиту государь решил по-своему, по-царски облагодетельствовать, своей дубинкой малость по его спине пройтись, чтобы впредь меру в пьянстве знал и по делам не опаздывал.

Князь Аникита Репнин мне как генерал и как человек нравился, и мы с ним ладили. Я ему слегка протежировал и государю не докладывал о некоторых его проделках. Когда лет десять назад, при осаде Риги, он пару больших плотов деревьев через линию своих войск пропустил. Рижане за эти дрова хорошо заплатили, Аникита не забыл со мной поделиться, чтобы я государю не докладывал о его «оплошности». Поэтому мне совершенно не хотелось смотреть, да и Карлу-Леопольду не стоило бы того видеть, как государь дубиною будет с нашим генералом разговаривать.

Чтобы отвлечь внимание немца, я произнес волшебные слова, хотя в этот момент мне хотелось только поесть:

— Давай выпьем, Карл!

Карл-Леопольд мгновенно распознал значение этих великих русских слов, он вскочил на ноги, и, несмотря на позднее время, мы крупной рысью понеслись в ближайший городской трактир, чтобы отвести и облегчить наши души.

Сегодняшний день выдался волшебным днем чудес.

Петьке Толстому государыня так мило и так по-женски очаровательно заткнула его грязный и поганый рот, отчего я почувствовал себя счастливым человеком. К тому же несколько дней назад я получил очередную записку Язи Мнишек, в которой она писала о том, что скучает по мне и хочет снова меня увидеть. А в трактире я нос к носу совершенно случайно столкнулся с неким саксонским дипломатом Лосом,[52] которого прежде не встречал, но который был так на меня похож, что при встречах с другими различными людьми я неоднократно этим именем представлялся. Лос уже выбрал столик, аккуратно накрыл его любимыми мною блюдами и напитками. Этот немецкий хлюст был таким же саксонским дипломатом, как я папским легатом.

Он действительно занимал должность и получал весьма неплохое жалованье в талерах в дипломатическом ведомстве курфюрста Саксонии Августа II.

Но этот дипломат постоянно находился поблизости от государя Петра Алексеевича, из-за чего его постоянно путали со мной. Каждый вечер саксонский дипломат Лос садился за стол, брал в руку гусиное перо и очередное донесения писал не только в адрес своего родного саксонского ведомства, но в последнее время и в адрес дипломатического ведомства королевства Пруссии. Пруссак фон Руге, мой коллега по тайным делам, мне сказал, что я могу в полной мере распоряжаться услугами его тайного соглядатая. Правда, немного подумав, фон Руге затем добавил, что саксонский дипломат Лос будет находиться в моем распоряжении только на период действия союзнических отношений между Пруссией и России.

49

Селадон (устар.) — человек, обычно пожилой, который любит ухаживать за женщинами, волокита.

50

А. И. Репнин, князь — Аникита Иванович (1668 — 3 июля 1726) — русский генерал-фельдмаршал времен Великой Северной войны, отвечал за взятие Риги в 1710 году и был губернатором Лифляндской губернии с 1719 года до самой смерти.

51

Висмар — последний порт в то время на немецкой земле, еще принадлежавший шведам.

52

В документах так и не сохранилось имя и полная должность этого дипломата, повсюду он упоминается как «саксонский дипломат Лос». Так, например, во время пребывания Петра Алексеевича в Париже в 1717 году французский философ Анри Сен-Симон писал, что саксонский дипломат Лос всюду следовал за царем, не столько в качестве дипломата, сколько в качестве лазутчика. (Брикнер А. Г. История Петра Великого: В 2 т. Т. 2. — М.: ТЕРРА, 1996. С. 159)