Проклятые в раю

Изабелла Белл изучала меню, на обложке которого была изображена стройная красотка с островов с цветами в волосах. Яркие мазки синего, желтого и оранжевого обещали воплощенную мечту полинезийского рая, по-видимому, ожидавшего нас на Оаху.

Дэрроу сказал:

— Мисс Белл — кузина Талии Мэсси. Я пригласил ее присоединиться к нашей маленькой группе... она едет туда, чтобы оказать своей кузине моральную поддержку.

— Как это здорово с вашей стороны, — бодро обратился я к красавице, которая все еще не соизволила удостоить меня взглядом своих детских глаз. — Вы близки с миссис Мэсси?

— Лангуст под соусом «кардинал», — сказала она, по-прежнему глядя в меню. — Звучит вкусно.

Я тоже бросил взгляд в меню.

— На такой шикарной посудине, как эта, я рассчитывал на омара.

— Лангуст и есть омар, глупыш, — сказала она, наконец-то посмотрев на меня.

— Я знаю, — отозвался я. — Я просто хотел привлечь ваше внимание.

И я его привлек. Притворялась она или нет, что не замечает самого шикарного — одного из немногих — и к тому же свободного мужчину в этом зале, сказать не могу, но внезапно огромные голубые глаза, вокруг которых трепетали настоящие длинные ресницы, внезапно поймали мой взгляд.

— Очень близки, — сказала она.

— А?

С кратким вздохом она вновь обратила свое внимание на меню.

— Тало и я, мы очень близки... Это ее прозвище, Тало. Мы практически росли вместе. Она моя самая лучшая подруга.

— Вы, наверное, места себе не находите.

— Это просто ужасно. О-о-о... кокосовое мороженое! Это должно настроить нас на тропический лад.

В этот момент я мог бы посчитать ее обычной пустой милашкой. Но поскольку ей вряд ли было больше двадцати, и она являлась продуктом своей наследственности и окружения, я решил дать ей небольшую поблажку. Ее очаровательная мордашка и соблазнительная фигурка не имели с этим ничего общего. Или все. Одно из двух.

— На самом деле, — сказал я, — Гавайи — это не тропики.

Она снова взглянула на меня. Возможно она и была пустышкой, но в этих глазах было достаточно глубины, чтобы утонуть.

— А тогда что это? — с вызовом спросила она.

— Ну, в то время как Гавайские острова действительно расположены между Тропиком Рака и экватором, там просто не бывает душно или жарко. Там всегда дует легкий ветерок.

Дэрроу сказал:

— Мистер Геллер прав. Там не бывает ни солнечных ударов, ни изнуряющего зноя... с Тихого океана постоянно дуют пассаты.

— Примерно с северо-востока, — с умным видом добавил я.

— Я в первый раз плыву на острова, — заметила она, словно устыдившись.

— Я тоже.

Она моргнула, вздернула голову.

— Тогда где вы набрались этих знаний?

— В журнале «Нэшнл джиогрэфик».

— Вы надо мной смеетесь?

— А ты как думаешь, сестренка? — спросил я.

За столом все заулыбались... кроме мисс Белл. Больше она со мной во время обеда не разговаривала, но я чувствовал, что она заинтересовалась. Привлекательные и высокомерные малышки любят, когда их поддевают... если только у них напрочь не отсутствует чувство юмора и способность постоять за себя. А в этом случае даже красивые и стройные не стоят того, чтобы тратить на них силы.

Мы уже наполовину прикончили кокосовое мороженое, когда Лейзер, похоже растерявшийся перед нескончаемой чередой подаваемых блюд, спросил Дэрроу:

— Когда вы ознакомитесь с копией стенограммы и показаниями наших клиентов, могу я с ними поработать?

— Возьмите их сегодня вечером, — сказал Дэрроу, махнув рукой с видом благодетеля. — Зайдите в мою каюту, заберите и погрузитесь в них ради спокойствия своего сердца.

— Мне бы тоже хотелось на них взглянуть, — сказал я.

— Можешь взять их после Джорджа, — великодушно проговорил Дэрроу. — Я люблю, чтобы меня окружали хорошо информированные люди. — Он повернулся к своей жене, сидевшей рядом с ним. — У них здесь настоящий оркестр и ночной клуб, дорогая... и в море нет никакого сухого закона. Нас ждет бар, укомплектованный по всей форме. — Он похлопал ее по руке, и она терпеливо улыбнулась ему. — Какое чудесное, декадентское место. Не хочешь ли потанцевать?

Хотели все.

Коктейль-холл парохода, превосходивший своими размерами любое подобное заведение, был обтекаемых форм современный ночной клуб, в котором царили рассеянный свет и желтая отделка. Учитывая цилиндрические табуреты у стойки и блеск некоторых декоративных деталей, мы, должно быть, находились на первом космическом корабле фирмы «Мэтсон Лайнз».

Танцевальная площадка представляла из себя черное сверкающее зеркало, удержаться на котором в неподвижном состоянии и то было делом нелегким, не говоря уже о том, чтобы демонстрировать степень владения искусством Терпсихоры. Под оркестр солировал эрзац-Кросби. Пока я танцевал с Руби Дэрроу, он пел песню Расса Коламбо «Письма любви на песке», в основном под аккомпанемент укулеле — маленькой гавайской гитары.

— Они, похоже, полны решимости настроить нас на островной лад, — заметил я.

— Когда ты собираешься пригласить на танец мисс Белл? Ты же знаешь, что она здесь самая красивая девушка.

— Самая красивая здесь девушка — вы... возможно, и потанцую.

— Со мной ты танцевал три раза, а с миссис Лейзер — четыре.

— Миссис Лейзер красотка. Пока ее муж по уши погряз в этом деле, я смогу развлечься.

— Ты всегда был негодным мальчишкой, Натан, — с нежностью произнесла Руби.

— А может быть, я прикидываюсь труднодоступным, — сказал я, глянув на мисс Белл, которая танцевала с Дэрроу. Тот кружил ее, попутно наступая на ноги. Она же морщилась от боли и скуки.

Мне стало жаль ее, и поэтому, когда заиграли «Я сдаюсь, дорогая» и якобы Кросби возобновил свои трели, я пригласил ее на танец.

Она сказала:

— Нет, спасибо.

Она сидела за нашим столиком, все остальные танцевали. Я сел рядом с ней.

— Вы ведь думаете, что я еврей?

— Что?

— Фамилия Геллер звучит для вас по-еврейски. Но мне все равно. Я привык к людям с ограниченным умом.

— Кто говорит, что у меня ограниченный ум? — Она оторвалась от созерцания танцевальной площадки. — Вы из их числа?

— Что?

— Из тех, кого обратили в еврейскую веру?

— На самом деле вас никто не обращает. Выбора просто нет. Она у вас с момента рождения.

— Вы все-таки еврей.

— Чисто технически.

Она нахмурилась:

— Как можно быть евреем «технически»?

— Моя мать была ирландской католичкой. Вот откуда у меня ирландская челюсть. А мой отец был евреем-отступником.

— Отступ... что?

— Мой прадед, жил он в Вене, увидел, что евреи убивают евреев... из-за предполагаемых религиозных разногласий... и, ну, он почувствовал отвращение. С тех пор в моей семье иудаизмом и не пахнет.

— Никогда не слышала ничего подобного.

— Это правда. Я даже ем свинину. Сделаю это завтра. Вот увидите.

— Забавный вы человек.

— Вы хотите танцевать или нет? Или пусть Дэрроу окончательно отдавит ваши лапки?

Наконец-то она улыбнулась, широкой, открытой улыбкой, и у нее оказались великолепные белые зубы и ямочки на щеках, в которые можно было запрятать по десятицентовику.

Именно в такой момент можно влюбиться на всю жизнь... или по крайней мере до конца плавания.

— С удовольствие... Натан, не так ли?

— Нат... Изабелла...

Мы протанцевали остаток «Я сдаюсь, дорогая», потом прижались потеснее во время «Маленькой невинной лжи». На середине «Трех словечек» вышли на заднюю палубу, чтобы подышать воздухом. Мы облокотились о поручни около подвешенной спасательной шлюпки. Туман Сан-Франциско давно остался позади, звезды были похожи на кусочки утра, просвечивающего сквозь дырочки, проделанные в темно-синем покрывале ночи.

— Прохладно, — сказала она. — Почти холодно.

Урчание механизмов и плеск океана о борт рассекавшего его роскошного лайнера не располагали к разговорам. Ну разве что самую малость.

— Возьми мой пиджак, — сказал я.