Проклятые в раю

Макс Аллан Коллинз

Проклятые в раю

«Чего хочет публика от книг о преступлениях, так это детективных историй, взывающих к страстям. Публику так долго учили ненавидеть и осуждать, что уже, похоже, нет надежды внушить ей здравые и гуманные мысли о поведении и способности рассуждать».

«Часто язык может удавить человека быстрее веревки».

Чарли Чан

Майклу Корнелисону, другу не на словах, а на деле

Глава 1

Красивый малый в черном галстуке и белом вечернем пиджаке, стоявший у поручней на палубе парохода «Малоло» подобно ожившей рекламе мужских сорочек «Эрроу», с удовлетворением смотрел на мерцание бескрайнего серебристого океана, над которым висел ломтик луны в стиле «арт модерн».

Время от времени сноп мелких брызг ласкал суровые черты его лица, время от времени он удостаивался куда более приятного поцелуя от сногсшибательной дебютантки светского общества, прижавшейся к его руке. У нее были восхитительные волосы и фигурка для демонстрации купальных костюмов, которую нисколько не скрывала темно-синяя ткань вечернего платья. Благодаря прохладному пассату этой теплой ночи под блестящим атласом проступили соски ее грудей. Мерцавшие в небе звезды перекликались с бриллиантами, покоившимися у основания изящной шеи и на одном из тонких запястий.

Ее звали Изабелла Белл, и в этом имени дважды слышался звон колокольчиков. Она была племянницей Александра Грейама Белла, а это означало, что ее деньги могли перемещаться на длительные расстояния.

Красивый малый, должно быть, был богатым молодым человеком с Восточного побережья, представителем одной из четырехсот семей, возможно, даже старой, со старыми деньгами. Будучи красавчиком, он мог оказаться актером театра или кино или снисходительным спортсменом.

Или драматургом, настоящим мужчиной, который валил лес и играл на бирже, работал на грузовых пароходах, а потом вернулся — мудрый не по годам — и завоевал Пулитцеровскую премию, рассказав о бесчеловечном отношении человека к человеку, и будь он проклят, если позволит этим голливудским язычникам уничтожить свой шедевр. Только не он, гений из народа, заработавший право водить компанию с элитой и даже заходить и, поговаривают, проскальзывать в каюту некой Изабеллы Белл поздно вечером для того, чтобы пообщаться с представительницей высшего общества.

А может, он был обходительным детективом, который направлялся на далекий тропический остров и которого наняли, чтобы раскрыть гнусное преступление, совершенное мерзкими темнокожими мужчинами против очаровательной и невинной белой женщины.

Из всей чуши, которую вы только что выслушали, наиболее близкой к истине, хотите верьте, хотите нет (цитируя гения из народа по фамилии Рипли), была последняя.

«Красивый малый» у поручней в обнимку с красоткой был всего лишь я — Натан Геллер, обитатель Максвелл-стрит. Полицейское управление Чикаго отправило меня в отпуск в связи с самым необычным поручением, в которое когда-либо вляпывался охотник за местными ворами-карманниками. Новеньким белым пиджаком, как и стоившим чуть меньше моего годового жалования билетом на пароход, меня снабдил покровитель-святой отталкивающей наружности, который тоже жил в Чикаго.

А стройную мисс Белл мне удалось подцепить своими силами. Что касается моего социального положения, в этом отношении она не питала никаких иллюзий, но, похоже, была очарована моей грубой работой. И в конце концов, мне было всего двадцать семь и я был красивый малый.

Вот так обстояли дела — Изабелла знакомилась с изнанкой жизни... а я?

Разрази меня гром, если я не направлялся в рай.

Несколько недель назад неожиданный телефонный звонок от старого друга семьи оторвал меня от работы, которая уже и так чертовски выбила меня из привычной колеи. На первой стадии расследования, связанного с похищением двадцатимесячного сына Чарлза Линдберга, героя-авиатора, существовало сильное подозрение, что в деле замешаны чикагские гангстеры. Аль Капоне, которого незадолго до этого засадили за неуплату налогов, распространял из своей камеры в тюрьме округа Кук подозрительные слухи о похищении.

Поэтому большую часть марта 1932 года я исполнял роль связующего звена между Полицейским управлением Чикаго и полицией штата Нью-Джерси и самим полковником Линдбергом, прорабатывая различные аспекты дела в Нью-Джерси, Нью-Йорке и Вашингтоне, округ Колумбия.

К началу апреля мое личное участие в этой печальной истории, о которой я подробно рассказывал в предыдущих воспоминаниях, стало сходить на нет. И когда телефонный звонок вызвал меня из поместья Линдбергов на ленч в ресторан Сарди, находящийся в самом сердце театрального района среднего Манхэттена, я с облегчением оторвался от этого безнадежного и душераздирающего дела.

В гардеробе я отдал свою мягкую фетровую шляпу рыжеволосой куколке, и официант в красной куртке повел меня через светлое, с высокими потолками помещение, которое оказалось на удивление уютным, благодаря мягкому освещению, теплым, но почему-то выражавшим мужской дух деревянным панелям и развешанным по стенам живым, ярким карикатурам на известных людей.

Некоторые из карикатур присутствовали и в своем телесном воплощении. Сидевший неподалеку в компании светловолосой хористки Джордж Джессел произносил панегирик над останками бараньей котлеты. Уолтер Уинчел устроил прием в одной из красно-оранжевых кабинок и как из пулемета сыпал репликами в набившихся за стол восхищенных слушателей, большинство из которых составляли привлекательные молодые женщины. Тет-а-тет с лысеющим пожилым господином сидела за напитками Барбара Стенвик, светло-каштановые волосы коротко пострижены, тиха и мила, но и в повседневной жизни излучает ту же силу, что и с экрана. Мужчина, возможно, был агентом или продюсером или кем-то в этом роде. Джек Демпси — у него-то вроде свой ресторан? — под отбивные котлеты очаровывал какую-то красотку.

Но самая живая карикатура в этом зале явилась не с Бродвея и не из Голливуда, не из мира прессы или спорта, а из затерянного в прериях местечка под названием Чикаго. Он сидел спиной к стене в глубине полукруглой кабинки, и на белой льняной скатерти были поставлены приборы не только для него, но и для двух ожидавшихся гостей.

Даже сидя он являл собой внушительное зрелище — череп размером с бадью, глыба широких плеч в беспорядке мятого серого костюма, как нелепая петля, висит слабый намек на галстук-бабочку. Волосы, или то, что от них осталось, тоже серые, причесанные в отчаянной попытке замаскировать лысину, густая прядь запятой нависла над правым глазом, оттеняя изрезанное ущельями морщин лицо, примечательное стальным блеском серых глаз и скулами, как у индейцев апачей.

Кларенс Дэрроу намазывал маслом булочку. В его действиях не было никакой методичности, строгая небрежность. Семидесятичетырехлетнее воплощение настоящего адвоката взглянуло на меня с проказливой улыбкой и, хотя мы не разговаривали со дня похорон моего отца — около года назад, — проговорило так небрежно, словно мы виделись сегодня утром:

— Извини, что не встаю. Мои ноги уже не те, что были раньше, а кроме того, я подготавливаю для своего пищевода вещественное доказательство.

— Если бы это увидела Руби, — сказал я, имея в виду его безумно преданную ему жену и самопровозглашенного управляющего, — она бы возразила.

— Протест отклоняется, — улыбнулся он и зачавкал, откусив от булочки.

В зале стоял шум от позвякивавшего фарфора и столового серебра и бушевавшего эгоизма. Идеальное место для личной беседы.

Усаживаясь рядом с ним, я кивнул в сторону прибора напротив меня.

— Ждем третьего?

Дэрроу кивнул неопрятной головой.

— Парень по имени Джордж С. Лейзер. Юрист с Уолл-Стрит, окончил Гарвард. Он партнер-юрист в конторе Дикого Билла Донована.