Похищенный

– Ричард, – мягко произнес Кимберлинк, – к вам пришли...

Хауптман еще даже не посмотрел на меня. Он просунул руку через решетку и указал наверх.

– Смотрите, – сказал он. – Смотрите!

Мы посмотрели туда, куда он указывал; по наклонным окнам большого фонаря верхнего света барабанил дождь, звуки которого негромким эхом достигали нас. Одно из окон фонаря с металлической рамой было приоткрыто, чтобы заходил воздух; угол был небольшим, и внутрь вода не затекала, но была другая проблема: в пространство между окнами и металлической сеткой на них попал воробей. Пытаясь вырваться из этой тесной тюрьмы, птица отчаянно и безуспешно взмахивала крыльями и билась о сетку.

– Сделайте что-нибудь, начальник! – воскликнул Хауптман, возбужденный не меньше птички.

– Ладно, Ричард, – сказал Кимберлинк, помахав в воздухе рукой. – Я велю охраннику заняться этим. А вы успокойтесь, к вам пришли.

Кимберлинк и охранник сразу вышли, причем первый указывал на ходу вверх, на фонарь, где застряла птица. Видимо, он действительно собирался ее освободить.

Тем временем Хауптман внимательно и недоверчиво, словно я был выставленным для опознания подозреваемым, смотрел на меня; беспокойство за птицу неожиданно сменилось суровостью.

– Я вас знаю.

– Вообще-то, – сказал я, – мы никогда не встречались, но...

– Вы давали против меня показания.

– Не против вас. Я просто давал показания.

– Вы приятель и телохранитель Джефси.

– Джефси мне не приятель. Уверяю вас, – я протянул ему руку. – Меня зовут Геллер. Натан Геллер. Я частный детектив. Губернатор Хоффман нанял меня, чтобы я помог расследованию, цель которого – установить истину о преступлении, в котором вас обвиняют.

Губы его скривились в улыбке.

– Обвиняют – это мягко сказано, мистер Геллер... ну да ладно.

– Можете называть меня Нейт.

– Хорошо, – он протянул руку через отверстие в решетке. – Меня зовут Ричард. Друзья называют меня Диком. Почему бы вам не называть так?

– Хорошо, Дик, – сказал я.

Прессе и обвинению нравилось называть его Бруно – это превращало его в тевтонского зверя.

Мы пожимали друг другу руки, когда подошел начальник тюрьмы и сказал Хауптману:

– Мы займемся этим вопросом. – Он имел в виду птицу. Потом повернулся ко мне: – Если вам что-нибудь понадобится, здесь всегда есть по крайней мере один охранник.

– Вы можете впустить меня туда? – спросил я. – Мне не хочется разговаривать с ним через эту решетку.

Кимберлинк на мгновение задумался и кивнул, потом кивнул еще раз, но уже охраннику, который повернул ключ в замке камеры и впустил меня.

Затем закрываемая дверь издала позади меня металлический вой, с лязгом захлопнулась, ключ со скрипом повернулся в замке, и я оказался запертым в камере один на один с Бруно Ричардом Хауптманом.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал он, указав жестом на свою койку. Я сел, и он сел рядом. Возле койки стоял стол, заваленный газетами, журналами, различными книгами, среди которых были Библия и толстый фолиант в мягкой обложке с копиями протоколов судебного процесса над ним; к стене над койкой были прикреплены различные фотографии его жены и маленького сына. Там имелись раковина и туалет; камера была не маленькой, хотя и не такой большой, как та, в тюрьме графства Кук, в которой я несколько лет назад видел Капоне.

– Я должен объяснить, почему меня наняли, – сказал я.

– Я знаю, почему, – сказал он.

– Губернатор Хоффман говорил вам обо мне?..

– Нет. Но вы полицейский чиновник из Чикаго, который с самого начала занимался этим похищением.

– Правильно.

– То есть вы знакомы с этим делом лучше, чем кто-нибудь другой.

– Ну и это верно. У вас хорошая память.

Он кивнул в сторону копий протоколов суда:

– У меня достаточно времени для чтения. Я знаю немало о каждом свидетеле, кто давал показания за и против меня. Я интересовался вами. Вы известный человек. О вас писали газеты в связи с какими-то событиями в Чикаго.

– Не верьте всему, о чем пишут в газетах.

– Это хороший совет, Нейт. Вы думаете, это сделали со мной чикагские гангстеры?

Эти слова застали меня врасплох.

– Дик, произошло нечто странное...

Он улыбнулся.

– Со мной всегда происходит что-то странное. – Хлопанье крыльев птицы привлекло его внимание. – Извините, – сказал он, поднялся, подошел к двери и посмотрел через решетку вверх. – Они ничего не делают, – проговорил он огорченно, вернулся и снова сел.

– Я хочу услышать от вас, что вы думаете обо всем этом. Поэтому я и пришел сюда.

Хауптман вздохнул:

– Почему я нахожусь здесь? Этот вопрос я задаю себе. Почему этот штат так со мной поступил? Почему у меня хотят отнять жизнь за преступление, совершенное кем-то другим?

– Суд признал вас виновным...

– Ложь! Ложь! – его сине-серые глаза сверкнули, в то время как лицо оставалось удивительно спокойным. – Все ложь. Разве я мог убить ребенка? – Он кивнул на фотографию своего сына; на вид ребенку было года три. – Я человек! Я отец. И я плотник, член профсоюза. Разве я мог соорудить такую лестницу? – Он рассмеялся, и смех его эхом отразился от стен камеры.

– Я вам вот что скажу. Дик, – сказал я. – У вас была не самая лучшая защита. Этот Рейли...

– Рейли?! Может ли человек сделать за миллион долларов то, что Рейли сделал со мной неизвестно почему? За все это время он всего лишь раз в течение примерно пяти минут говорил со мной о моем деле.

– Дик, Рейли не был вашим адвокатом. Он был адвокатом Херста. Может быть, даже адвокатом Капоне.

Он решительно закачал головой:

– Я не хотел идти на эту сделку с Херстом и давать ему исключительное право на публикацию материалов обо мне и Анни. Но что мне оставалось делать? У меня нет денег. Штат заплатил сорок тысяч долларов специалистам по почеркам, которых они пригласили.

– А как насчет почерка? Почерк, которым написаны письма о выкупе, имеет сходство с вашим...

– Мистер Геллер, Нейт, я думаю, что если бы даже вас поймали с деньгами Линдберга – пусть эти деньги прошли через десятки рук прежде, чем дойти до вас... Я думаю, что эти люди, заставив вас написать что-нибудь, доказали бы, что это вы написали те письма.

Я кивнул; он был прав – специалисты по почеркам были дерьмом.

– Но, Дик, некоторые ошибки и еще кое-что из того, что вы написали, совпадают с тем, что было в тех письмах. Я видел их, Дик – такие слова как «зудно» с буквой "з" и «подбись»...

– Они заставили меня писать то, что они диктовали, – с некоторым негодованием произнес он. – Они заставили меня писать слова так, как они произносили их.

Обычная история.

– Это было сразу после вашего ареста?

– Да. Я тогда еще не знал, зачем им были нужны образцы моего почерка. Если бы я знал, я бы ни за что не стал писать с ошибками под их диктовку.

– Вы неплохо пишете на английском, не так ли?

Он пожал плечами:

– Конечно, я делаю ошибки, когда пишу. Я иммигрант. Но не такие грубые, какие я делал под их диктовку. Затем из того, что я написал, они выбрали все наиболее похожее на письма похитителей. В записке, во всей чертовой записке, оставленной в комнате ребенка, они нашли только одно слово – «за», – которое написано почерком, напоминающим мой.

– Вы по своей воле писали эти образцы?

– Вначале. Но потом я устал. Я с трудом держал глаза открытыми, но они били меня по ребрам и говорили: лучше пиши, будет хуже, если ты не напишешь! Пиши, пиши... – его глаза потускнели.

Все это было очень похоже на правду. Так действовали копы по всей стране, от Восточного побережья до Западного.

– Но почему вы признались, что надпись на чулане была сделана вами? – эту новость я узнал из материалов губернатора. Речь шла о злополучном номере Джефси на панельной обшивке чулана в квартире Хауптмана.

– Да потому что они меня и в этом обманули! – он с расстроенным видом покачал головой. – Через несколько дней после моего ареста мои Анни и Манфред – мой ребенок, мой мальчик, мой маленький Буби – потеряли терпение. Ребенок не мог больше спать из-за всех этих полицейских и репортеров, которые там толпились постоянно. Поэтому Анни и Буби переехали к родственникам. Теперь я понимаю, что это была ошибка.