Приручить чудовище

Алистэр нахмурился:

— Он причинит им боль?

— Не знаю. Для него они значат не больше, чем собака или лошадь. Немало найдется людей, которые стали бы заботиться о чувствах своих животных?

— Проклятие! — Алистэр на секунду зажмурился, понимая, что на самом деле у него нет выбора. Он снова открыл ящик и достал пистолеты. — Собирайся. Через десять минут мы едем в Лондон.

Он не разговаривал с ней. Хелен качнулась, когда карета, нанятая Алистэром в Гленларго, выехала на дорогу. Он согласился ехать с ней, согласился помочь освободить детей, но, очевидно, после этого они расстанутся. Она вздохнула. В самом деле, а чего она ожидала?

Хелен смотрела в окно кареты и думала о том, где сейчас Джейми и Абигайль. Они, должно быть, напуганы. Пусть Листер их отец, но они недостаточно хорошо его знают, а со стороны он кажется очень холодным. Джейми или онемел от страха, или близок к тому, чтобы кидаться на стены кареты с нервными воплями. Хелен очень надеялась, что не последнее, потому что сомневалась в умении Листера справиться с Джейми. Абигайль, напротив, скорее просто тихо сидит и плачет.

Но Листер — герцог. Естественно, он не будет присматривать за детьми сам. Наверное, он подумал об этом заранее и привез с собой няню, чтобы та позаботилась о детях. Может быть, это пожилая, опытная женщина, одна из тех, что умеют успокоить детей. Хелен закрыла глаза. Она знала, что все это лишь благие мысли, но, Господи, пусть это будет добрая, заботливая няня, которая оградит Джейми и Абигайль от их ужасного отца.

— А что твоя семья?

Хелен открыла глаза при звуке его голоса.

— Что?

Алистэр смотрел на нее с противоположного сиденья кареты.

— Я пытаюсь представить возможных союзников в борьбе с Листером. На твою семью можно рассчитывать?

— Не думаю.

Он просто смотрел на нее, и она вынуждена была пояснить:

— Я не общалась с ними все эти годы.

— Если ты не общалась с ними, откуда тогда тебе знать, что они не помогут?

— Они довольно ясно дали мне понять, когда я ушла с герцогом, что я больше не имею отношения к их семье. К семье Картер…

Алистэр приподнял брови:

— Картер?

Хелен почувствовала, как горит ее лицо.

— Это моя настоящая фамилия, Хелен Абигайль Картер, но я не могла пользоваться ею, когда стала любовницей Листера. Я взяла фамилию Фицуильям.

Алистэр не сводил с нее взгляда. Наконец она спросила:

— Что такое?

Он покачал головой:

— Просто я удивлен. Даже твоя фамилия, Галифакс, была ложью.

— Прости. Я пыталась скрыться от Листера, ты знаешь, но…

— Я знаю. — Он отмахнулся от ее оправдания. — И даже понимаю. Но это не мешает мне задаваться вопросом: а знаю ли я хоть какую-то правду о тебе!

Хелен сжалась, чувствуя странную боль.

— Но я…

— А твоя мать?

Она вздохнула. Очевидно, он не хотел говорить о том, что касалось их двоих.

— Когда я последний раз говорила с моей матерью, она сказала, что стыдится меня и что я опозорила семью. Я не могу ее винить. У меня было три сестры, и все незамужние, когда я ушла с герцогом.

— А твой отец?

Она рассматривала руки, лежащие на коленях. Когда он снова заговорил, его голос смягчился.

— Ты ездила с ним к пациентам. Вероятно, вы были близки?

Она чуть улыбнулась:

— Он никогда не просил других поехать с ним, только меня. Маргарет была старшей, но она говорила, что посещать больных скучно и порой неприятно. Я думаю, другие мои сестры думали так же. Тимоти был единственным мальчиком, но он самый младший и тогда еще бегал в коротких штанишках.

— Это была единственная причина, по которой отец брал тебя с собой? — Его голос звучал почти ласково. — Потому что тебе одной это было интересно?

— Нет, это была не единственная причина. Сейчас они проезжали через маленькую деревушку из нескольких каменных домов, выглядевших очень древними. Казалось, эти дома стоят здесь тысячу лет, неизменные и забытые всем миром.

Хелен смотрела на деревню за окном и говорила:

— Отец любил меня. Он всех нас любил, но меня особенно. Он брал меня в свои поездки и рассказывал о каждом пациенте. О симптомах его болезни, о диагнозах, о развитии болезни, о лечении. А иногда он рассказывал мне истории. Я никогда не слышала, чтобы он рассказывал их другим, но поздно вечером, перед заходом солнца он рассказывал мне волшебные сказки и истории. — Карета качалась на неровной дороге, а Хелен все вспоминала: — Его любимой была история о Елене Троянской, хотя мне она не очень нравилась, потому что у нее был печальный конец. Он дразнил меня моим именем, говоря, что я так же прекрасна, как Елена, но я должна быть осторожна, поскольку красота не всегда благо. Иногда она приносит горе. Я никогда не думала об этом прежде, но он был прав.

— Почему ты не попросила у него помощи? Хелен смотрела на Алистэра и вспоминала своего отца — его скромный серый парик, синие глаза, смеявшиеся, когда он поддразнивал ее.

— Когда я говорила с матерью в последний раз, она назвала меня потаскушкой и сказала, что я запятнала честь их семьи. Мой отец тогда тоже был в комнате, и он ничего не возражал на ее слова. Он просто отвернулся от меня.

Это ее вина, думала Абигайль, глядя на мистера Уиггинса, дремлющего в углу кареты герцога. Она должна была сказать маме, что мистер Уиггинс знал, что они дети герцога, что Джейми выболтал их секрет этому противному человеку. Нельзя винить Джейми. Он еще слишком мал, чтобы понимать, почему им не следовало этого говорить. Он свернулся клубочком рядом с ней, его мокрые от слез волосы, свисали на лицо сосульками. Герцог сказал, что больше не может выносить Джейми, и нанял коня в ближайшей гостинице, чтобы ехать верхом рядом с каретой.

Абигайль погладила волосы Джейми, и он во сне прижался к ней еще теснее. И за плач его тоже нельзя винить; Ему всего лишь пять, и ему ужасно не хватает мамы.

Он не сказал этого, но Абигайль знала: он боится, что больше никогда не увидит маму. Мистер Уиггинс пригрозил Джейми поркой, когда герцог покинул карету. Абигайль беспокоилась, что он может ударить брата, но, к счастью, Джейми утомился от всего этого и неожиданно заснул.

Она выглянула в окошко. Там, снаружи, зеленели холмы, на которых паслись овцы. Может быть, они больше не увидят маму. Герцог не сказал им ничего, только велел Джейми перестать реветь. Но она слышала, как он говорит мистеру Уиггинсу и кучеру, что они едут в Лондон. Неужели он забрал их, чтобы они жили с ним в его доме?

Абигайль наморщила нос. Нет, они незаконнорожденные. Их следует скрывать, они не могут, открыто жить в доме отца. Значит, он где-то спрячет их. Где-нибудь так, чтобы маме было трудно найти их. Но может быть, сэр Алистэр ей поможет? Жаль, что они с ним поссорились.

Сейчас Абигайль было, очень жаль, что она не присматривала за щенком лучше. Ее губы задрожали, лицо скривилось, и рыдание вырвалось раньше, чем она смогла сдержать его. Глупая, глупая. Она сердито вытирала лицо рукавом. Слезами делу не поможешь. И мистер Уиггинс будет счастлив, если заметит, что она плачет. Этой мысли должно было хватить, чтобы держать себя в руках, но Абигайль не могла остановить слезы. Они бежали по ее лицу помимо ее воли. Единственное, на что она могла надеяться, — это то, что рыдания не разбудят мистера Уиггинса.

И еще: какая-то часть ее души знала, почему она плачет. Это она виновата во всем. Когда мама увезла их из Лондона на север, и они приехали в замок сэра Алистэра, она втайне хотела, чтобы герцог приехал и увез их обратно.

И теперь ее желание исполнилось.

Их совместное путешествие не было для Алистэра проблемой, пока им не пришлось остановиться на ночлег. Есть три варианта для мужчины и женщины, которые путешествуют вместе: муж и жена, мужчина с близкой родственницей, мужчина с любовницей. Их отношения были ближе всего к третьему. При этой мысли Алистэр помрачнел. Ему не нравилось думать о себе как о каком-то подобии герцога Листера. Разве не использовал он Хелен таким же образом? Он, никогда не думая о браке. Возможно, он такой же мерзавец, как и Листер.