Выкуси

Эбби рассказала Томми, что Император видел Илию и шлюху Синию — они уплывали с тремя вампирами на лодочке в туман с причалов Яхт-клуба имени Святого Франциска.

— Ну, чувачок. Тот старый кровосос ща внизу запертый отвисайт, все герметичненько. Братуха этот совсем психу дался, зубдаю.

Томми рассчитывал на какой-то озноб в себе, но тревоги отнюдь не ощутил. Вместо нее все его чувства и острота ума как-то подтянулись, заточились. Драпать он не хотел — только драться. Вот так новость.

Он деловито уточнил:

— Значит, Илия, шлюха и сколько остальных?

— Тока три, чувачок. Шлюхи не. Она вампушка второго поколения, чувачок. Такие долго не живут. Свернулсь клубочеком и намертво померла, поди знай.

Эбби подскочила к нему и постаралась схватить за горло, но рука у нее оказалась слишком мала, поэтому Кона под ее натиском просто рухнул на пирс.

— Что за хуйню, что за хуйню, что за хуйню, что за хуйню ты мелешь, Медуза?

— Ой, они думайт, Кона не сечет, но тока те вампы, кого Илия заделал, долго держацца. Как все ж насчет капли Сиона, братушка? — И он опять протянул ланцет Томми.

Но тот был ошарашен.

— Так, еще кое-что. Зачем им сюда приводить судно? Они же знали, что мы взорвали яхту Илии.

— Ну, чувачок, тока «Ворон» — она не такая. Она себя сама бережет. — Кона вытянул руку, и Томми впервые обратил внимание: на запястье у псевдо-расты было что-то вроде собачьего ошейника с вмонтированным шокером. — Ежли не буду его тута носить, «Ворон» Кону мертво-намертво приббёт. Она знайт. Она их троих знайт. А всяких прочих — отправляйт к Дэйви Джоунзу.

Томми взял у Коны ланцет, развернул и уколол себе палец.

— Не бывать такому. — Эбби перехватила его руку, когда он протянул ее Коне. — Грязный хиппи не тронет тебя нечистым ртом своим. Может, ты и мертвый, но от таких вот можно запросто словить мячиком какую-нибудь мерзостную заразу.

— Ты б нежней, печенька, у Коны тож чуйства имеются.

Эбби порылась в сумке и достала авторучку. Сняла с нее колпачок, выдавила в него кровь Томми и только тогда отдала Коне.

— Так-то лучше.

Растафара высосал колпачок с такой силой, что чуть не вдохнул его, потом сел на настил и сверкнул широченной и белейшей улыбой.

— Во-о, чувачок, судно к Сиону порулило.

У Эбби залился трелью телефон. Она глянула на экранчик, сказала:

— Фу, — и отвернулась поговорить.

Томми слышал в трубке голос Пса Фу — он умолял Эбби вернуться в студию прямо сейчас. Томми перевел все внимание на Кону.

— Как так? — спросил он.

— Дрить, братушка, чувачку ж полюбляйцца ганджа с кровью, а стал-быть прыгнуть с борта могуче трудняк бует, но когда я на «Ворон» вербовалсь, команда тут была двацть челов. Грят, парни эти ушли, но как тут с борта прыгнешь, када пять дней в море? Эта мертвушка Македа — печенька-африканочка вся такая, она моих товаров по плаванью и скушала, смилуйся Джа. Один Кона осталсь.

— Ты? Ты единственный экипаж на таком здоровом судне?

— Ну, чувачок. Эта «Ворон» — она сама везде плавайт.

Эбби обернулась.

— Надо идти.

— Что? — спросил Томми.

— Фу говорит, все крысы сдохли. До единой.

Томми не понял. Посмотрел на небо — оно уже светлело.

— Сейчас мы туда уже не успеем.

Эбби глянула на часы.

— Ебать мои носки! Восход через тридцать.

Ривера

Небо за Оклендскими холмами светлело, и розовый свет отражался от стеклянного фасада «Безопасного способа» в Марине так, что казалось — весь магазин объят пламенем. Животные стояли вокруг своих машин, отстегивали резервуары и складывали «Супер-Мочки» с чаем Бабушки Ли. Клинт держал гарпунное ружье Барри, как святые мощи.

— Нам кранты, — сказал Хлёст Джефферсон. — Что мы скажем маме Барри? У нас даже тела не осталось.

Ривера не знал, что ему ответить. Он вообще-то никогда не считал Животных людьми. Все пошло до того неправильно, что у него даже не было времени их толком сосчитать. Это ведь не только угроза для публики — он активно втягивал мирных граждан в тайную операцию, и они в ней гибли. Среди всего нереального, что случилось, потеря Барри в их рядах была слишком уж реальна. Слишком все неправильно.

— Простите, — сказал Ривера. — Я думал, мы к ним готовы. Они же просто кошки.

— Император вас предупреждал, что не просто, — сказал Джефф, здоровенный бывший мощный нападающий. Он чесал Марвина за ухом, и пес-труполов сидел и улыбался.

Ривера покачал головой. Все дело в Императоре. Он псих. Откуда Ривере было знать, что именно этот кусок его россказней — правда?

— А жена у него была? Подружка? — спросил он. — Мы б могли ей денег каких-то собрать.

— Не было у него никакой подружки, — ответил Трой Ли. — Он в могильную смену работал, как все мы. Утром укуривался, потом спал, пока на работу не пора, в одиннадцать. Ни одна девушка с таким режимом не уживется.

Остальные Животные закивали печально — и по Барри, и по самим себе.

— Сейчас нельзя бросать, — сказал Кавуто. — Вы даже не знаете, работают ваши брызгалки или нет. Вам разве не интересно? Отомстить не хочется?

— А что с хорошей стороны? — спросил Хлёст.

— Спасете Город.

Хлёст хлопнул дверцей.

— У нас два часа на всю ночную работу. Катились вы б лучше, ребята.

Ривера сказал:

— Тогда можно нам парочку этих пистолетов? И вы при себе все время держите. Мы знаем, что Чет постоянно обходит свою территорию. А его территорией теперь можете быть и вы.

Клинт залез в задний отсек своего «фольксвагена», вытащил «Супер-Мочку» и кинул Кавуто.

— Здорово, — сказал здоровяк-полицейский. — Мир спасать буду, млин, оранжевым водяным пистолетом.

— Ладно, Марвин, залазь в машину, — скомандовал Ривера. Он открыл заднюю дверцу их бурого «форда», и пес запрыгнул на сиденье. — Звоните, если понадобимся.

Полицейские отъехали. На крыше «Безопасного способа» вампирица Македа посмотрела на часы и сощурилась на восточный горизонт, грозивший рассветом.

Оката

Оката никогда не бывал в магазине «Ливайс» на Юнион-сквер, но именно его нарисовала на карте горелая девушка, поэтому туда он и отправился. Похоже, неплохое место для поиска джинсов. Оката вручил юной подавальщице список, который ему написала горелая девушка. Расплатился наличными и ушел через пятнадцать минут с парой черных джинсов, рубашкой из шамбре и черной джинсовой курткой. Следующим крестиком на карте был магазин «Найки», и оттуда он ушел с парой женских кроссовок и парой носков. Затем, пройдя с квартал к следующему пункту, Оката немного подумал, вернулся в «Найки» и купил пару кроссовок себе. Они были упруги и легки, и по пути к очередному крестику Оката даже начал подпрыгивать, но одернул себя и снова принялся отмечать шаги мечом в ножнах. На крохотного японца в оранжевых шляпе-пирожке и носках, да еще с мечом, могут и не обратить внимания на улице, но если при этом станешь проявлять необузданную радость — и не успеешь спеть первый куплет «Что за чудесный денек»,[13] как упакуют в смирительную рубашку.

Затем Оката очутился в мягчайшем атласном мире «Секрета Виктории». На носу был День святого Валентина, и весь бутик украсили розовым и красным. Везде стояли очень высокие манекены в очень маленьких тряпицах нательного белья. Пахло гарденией. Туда-сюда ходили молодые женщины, за ними шлейфами влеклись куски шелка. Между собой они почти не разговаривали — каждую завораживал собственный процесс украшения: в примерочную, из примерочной, опять к полкам, потрогать, пощупать, погладить кружево, атлас, чесаный хлопок, после чего перейти к следующему мягкому интерьеру. Окате помстилось, что таким может быть центр управления вагиной. Он художник, он никогда не бывал ни в каких центрах никакого управления ничем, а в вагине — почти сорок лет, однако вполне был уверен, что помнит сходные ощущения. А тут все было до неловкости публично, и он присел на круглый пуфик из красного бархата — скрыть внезапное воспоминание, взбухшее в брюках.