Страница 8 из 28
— А если ударит? — строго спросила тетя Тоня. — Что тогда? Нет, дети, лучше вам с ним не связываться!..
— Теть Тоня! — воскликнул Колька.
Вся армия смотрела на нее с такой просьбой, что той ничего не оставалось делать, как согласиться.
— Ладно, — сказала она. — Приходите. Утро вечера мудренее…
— Нет, теть Тоня, вечер, — поправил Колька. — Поймаем его нынче вечером…
И снова потом — на этот раз в Колькиной палатке — состоялся военный совет. Мальчишки разработали план окончания операции «Огненный король».
Колька принес в палатку табурет, листок бумаги и цветные карандаши. И вся армия следила за тем, как он чертит карту тети Тониного двора. Карта была разноцветной — черный забор, зеленые грядки и сад, красные — дом, сарай, беседка в саду.
— Где он полезет? — спросил Колька, когда карта была готова.
— Через плетень! — сказал Писаренок.
— Да в калитку войдет, и все! — решил Меринок.
— Или из чужого двора — через сад, — предположил Сашка Лопушок.
И только один комиссар Витька Орехов пока молчал.
— Сто дорог! — вздохнул Колька. И тут же вдруг оживился: — Давайте, пацаны, так… У меня есть гитара, поняли? Мы с нее струны сдерем — бабушка разрешит, она эту гитару чего-то не любит. И натянем струны в разных концах во дворе. А сами сядем в кукурузе. Вот он войдет, а струна — дз-з-зынь!.. — Колька поднял палец и наклонил голову, как будто прислушивался к зазвеневшей струне. — Какая струна зазвенит, там он, значит, и лезет. А я струны хорошо знаю…
— А чего дальше? — спросил Витька Орех.
— А дальше — цап его! — объяснил Колька и для убедительности схватил за шею Писаренка. — Вот так, понял?.. А потом — судить!..
— Не пойдет, Коля, — серьезно решил Витька. — Услышит струны и удерет. Только себя так выдадим.
— Не пойдет! — сказал Колька. — А как же?..
— Он, по-моему, с улицы во двор через колодец полезет. Это же в ограде самое низкое место, — объяснил Витька. — Тут недалеко нам и надо спрятаться. Так, Писарь?..
Писаренок кивнул головой, и Кольке тоже пришлось согласиться: недаром же Витька Орех был теперь подполковником безопасности улицы Щорса…
И вот наступил вечер. Время близилось к десяти. Уже возвращались из-за реки и прошли по улице Щорса коровы, уже отгремели во дворах подойники.
Первым пришли во двор к тете Тоне Колька и Вовка Писарь. Сидят теперь за домом на теплых ракушечниковых камнях, которые подложены под окна, чтобы легко доставать до ставен.
На улице тихо. Не шевелясь, стоят у дома акации. На западе в сумеречном небе медленно полыхают спокойные зарницы.
Колька и Вовка Писаренок смотрят на небо. Оно быстро темнеет, и вот уже на нем одна за другой появляются звезды.
Когда у нас день, у звезд, наверное, ночь, а когда ночь приходит к нам, у них, пожалуй, начинается день. И первыми выходят из дома и появляются на небе, конечно, самые большие звезды. Сначала они щурятся и мигают, потому что еще не очень темно, да и кому, скажите, хочется вставать рано? Потом сон у них окончательно проходит, и они пристально смотрят на землю. Такая, наверное, у них работа.
За ними появляются звезды поменьше, и самыми последними выходят на улицу звезды-малыши. Они еще такие крошечные, что их можно увидеть, если долго смотреть в одну точку.
За темной зеленью ярко светятся окна. В домах вечеряют.
У пенсионера Шатрова, который живет напротив, громко играет радиола. Саратовские девчата поют про любовь. Потом Шатров выходит из дому и закрывает ставни. Ложится он раньше всех — ему ведь чуть свет надо спешить на базар. Днем и вечером он возится у себя в огороде, а утром продает на базаре огромные красные помидоры.
Замирает, готовясь ко сну, улица Щорса.
Постепенно сходятся к дому тети Тони мальчишки. Все они вооружены до зубов, у самого Кольки поверх кепки надета пробитая немецкая каска, за школьным ремнем — пара громадных «поджигов», точь-в-точь напоминающих разбойничьи пистолеты. Сбоку болтается кривая тонкая сабля с усиками из консервной банки.
Раньше половины двенадцатого — часа Махно ожидать не приходится, и пока мальчишки сидят в огороде на разостланной шубе и рассказывают истории, одну страшней другой. И с каждой рассказанной историей они все теснее прижимаются друг к другу, так как чему не веришь днем — обязательно веришь ночью, когда вокруг лежит сторожкая тишина, когда только трещат в темной траве сверчки да татарская луна, полная и красная, не мигая смотрит на землю.
— А вот с дедушкой моим было… — доверительно шепчет Писаренок. — Идет, значит, раз поздно вечером, а за ним — цыгарка. Человека нет, одна она, огонек только. Дедушка остановился, и она тоже. Он побежит — она за ним… Еле убежал…
— И с моим дедушкой такое было, — говорит Меринок тоже шепотом.
Над землей ярко светится Млечный Путь, коромыслом перекинувшийся от одного темного горизонта к другому. Мальчишки пока мало думают об этом пути. Они еще не знают, что это по нему уйдут они скоро из дому, младшим братьям оставив бесконечные войны, разбитые носы и страшные истории, рассказанные в эту июльскую ночь…
Негромко скрипит калитка, и разом стихает шепот, замирают мальчишки.
Неужели это вор Махно пришел так рано?..
Вот он смело идет по двору, слышно, как под ногами у него поскрипывают мелкие камешки. Вот подходит все ближе, а мальчишки сидят не шелохнувшись — как могли они прозевать такое?!
И от той неожиданности, с которой появился Махно, мальчишкам становится жутковато, и каждый из них чувствует себя так, как будто он сидит здесь один…
— Ну, гвардейцы, что притихли?..
Х-х-о-о!.. Какой же это Махно, — это Саша Вертков, сосед тети Тони. Он работает конюхом в станичном коммунхозе.
Мальчишки облегченно вздыхают, а Саша, позевывая, садится на край вытертой шубы.
— Что-то мне тоже не спится, — говорит он негромко. — Посидеть тут с вами, что ли… Не помешаю?..
— Садись, Саш, что ты, — говорит Писаренок и смотрит на Кольку: может, сказать соседу тети Тони, зачем они тут сидят?
А в душу к Богатыреву закрадывается подозрение: если кому-то не спится, обязательно надо идти во двор к тете Тоне? Но Колька пока не подает виду, а только говорит тоже:
— Садись, Саш. Тебя целый день что-то не было видно…
— От те раз! — удивляется сосед. — Это вас, скажи лучше, не было видно. А я сегодня, между прочим, полдня по нашей улице ездил. Глину возил Астаховым — дом их маленько решили подремонтировать…
Тетя Поля и дядя Иван Астаховы — слепые. Они живут на другом конце квартала, недалеко от Вовки Писаренка. Раз в год-полтора вся улица идет им помогать — и тетя Тоня, и мать Писаренка, и Меринкова мать, и бабушка Сергеевна тоже. Правда, бабушка Сергеевна не месит глину, не мажет, не белит. Пока все работают, она готовит обед, чтобы потом накормить всех, кто Астаховым помогал.
— Надо, конечно, — соглашается Колька.
Саша смотрит на светящиеся стрелки своих часов.
— Пойду, пожалуй… Вам тут не скучно одним?..
— Да что ты, Саш! — горячо говорит Колька.
Снова поскрипывает калитка.
— Пора, — шепотом командует Богатырев. — Надо идти по местам…
На перевернутом ящике за кустом воскового дерева, прямо против колодца, примостились Витька Орех и Писаренок. За углом дома залег Юрка Левин. Глухо бренча саблей, полез на акацию Колька. На другую, чуть поодаль, взобрались друг за другом Меринок с Лопушком.
— Вы не упадите там! — громко зашептал им Колька.
— Не, Коль, не бойся! — тихонько проговорил Лопушок. — Я сейчас к ветке поясом прицеплюсь…
Проходит, наверное, с четверть часа, и мальчишки начинают тихонько шептаться на своих местах — надоедает все-таки сидеть молча.
Но вот с улицы доносятся шаги, и все прислушиваются.
Кто-то прошел мимо двора, потом постоял, видно, немного, повернул обратно. Идет осторожно, опять останавливается — рядом с колодцем.
Может быть, этот Махно боится засады и теперь вглядывается во двор: нет ли чего подозрительного? Так будь ты хоть какой разведчик, все равно сейчас ничего не увидишь, ничего не поймешь. Разве только можешь услышать, как сердца стучат у мальчишек.