Пламя в отсеках

— Эх, если бы нас, командиров, — вторит ему его коллега капитан 1 ранга Э. Рыбаков, — привлекали, не говорю уж к проектированию, хотя бы к составлению проектного задания. Уж, наверное, мы могли бы что-то подсказать. Но сверхзасекречено все…

Наверное, не зря старый моряцкий тост звучит сегодня так: «За наших в море на таких кораблях!»

И уж если говорить о первопричине трагедии К-278, то она в причине взрывообразного пожара, вспыхнувшего вдруг в злополучном седьмом отсеке. Вся остальная цепь событий — лишь производное от него. В конце концов, подводники уходят в океан не для того, чтобы тушить пожары. У них свои еще более сложные тактические, боевые задачи. Высшее мерило их обученности, их мастерства — пораженная из-под воды цель. И если я приобретаю цветной телевизор, а потом меня обвиняют — я-де погубил аппарат тем, что тушил его, внезапно вспыхнувший, не по инструкции, то, согласитесь, это странная постановка вопроса. Жаль, что народный депутат А. Емельяненков игнорирует эту странность, определяя первопричину трагедии в неумении второго экипажа вести борьбу за живучесть.

Кстати говоря, и старший матрос Бухникашвили, и мичман Колотилин, на чью смертную долю выпали начальные минуты аварии, «родом» из первого экипажа. Спору нет — первый экипаж был более опытным, чем второй. Это и понятно: люди Зеленского знали корабль со стапеля, испытывали его, чаще ходили в моря. Но из этого вовсе не следует, что ванинцы были недообучены, что они не умели бороться с огнем, что у них «подкорка не сработала тогда, когда поджилки трясутся и мозг не включается…» Аргументы?

Оба экипажа обучались на одних и тех же тренажерах, по одной и той же программе. Разумеется, в Учебном центре были далеко не все макеты систем уникального корабля, и тогда второй экипаж отправлялся изучать их в те институты и на те заводы, где они создавались.

Мало кто знает, что почти все среднее звено комсостава ванинского экипажа, а также старпом и помощник — выходцы из первого экипажа. Подавляющая часть «дублеров» обладала опытом дальних подводных плаваний.

Теперь, просчитав в кабинетах, задымленных разве что дымом сигарет, все варианты тушения пожара, призвав на помощь опыт свой и зарубежный, критики второго экипажа легко бросают камни в спину Ванина. «То-то сделал не так, того-то не приказал, а можно было поступить так-то и тогда бы…» Но последнее слово всегда остается за погибшим командиром. Мы не знаем и никогда не узнаем того, что знал он, принимая свои решения. Нельзя судить неуслышанного.

Наверное, как и во всякой битве, у ванинцев были свои промахи и ошибки. Но ни одну из них высокая комиссия не признала роковой, однозначно погубившей корабль. Даже ту, что мой коллега по перу вменил в вину командиру, и обвинение это пошло гулять по стране двадцатидвухмиллионным тиражом: «Дальше — больше. Подан воздух высокого давления (ВВД) на продувание кормовой группы цистерн главного балласта, нагружены вопреки руководству дополнительные трубопроводы в горящем отсеке — и происходит их разрыв: раскаленные стенки не выдержали давления, ВВД пошел в пылающий отсек, что создало здесь эффект доменной печи». Тут одна маленькая деталь. Прежде, чем «разорвались раскаленные стенки трубопроводов», из них выплавились пластмассовые прокладки, которые-то и выпустили ВВД в отсек. Раньше эти прокладки делались из красной меди (куда более тугоплавкой, чем пластик). Цветной металл в благородных целях экономии народных денег заменили на полиамид, исключив из расчета ситуацию пожара. До отчаяния знакомая «экономия на спичках»!

И такие «мелочи» открываются едва ли не в каждом обвинении, выдвинутом уцелевшим подводникам.

Вот почему с таким трудом движется расследование причин катастрофы. В один тугой клубок сплелись интересы, амбиции, обиды. И ведомственные, и групповые, и личностные. Каждая версия парируется контрверсией, на каждый довод свое возражение… Увы, в этой затянувшейся игре подводники второго экипажа, их имена и судьбы, стали вроде карт — либо битых, либо козырных.

Позиции сторон обозначились весьма полярно. Минсудпром: корабль был хорош, а экипаж плохо подготовлен. ВМФ: корабль с изъяном, экипаж обучен в достаточной мере.

Истина посередине? Не тот случай. По моему разумению, ее надо искать ближе к воротам Минсудпрома.

Второй экипаж наказал себя за свои ошибки (если они были) сам. И видимо, будет еще расплачиваться за них отдаленными последствиями переохлаждения. Но за ошибки проектантов будут расплачиваться другие экипажи и, похоже, еще не раз. Даже самые неистовые хулители пострадавшего экипажа, рассуждая о первопричинах катастрофы, вынуждены забивать гол в свои ворота: «Обеспечение этой АПЛ („Комсомольца“. — Прим. авт.) от аварий осталось на уровне начала прошлых лет, Ничего нового по ее защите от электрической искры нет. Любая вспышка — и все тот же кромешный ад. Нет, что касается защиты от аварий, то тут уж советский конструктор не ушел далеко». И когда тот же критик упрекает командира в том, что он-де не сразу оценил всю опасность пожара, мне хочется немедленно напомнить ему его же только что приведенные слова и спросить: «А скажите-ка, уважаемый, положа руку на сердце, а сколько их было, этих „замыканий“, „пробоев“, „возгораний“, „вспышек“, „пожарчиков“ в отсеках, на вашем счету, а если не на вашем, то на горьком опыте ваших сотоварищей?»

Статистика на этот счет удручающа. И разве не от этого возникает психологическое привыкание к постоянной угрозе пожара, а затем, когда он все-таки происходит, — изначальная уверенность: потушим, справимся, и не такое бывало. Но раз на раз не приходится. Слова «роковое стечение обстоятельств» вызывают ныне ироническую усмешку: мол, слишком легкое оправдание. Меня же, отдавшего не один год изучению обстоятельств гибели линкоров «Императрица Мария», «Пересвет» и «Новороссийск», парохода «Адмирал Нахимов», нескольких подводных лодок, всегда поражала эта непостижимая алгебра дарованных шансов и упущенных возможностей, счастливых случайностей и убийственных неожиданностей. Трагедия «Комсомольца» выстроена на самых сложных ее неравенствах и уравнениях. О них особая речь. Сейчас же о другом: как бы часты, как бы схожи ни были «подводные пожары», нельзя не согласиться с печальным выводом авторитетнейшего английского спасателя-подводника У. Шелфорда: «Возможность повторения причин и условий аварий на подводных лодках чрезвычайно мала, поэтому рекомендации любой комиссии едва ли окажутся полезными в будущем».

Таких условий, при каких протекал пожар на «Комсомольце», еще не было и, я надеюсь, не будет, если полиамидные прокладки заменят на красномедные. Но это отнюдь не исключает новых бед, ибо подводные лодки — зоны повышенного риска. Они опасны еще на стапелях, они опасны у причалов, они опасны в море, они опасны под водой. Вопрос лишь — в какой степени. Американским инженерам удалось в последние годы снизить пожаровзрывоопасность своих атомарин…

Я готов склонить голову перед нечеловеческими усилиями советских конструкторов, которые при всех наших хронических «дефицитах» и компьютерной «мощи» умудряются не только не сдавать мировых позиций в такой наукоемкой отрасли, как подводное судостроение, но даже кое в чем и опережать своих заокеанских соперников. Попробовали бы создатели «Трайдента» хотя бы день проработать в стенах какого-нибудь московского или ленинградского КБ! Я знаю наперед все, что мне скажет проектант подводного атомохода. Выслушайте его и командира-подводника, и поразитесь тому, что оба они говорят об одном и том же, о чем уже давно жалуются миру и врач, и учитель, и летчик, и шахтер: не дают… не хватает… не снабжают… не разрешают… не… В конце концов все сводится к элементарной дезорганизации труда.

Дезорганизация! Вот оно — ключевое слово! Его собираются спрятать под полой халатности, то есть, надо понимать, безалаберности, беспечности, безответственности… Да, все это так, но глубже-то, грубже — на чем она расцветает эта «халатность»? На дезорганизации самого основного, самого естественного хода производства ли, службы ли…