Страница 30 из 71
Умерла вдова Арти-Полевого. Дым помогал ее хоронить.
Несколько раз он наведывался к Лане-Гаевой, бывшей Диве Донне, носил еду ей и ее матери. Ему все больше казалось, что Лана радуется его приходу, и вовсе не из-за гостинцев. Шерсть его отросла полностью — совершенно белая, без дымчатого оттенка, за который он получил свое имя. Он завел привычку ежедневно расчесываться, отыскал в шкафу комок ароматической смолы и подолгу жевал ее перед каждым визитом к Лане.
Однажды, нажевавшись смолы, он пришел без предупреждения и застал в доме Гаевых молодого парня, почти подростка — тощего, угрюмого, смущенного и настороженного одновременно.
— Познакомьтесь, — пробормотала Лана, — это Люк.
Дым извинился и почти сразу ушел.
Теперь у него было занятие — он искал клады. Оказалось, многие жители еще в первые дни нашествия припрятали кое-что про запас, а потом в суматохе бегства позабыли.
Дым наведывался в брошенные дворы и очень внимательно, шаг за шагом, изучал землю и пол в поисках тайников. Попадались ящики с консервами, засыпанные погреба с овощами, мешки с зерном и мукой. Всякий раз Дым делил добычу на равные части и методично, дом за домом, навещал новых и старых знакомых.
К его стуку в дверь — два медленных, два быстрых — привыкли. Заслышав его шаги, вскакивали среди ночи. У Дыма завелось множество закадычных друзей, больше, чем за всю его жизнь. Он не обольщался относительно этой дружбы. Многие, последовав его примеру, занялись кладоискательством, и скоро Дым стал натыкаться на следы кем-то разграбленных тайников.
Запасы опустевшего города подходили к концу. Теперь ели солому из матрасов.
С каждым днем холодало. Вечерами Дым разжигал на площади костер, благо топлива — деревянного хлама — хватало. И они тянулись к костру, как ночные бабочки — последние горожане, не пожелавшие жить свободным стадом в степи, не захотевшие перебраться под защиту Хозяев.
— Первый грех наших предков, — говорил старик, кутаясь в холстину. — Мы не просто потомки стадных животных. Мы потомки тех, кто пошли за Лидером. И, стало быть, Лидеру доверили свою жизнь и судьбу. Передали ему ответственность…
Старика никто не слушал. Они сидели плечом к плечу — убежавшие от одиночества в своих пустых и просторных домах. Они не нуждались в ораторе, они не собирались похлопывать в такт чьей-то песне. Дым смотрел сквозь костер на Лану-Гаевую, державшую руку тощего мрачного Люка, и пытался представить, что бы ответили эти ребята его бывшей жене, если бы она (великий Лидер, он забыл ее имя!) вздумала рассказать им о любви и свободе. О дружных больших семьях, где любовь крепнет пропорционально числу супругов.
И еще он думал о том, что стадным животным не нужен, противопоказан разум. Потому что носитель разума — одинок. Потому что стадо обязательно вступит в поединок с желанием мыслить.
И еще он радовался, что наконец-то не должен ежедневно, ежечасно выдергивать себя из стада, противопоставлять себя стаду; что наконец-то можно просто сидеть вместе со всеми и делать то же, что делают все.
Смотреть в огонь.
Однажды утром он пошел побродить по промышленным районам — ему пришлось принудить себя. Он говорил себе, что там, среди высоких мертвых корпусов может найтись новый резерв продовольствия — но путешествие по заводским улочкам было для него сродни тягостной прогулке по кладбищу.
Он так и не дошел до фабричного комплекса, до леса давно не дымивших труб. Бесцельно забрел в инженерную школу, заглянул последовательно в библиотеку, спортзал, классы, нигде не обнаружил ничего, кроме паутины и пыли запустения. Уже собравшись уходить, приоткрыл дверь большой лаборатории — и за ближайшим столиком увидел согбенную фигуру тощего угрюмого Люка.
— Привет, — сказал просто затем, что молча прикрыть дверь было бы глупо и невежливо.
Люк глянул так, будто его застали за взломом сейфа.
— Я тебе не помешаю, — не то спросил, не то заверил Дым.
— А выглядишь ты гораздо моложе, — заметил Дым.
— Да, я раньше пошел в армию, чтобы поскорее поступить в инженерную школу, — сказал Люк. — Когда служил на границе, был техником маячков. Поэтому сразу и приняли на защитные технологии. Жаль, не успел получить диплом, впрочем, тему мне еще перед нашествием зарубили.
В лаборатории пахло едко и неприятно, но почему-то этот скверный запах напоминал о жизни. О настоящей жизни. Которая кажется бесконечной.
— А я все о вас знаю, — сказал Люк, и Дым улыбнулся его самонадеянности:
— Так уж и все?
— Я знаю, что вы были у Хозяев, — прошептал Люк. — Что вас… остригли, и'вы спаслись только случайно, из-за того значка. Я их ненавидел, эти значки. Когда замечал их на ком-то, прямо срывать готов был.
— Ревновал?
— Наверное, — сказал, подумав, Люк. — Все говорили, что я поклонник Ланы. А я ее уже тогда любил.
Люк ходил вдоль стеллажей с тряпкой. Тщательно вытирал пыль, которой здесь и без того было не так уж много.
— Я бы побоялся идти к Хозяевам, — сказал Люк, споласкивая тряпку в жестяном ведерке.
— Они вовсе не так страшны, — сказал Дым.
— Откуда вы знаете, страшны ли они? Вы ведь так и не сумели их понять?
— Да, — согласился Дым. — Мы говорим почти на одном языке и даже пользуемся одинаковыми буквами. Но понять друг друга мы не сможем. Никогда.
— Почему же вы велели всем идти туда, к ним? — спросил Люк с подозрением.
— Я никому ничего не велел. Я рассказал все, что знал. Они выбрали сами. Как когда-то выбрал Лидер.
— Вы верите этой истории о Лидере?
— Верю, — серьезно отозвался Дым. — Мне кажется, все было именно так.
Люк закончил уборку на рабочем столе. Вытер руки тряпочкой — обрывком когда-то белого халата:
— А почему вы не остались у Хозяев? Ведь там можно жить, и жить неплохо?
— Я не могу без стада, — произнес Дым с отвращением.
— Может быть, это не всегда плохо, — шепотом проговорил Люк.
Руки его давно были сухие, но он все еще мял и мучил несчастную тряпочку. Летели белые ошметки.
— А что за тему диплома тебе зарубили? — спросил Дым.
Тряпочка треснула; Люк опомнился. Осторожно положил в ведро обе лохматые половинки:
— Да так… Я разрабатывал альтернативу… маячкам.
— Разработал? — быстро спросил Дым.
Люк помолчал. Отвел глаза:
— Нет. Когда стало ясно, что это нашествие… Я целыми днями сидел, думал: сейчас найду панацею — и прославлюсь. Я буду знаменитее, чем Дива Донна, — он невесело усмехнулся. — И она меня полюбит.
— Не получилось? — спросил Дым, заранее зная ответ.
Люк мотнул опущенной головой:
— Не получилось. Знаете, среди исследователей ходила такая байка: Арти-Полевой не выдумал маячки. Будто бы он спер идею в какой-то старой книге, а источник потом уничтожил. Ведь с нашим уровнем технологии невозможно додуматься до такого, о физиологии волка надо знать в десять раз больше, чем мог знать Арти. И тому подобное… И вот когда я сидел и была паника, полные улицы беженцев, еды ни травинки… А я сидел в лаборатории, и с каждой секундой все яснее понимал, что попытки мои смешны и правильно мне зарубили тему. Я отчаивался, и тогда мне казалось, что эти сплетни имели под собой основание.
Дым огляделся.
Стены лаборатории вдруг нависли над ним, как нависали некогда безразмерные пространства Хозяев. Плотно завинченные сосуды с реактивами, громоздкие приборы с тусклыми дисплеями, переплетение проводов и горы лабораторной посуды — все это казалось фальшивым, муляжным, мертвым.
— Значит, не было никакой науки, — услышал Дым собственный голос. — Было подражание, робкое повторение давно сделанного, давно пройденного, игра в науку… Да?
— Нет, — яростно сказал Люк и отвернулся. — Идемте, я кое-что вам покажу.
— Эй, — негромко позвал Дым.
Те трое, что лежали на куче тряпок, вяло шевельнули ушами. К Дыму обратились три пары равнодушных глаз — стеклянные пуговицы, блестящие и бессмысленные.
Дым едва удержался, чтобы не попятиться.