Белые ночи

Впрочем, мне ли жаловаться? Благодаря этому рядовому, в общем-то, событию, сюда в последние дни стекается столько ротозеев и обремененных лишними средствами торговцев, что этим просто неприлично не воспользоваться. Тем более, когда я оказалась на самой что ни на есть мели. Просто хуже некуда. Не в моих правилах опускаться до банального срезания чужих кошельков, но тут уж не до оскорбленной гордости. Хочешь выжить, делай. А не хочешь, то проваливай на все четыре стороны и помалкивай.

Справедливо рассудив, что жить я все-таки хочу, поспешила затеряться в толпе и для начала попробовать свои силы.

Мне повезло: невежливого толчка в бок и смущенных извинений оказалось достаточно, чтобы скрыть нехитрые манипуляции моих тонких пальчиков, так что спустя всего полчаса я уже наслаждалась скромным завтраком в одной из самых дешевых таверн Тирилона. Заодно, собирая новые сведения и подыскивая себе подходящую комнатку на ближайшие пару-тройку дней. Недорогую, но расположенную как можно ближе к крыше. Маленькую, но с крепкой дверью и обязательным засовом изнутри, чтобы не беспокоиться о неожиданным визитерах. Кровать, стул, сундук, небольшое окно… да, желательно под потолком. Главное, чтобы размеры оказались приемлемыми, а стекло легко вынималось из рамы.

Нужная каморка нашлась довольно быстро, и я, мысленно потирая руки, поспешно скрылась от любопытных глаз, в которых слишком явно читался вопрос: а не явилась ли я в Тирилон тоже на заработки? Ведь большинство умных девушек моего возраста предпочтут потратить чуть больше денег, но остановиться в заведении поприличнее. Впрочем, интерес завсегдатаев таверны почти сразу угас — выбранная мной роль и откровенно неказистый вид полностью опровергали мою принадлежность к путанам и всяким «ночным бабочкам». Я, в свою очередь, опустила очи до полу и, нервно теребя край потрепанного плаща, слабо пролепетала, что «ужасно не хотела бы никого тревожить, но, если добрый господин не возьмет за мою просьбу слишком много, я бы хотела заказать лохань с горячей водой, потому что денег у меня почти нет, а ополоснуть руки с дороги хотелось бы»…

Это было не очень мудро — рисковать ночевать в подобной берлоге, и я отчетливо понимала, что могу здорово нарваться. Но пузатый трактирщик вполне добродушно рассмеялся (хороший признак!) и, заметив мои смущенно заалевшие щеки, охотно сообщил, что за полсеребрушки распорядится доставить хоть целую бадью восхитительно горячей воды, а заодно проследит, чтобы меня никто «посторонний» не тревожил во время столь интимного процесса, как омовение. При этом он словно невзначай покосился по сторонам и, понизив голос до заговорщицкого шепота, хитро подмигнул. Это вызвало тщательно выверенную дрожь в руках, нервный вздох и стремительную бледность кожи, так как самого хозяина и его старших сыновей тут «посторонними» вполне могли не считать. Я внутренне подобралась, ожидая самого неприятного и того, что придется довольно быстро уносить отсюда ноги. Однако неподдельного испуга на лице, убедительного вздрагивания и жалобного взгляда на здешних (не совсем, надо сказать, добропорядочных с виду) посетителей оказалось достаточно, чтобы отмести подозрения в моей несусветной честности и невинности. Так что успокоенный трактирщик мигом перестал скалиться, посерьезнел и уже другим тоном добавил, что в его заведении все гости находятся под надежной охраной и что ущерба он никому из них не допустит.

Посетители заметно помрачнели и плавно потянулись на выход. Я, в свою очередь, облегченно вздохнула и, пролепетав слова благодарности, мышкой юркнула в означенную комнату, будучи полностью уверенной, что смогу тут без вреда для здоровья остаться хоть на неделю. Главное, не переиграть и не испортить свою новую маску, потому что второй раз мне может и не повезти с хозяином. Редко когда на нищей окраине можно отыскать совестливого трактирщика, а этот, хоть и не был совсем чист, все же не станет обижать бедного перепуганного ребенка, коим я для него, несомненно, показалась. Так что и здесь полный порядок. Оставалось только отмыться с дороги, плотно перекусить и хорошенько выспаться прежде, чем наступит ночь, а я смогу, наконец, заняться первоочередными задачами.

Остаток дня я провела в деловых хлопотах, обдумывании ближайших планов и перебирании старого инвентаря. Тонкий черный костюм из слегка подпорченного обероном зиггского шелка, мягкие сапожки с гибкой подошвой, моток веревки, набор отмычек, старый, но еще активный амулет, иногда работающий не хуже ключа для магических замков, потеплевшая от прикосновения жемчужина на серебряной цепочке, рядом с которой можно не опасаться охранных заклинаний… кажется, все. Призрачных сторожей и сильных защитных сетей в таком маленьком городке я не ждала, но вот собаки и крысодлаки — вполне возможная напасть. Ну, да мне не привыкать. Справлюсь.

Едва дождавшись ночи и, благоразумно показавшись хозяину, чтобы заказать в комнату ужин, я терпеливо подождала. Затем, не собираясь наедаться, оставила принесенную бобовую кашу на столе, прислушалась к удаляющимся шагам на лестнице, легко подпрыгнула, бесшумно вытащила стекло из рамы и незаметно выскользнула наружу. На пробу. Потому что пару ближайших часов меня никто не должен тревожить. Нет, никого задевать сегодня я не собиралась. Пока мне нужна только информация, не больше. Но если вдруг повезет наткнуться на совсем уж вопиющую безалаберность местных богачей, то мимо, конечно, не пройду. Я все же не святая.

Как вскоре выяснилось, в Тирилоне не было разделения на Верхний и Нижний уровни: больно мелкий город, чтобы позволить себе такую роскошь. Дома бедняков и состоятельных купцов стояли вперемешку, полностью лишенные какой бы то ни было системы, ухоженные садики чередовались с заброшенными пустырями, а новенькие постройки — с безобразными кучами никчемного мусора. Разумеется, чем дальше от окраин и ближе к центральной площади, где стояла обязательная ратуша, дом наместника и непременный храм во славу Двуединого, тем меньше становилось грязи на тротуарах, и все больше высоких и богатых домов. Вокруг же самой главной площади в радиусе пары сотен шагов ни одной развалившийся хибары вовсе не виднелось. Зато крыши здесь не в пример чище, новее, закрытые на ночь ставни — крепче, а замки на чердаках и окнах — массивнее и заковыристее.

Я даже рискнула попробовать один на прочность, но, совершенно неожиданно наткнувшись на весьма неплохую магическую сеть, уважительно покивала: да, здесь тоже знают толк в защите. Меня она, конечно, не остановит, но попытка, признаю, была неплохая.

В хорошем темпе обежав почти весь район с интересующими меня возможными «клиентами», я, наконец, остановилась передохнуть, при этом кощунственно забравшись на крышу единственного в городе храма, где и укрылась в тени одного из золоченых куполов.

Отдельно сказать, с Двуединым у меня весьма запутанные отношения, а началась эта путаница ровно в тот день, когда моя правая рука чуть не оказалась отдельно от остального тела. Мне, напомню, исполнилось пятнадцать, когда я, со свистом мчась от злобно орущего и трясущего покусанной конечностью палача, успела отыскать лишь одно подходящее место, где можно было укрыться от настойчивого преследования — храм всегда считался источником благости и успокоения. А мне, непрерывно вздрагивающей от пережитого ужаса и утирающей запоздалые слезы отчаяния, в какой-то момент вдруг пришла в голову мысль сойти с этого опасного пути. Забросить ремесло и, выкинув из памяти три года воровской карьеры под теплым крылышком старой Ниты, начать чистую, светлую, исключительно праведную жизнь. Иными словами, покинуть улицу, устроиться здесь же, при теплом храме, где по выходным бесплатно кормили побирушек и вечно голодных сирот; с годами надеть длинное серое платье послушницы, научиться смирению, посвятить себя совсем иному делу. И больше никогда не возвращаться в холодные подвалы трущоб, не знать боли от впившихся в руку толстых пальцев и не бояться, что в один прекрасный день меня за волосы поволокут к такой же плахе, как сегодня.