Страница 89 из 113
В армиях появились также корпусы варваров, становившиеся все более многочисленными: иллирийцы, балканские народы, фраки на службе у Антигонидов; азиатские народы у Селевкидов; семиты и этнические египтяне у Лагидов. Любопытен пример галатов, для которых война была промыслом и которые то наводили ужас на династов и греческие полисы Фракии и Анатолии, то поступали к ним на службу. Это были опасные союзники, и Птолемею II в начале своего царствования пришлось резней подавить мятеж этих галльских наемников — что было воспето Каллимахом. Однако эти варвары совершенно эллинизировались в контакте со своими греческими соседями и нанимателями; это прекрасно видно из стихотворной эпитафии галатскому офицеру, обнаруженной в Маронее, на фракийском побережье, и датируемой началом II века до н. э.: «Я, Брикон, сын Атевриста, лежу в этой земле. Из родной своей Агтамеи я пришел во главе галатского войска и, бросившись в первых рядах в самое пекло яростной битвы, я пал. Но я попаду в великий град Праведников, если в Аиде чтят заслуги смертных». Этот галл, прибывший из Фрикии, чтобы возглавить в бою галатских наемников, несомненно на стороне царя Антиоха III, который вел военные действия в этом регионе в начале II века до н. э., был уроженцем одного из греческих полисов, основанных Селевкидами, возможно Апамеи Фригийской; он набрал в свое войско воинственных галатов, своих соотечественников, обосновавшихся в самом сердце Анатолии, вне фригийской территории. Но его эпитафия, сочиненная эпиграмматистом в очень непринужденной манере, с традиционными для этого жанра темами и размером дает понять, что он полностью принял обычаи и верования своих греческих нанимателей. Прекрасное свидетельство ассимилирующей силы эллинизма.
В соответствии с этими изменениями в организации армии и совершенствовании военной техники развивались и приемы боя. Фаланга, массивный строй, в котором тяжеловооруженные гоплиты, смыкавшие ряды за своими длинными копьями, обладали потрясающей ударной силой, оставалась главным элементом боевого порядка вплоть до римских побед II века до н. э. Македонское снаряжение усилило ее эффективность применением сарисс— копий длиной от 6,5 до 7 м, — которые воины во время атаки держали двумя руками. Обычное соединение насчитывало шестнадцать стоящих друг за другом шеренг, первые пять из которых держали свои копья горизонтально, подставляя противнику ощетинившийся смертоносными остриями фронт, атакующий всей своей людской массой, плотной, закованной в железо. Выпуклый македонский щит был круглым, как у классического гоплита; иногда он был богато отделан серебром, как щиты аргираспидов, или «среброщитоносцев», ветеранов Александра, сыгравших столь значительную роль в столкновениях между диадохами. Форма касок изменилась: они увеличились в размерах, стали более закрытыми, сильнее защищали лоб и затылок и иногда снабжались рогами вместо плюмажа. Элитные войска отличались не только блеском своего оружия, но и пышностью одеяния: как сообщает Плутарх, в Пидне македонские отряды Персея ослепляли своими позолоченными доспехами и новехонькими красными хламидами. Фронтальное столкновение двух фаланг было страшным испытанием, где побеждал более сплоченный и более закаленный строй, стоило только противнику обнаружить свое слабое место. Поскольку вся эффективность такой тактики зависела от способности удержать сомкнутыми свои ряды, несмотря на потери, фаланга могла занимать боевую позицию исключительно на непересеченной равнине. Также она была неспособна быстро развернуться и вынуждена была прикрывать свои фланги и тылы легковооруженными войсками и конницей, в противном случае был велик риск, что строй рассыпется. Эти требования объясняют, почему этот потрясающий военный инструмент, унаследованный от греческой традиции и усовершенствованный македонской монархией, в конце концов уступил место римской инфантерии, такой же боеспособной, но более маневренной. Полибий в связи со сражением при Кеноскефалах (XVIII. 28–32) замечательно анализирует различия между двумя тактиками и вскрывает причины, принесшие победу легионам.
Фалангу окружали многочисленные легковооруженные войска различного рода: лучники, пращники, пехотинцы без кирас с маленькими щитами, солдаты-варвары со своим традиционным оружием. Галаты сражались в соответствии со своими обычаями: они шли в бой почти обнаженными, с косматыми волосами, с негнущимся ожерельем (торквесом) на шее, с длинным мечом, с продолговатым щитом эллипсоидной или шестиугольной формы, усиленным в середине, с раструбными горнами в виде звериной пасти. Пергамские художники воспроизводили эти экзотические подробности в скульптурах, создаваемых в честь одержанных их царями побед против беспокойных соседей, и эта колоритность вошла в художественный арсенал мастеров и позже была воспринята скульпторами, творившими для Рима в ознаменование завоевания кельтской Галлии: галлы, изображенные на арке в Оранже, — это на самом деле галаты, такие, какими их знали атталидские цари двумя веками ранее в Анатолии, а не реальные противники Цезаря.
Конница со времен Филиппа и собенно Александра стала ударным родом войск. Несмотря на отсутствие стремян, она бросалась в атаку и некоторые эскадроны были покрыты броней. Она была очень эффективна против легких родов войск и иногда, как это произошло при Гранике или при Арбелах, решала исход сражения. Наряду с ней была одна значительная инновация: применение боевых слонов. Александр познакомился с этой военной силой, когда сражался с индийскими царями, в частности с Пором. Из своего похода он привез в качестве трофея несколько слонов вместе с их погонщиками; эти невиданные животные поразили воображение современников настолько, что на деревянной панели, украшавшей погребальную колесницу Александра, перевозившую его набальзамированное тело из Вавилона в Мемфис, была изображена вереница боевых слонов, на каждом из них сидели индийский погонщик и вооруженный македонский воин, как написано об этом у Диодора (XVIII. 27). Согласно историкам, и прежде всего Диодору, крайне внимательному к тактическим ходам баталий, в крупных сражениях между диадохами в бой вводились слоны — по нескольку десятков и даже сотен животных. Получив пятьсот слонов от царя Сандракотты Маурьи, Селевк I убедился в их эффективности и решающей роли в сражении при Ипсе в 301 году до н. э., когда он, по свидетельству Плутарха, помешал Деметрию и его коннице присоединиться к фаланге Антигона, которая осталась без поддержки, была окружена и сдалась (Жизнеописание Деметрия. 28–29). Впоследствии на слонов стали водружать четырехугольную зубчатую башенку, откуда двое или трое солдат могли стрелять из луков или метать копья: такие башни на слонах уже использовал Пирр в своем походе в Италию и Антиох I в сражениях с галатами в 275–274 годах до н. э. Отныне боевой слон, снабженный башней и частично защищенный латами, поистине играл роль танка, который одновременно использовал свою ударную силу и стрелковую мощь своего экипажа. Лагиды вместо индийских слонов использовали африканских, которых отлавливали в южных пустынях между Нилом и Красным морем охотники под началом специально назначенных для этой задачи офицеров. Но в качестве погонщиков по-прежнему были индийцы. Карфагеняне тоже переняли этот способ битвы, и римлянам пришлось столкнуться с их слонами, так же как раньше они встретились со слонами Пирра. Однако вскоре появились эффективные методы защиты от этих чудовищ: ни в битве против Ганнибала при Заме, ни в сражении с Антиохом при Магнесии римские войска не сильно пострадали от слонов противника, так что в эллинистических армиях вскоре перестали использовать этих животных в военных целях, кроме дальних государств Востока, где эта традиция, позаимствованная из Индии, сохранялась дольше.
Техника морского боя тоже подверглась инновациям, которые шли в двух противоположных направлениях: применение крупных кораблей, более мощных, чем триеры классической эпохи, и использование легких судов, удобных для пиратских действий. От триеры, конечно же, не отказались совершенно, но эти быстрые и легко управляемые конструкции не могли нести на борту боевые машины, и в их экипаже, состоявшем по преимуществу из гребцов, было слишком мало солдат — гоплитов и лучников. В 330 году до н. э. в афинском флоте кроме трехсот триер было восемнадцать тетрер, а через пять лет их стало уже пятьдесят. Мы не знаем, были ли это галеры с четырьмя расположенными друг над другом рядами гребцов или с двумя рядами весел и с двумя гребцами на весле. Скорее всего, второе, поскольку увеличение числа надстраивающихся рядов создавало почти неразрешимые технические проблемы: судно становилось слишком высоким, чтобы сохранять устойчивость в неспокойном море, а длина верхних весел не позволяла управляться с ними в одиночку. Таким образом, вероятнее предположить, что тяжелые галеры снабжались веслами на несколько гребцов, как это делается сегодня в Средиземноморье. Эти суда, естественно, были гораздо шире, чем изящные триеры, чтобы можно было установить длинные скамьи для гребцов: тексты упоминают о пентерах (с пятью гребцами на весле), а потом о галерах с шестью, семью, восемью и даже пятнадцатью, двадцатью и тридцатью гребцами на весле в эскадрах III века до н. э. О расположении весел на этих огромных судах нам остается только догадываться, поскольку на этот счет нет ни одного точного описания, ни одного художественного изображения. Но бесспорно, что их водоизмещение делало их способными нести на средней надстройке спреди и сзади или на верхней палубе катапульты, стрелявшие утяжеленными стрелами или каменными ядрами — настоящую бортовую артиллерию, которая значительно модифицировала морскую тактику. Вершина гигантизма была достигнута около 220–210 года до н. э., при Птолемее IV Филопаторе, в чудовищных размеров корабле, параметры которого сообщает Плутарх (Жизнеописание Деметрия. 43): 40 гребцов на весле, более 125 м в длину, более 20 м в высоту на корме (действительно всегда сильно надстроенной у античных судов), экипаж из 4000 гребцов, 400 матросов и 3000 солдат на борту. Однако, замечает Плутарх, этот корабль был построен исключительно для зрелища, а не для плавания, настолько он был ненадежен в море и трудно управляем, тогда как великолепные суда Деметрия (с пятнадцатью-шестнадцатью гребцами на весле) были весьма боеспособны и «достойны восхищения как за свою скорость и мощь, так и за свои огромные размеры».