Страница 50 из 113
Этот документ показателен также в отношении процедуры декрета и дает нам представление о функционировании государственных институтов. Как и в других греческих полисах, декрет принимался Советом и народом: эти два института — собрание граждан и Совет (любого состава), который разрабатывал и заверял резолюции собрания, — продолжали, как и прежде, управлять делами полисами. Текст декрета был предложен и составлен коллегией, более узкой, чем Совет, коллегией синедров, «тех, кто заседают вместе» — термин, который не определяет их функцию: возможно, речь идет о коллегии магистратов либо о фракции Совета, играющей роль постоянной комиссии вроде афинской притании. Составлен декрет был по общепринятой для такого рода документов форме: он представлял собой одну сложную фразу, состоящую из отдельных предложений (иногда даже с нарушением грамматического соответствия), чтобы за счет выделения синтаксических связей подчеркнуть связь между причиной и результатом, между оказанными услугами и возданными почестями. Первая часть фразы, более развернутая, содержит мотивировку и обзор: в ней перечисляются обстоятельства, в которых почитаемое лицо оказало помощь полису, что может, как в нашем случае, представлять собой своего рода историческое изложение, построенное на союзных предложениях, каждое из которых подчиняется формулировке «исходя из того, что…ж В особых обстоятельствах обычно добавлялось упоминание об общих заслугах интересующего лица: впрочем, чаще всего это упоминание было недостаточным и требовало дальнейшего уточнения. За обзором часто следовал компонент фразы, вводимый союзом «для того чтобы…» и выражающий стремление народа проявить благодарность по отношению к своим благодетелям, чтобы поощрить их в будущем к новым подвигам самоотверженности — отсюда название этой части декрета: «побудительная», ^атем, после обращения к Доброй Удаче из суеверной предосторожности, которая, разумеется, не была только словесной, шла резолюция в виде пожелания: «Совет и народ решил…», которая вводила перечень решений, предлагаемых составителями декрета. В данном случае это были решения двух родов. Одни касались народа Истрии: аполлонийцы воздавали ему хвалу, то есть публично выражали ему свою благодарность за услуги, в частности за отправку флотоводца Хегесагора. В связи с этим восстанавливались неуточняемые привилегии, которые Аполлония когда-то признала за истрийцами и которые с течением времени вышли из практики. Вторая часть решений относилась лично к Хегесагору. Ему присуждался золотой венок — честь, которая в классическую эпоху была исключительной, но постепенно распространилась и заменила древнюю практику возложения венка из листьев: эллинистический мир был лучше обеспечен драгоценными металлами, имевшими самое широкое применение. Хегесагору предстояло получить этот венок во время празднования дионисий; в ту эпоху этот праздник проводился во всех греческих полисах и был излюбленным поводом для официального чествования, когда народ собирался в театре на драматическое представление, которое было важной частью праздника. Кроме того, флотоводцу должна была быть установлена бронзовая статуя, изображающая его в полном военном снаряжении на постаменте в виде носовой части корабля: прекрасный образец подобных статуй в честь живых героев, которые в изобилии украшали общественные места и святилища эллинистических полисов. Особая форма основания, имитирующая нос корабля, отсылала к одержанной Хегесагором победе на море. Подобных примеров была масса в различных местах эллинистического мира: на Тасосе, в Эпидавре, на Родосе, в Кирене, и самая известная среди них — Ника Самофракийская, относящаяся, вероятно, тоже к первой половине II века до н. э. Еще подробно описанный Диодором знаменитый кенотаф, который Александр Великий повелел установить в Вавилоне после смерти своего друга Гефестиона, был украшен в числе прочих элементов носовыми частями кораблей, на которых были водружены фигуры лучников и гоплитов: этот прием, как видим, получил распространение от Африки до Черного моря, пройдя через Пелопоннес и острова. Статуе Хегесагора предстояло быть воздвигнутой не на агоре Аполлонии, а в главном святилище полиса — храме Аполлона Врачевателя. Здесь находились бесценные произведения искусства: культовую статую изваял знаменитый скульптор Каламид, современник молодого Фидия; позже, около 70 года до н. э., она была похищена римским наместником в Македонии Марком Теренцием Варроном Лукуллом (братом консула, одержавшего победу над Митридатом[32]), который установил ее в Капитолии. Как видим, отдаленность регионов эллинистического мира не спасала их от римского грабежа!
Таковы были почести, которыми удостоили аполлонийцы истрийского флотоводца, спасшего их от катастрофы. Конец текста, каким он дошел до нас, указывает на то, что эти почести должны были быть обнародованы в его родном полисе, Истрии, по случаю праздника, отмечаемого там, как и в других греческих полисах, ежегодно. Такая практика была обычной: важно было, чтобы слава, заслуженная гражданином одного государства перед другим государством, была признана на его родине. Поэтому существовал обычай провозглашения заслуг и обнародования декрета как в полисе, который оказывал ему почести, так и в родном полисе вознаграждаемого. В данном случае эта традиция оказалась очень удачной для нас, потому что от памятника Хегесагору в Аполлонии не осталось и следов, а стела, установленная в Истрии, сохранилась до наших дней.
Этот пример показывает, как почетные декреты, сохранившиеся в надписях, могут дать нам представление о жизни эллинистического полиса. Увеличение их числа в сравнении с предыдущей эпохой объясняется отчасти, как мы увидим, необходимостью полисов постоянно взывать к самоотверженности отдельных лиц в связи с сокращением общественных ресурсов и определенным упадком традиционных институтов, терявших свою эффективность. Но обилие подобных документов, как и позже в эпоху Римской империи, тем не менее свидетельствует о жизнеспособности этих гражданских обществ, которые всегда оставались привычными рамками существования для подавляющего большинства греков.
Само собой разумеется, в Элладе жизнь шла, как и прежде, с учетом новых факторов, таких как могущество Македонии или Этолийского и Ахейского союзов. Большие традиционные полисы: Афины, Спарта, Аргос, Коринф, Фивы и Халкида — в своей внешней политике страдали от последствий развития силовых отношений; тем не менее они продолжали вести в рамках законов предков — иногда вынужденно отказываясь от них на время при каком-нибудь тиране, но никогда не ставя их под сомнение — активное существование, зачастую вполне благополучное, как свидетельствуют о том памятники. Эти полисы уже не играли первых ролей в международной политике, но еще обладали определенным влиянием, и ущерб, который им причиняли войны, говорит о том, как охотно они принимали участие в крупных конфликтах того времени. Помимо этих бывших главных героев, утративших свою былую мощь, но по-прежнему овеянных своей древней славой, существовало множество полисов не столь выдающихся или даже совсем безвестных, которые теперь вышли из тени и стали знамениты: Сикион — родина Арата, Мегалополь — крупный город Аркадии, Мессана, равномерно разраставшаяся от своей агоры, Элида, которая продолжала добросовестно заниматься организацией Олимпийских игр, что способствовало росту ее славы. Такими были полисы Ахайи: Эгион, в котором находилось святилище, заменившее разрушенную землетрясением 373 года до н. э. Гелику; Патры — небольшой город, который благодаря укреплявшимся связям с Италией и западными морями в скором времени сделался одним из крупных портов и главных полисов на Пелопоннесе.
В континентальной Греции Мегара со своим портом Нисеей в Саронийском заливе и двумя гаванями, Пагаей и Айгостеной, в Коринфском заливе выиграла от разрушения Коринфа в 146 году до н. э. и сумела воспользоваться своей дружбой с Македонией. В Беотии помимо Фив, чье доминирующее положение оставалось бесспорным, в то время процветали другие полисы: Танагра, которая считалась самым гостеприимным краем для чужеземцев; Феспии, в которых хранились знаменитые произведения Праксителя и Лисиппа и на территории которых, в долине гор Геликона, находилось древнейшее святилище муз; и наконец, Херонея, которую пощадил Сулла после победы над воинами Митридата, и Ливадия, прославившаяся тогда своим трофонийским оракулом. В Фокиде храм Аполлона Дельфийского пережил расцвет еще в III веке до н. э. во время могущества Этолийского союза; никогда его культовые сооружения и мемориальные памятники не были столь богаты и многочисленны; даже римская власть почитала и охраняла это божество, пока войска Суллы не разграбили город в 86 году до н. э., нанеся ему удар, от которого он полностью уже не оправился. К западу от Фокиды спрятавшиеся в своих горах небольшие полисы Западной Локриды в эллинистическую эпоху стали достаточно богаты, чтобы окружить себя мощными, а следовательно, дорогостоящими укреплениями, о которых мы узнали больше благодаря недавним исследованиям: от Галаксиди до Навпакта они покрыли эту дикую местность, которая до сих пор почти не фигурировала в греческой истории. То же самое было характерно для обширных горных областей Этолии и Акарнании, которые занимали северное побережье Патрасского залива и бассейн реки Ахелой, в основном придерживаясь полноводной реки. Это была земля старинных легенд, например легенды о калидонском вепре, редко посещаемая в классическую эпоху греками из других мест, не считая нескольких бесперспективных походов против населенных пунктов Акарнании. Теперь эти горцы, которых ненавидели и презирали «за их врожденную порочность и ненасытную алчность», по свидетельству Полибия, объединились, как мы видели, в могущественную конфедерацию, которая в III веке до н. э. не только распространяла свою власть на всю Центральную Грецию и Дельфы, но и вела военные действия на Пелопоннесе вплоть до Эгейского моря, так что Антигониды, Ахейский союз и, наконец, Рим вынуждены были с ним считаться. От их маленьких полисов практически не осталось следов, но в федеральной столице Этолийского союза, Ферме, до нашего времени сохранились впечатляющие руины с мощными укреплениями. То же относится к Плеврону, расположенному недалеко от древнего Калидона, и к главному городу Акарнании Страту — оба были прекрасно защищены. Севернее, в Эпире, который в то время находился вне Греции, Пирр превратил небольшой город Амбракию на реке Арахт в богатую и красивую столицу. У моря в Эфире в III веке до н. э. появилось святилище с оракулом, где вопрошали мертвых. Эпоха Пирра оказалась благоприятной для древнего додонского святилища, расположенного в самом центре Эпира. На Адриатике колонии Аполлония Иллирийская, откуда начиналась Эгнатиева дорога, и Эпидамн (позже названный Диррахием), несмотря на войны в Иллирии, вели вполне благополучное существование до эпохи Империи, после чего приспособились к римскому господству, которое почти не затронуло их греческого характера. На Корфу древний полис Керкира сохранил свои традиции и свой гордый нрав, который вошел в поговорку, исполненную аристофановского остроумия и сообщенную Страбоном: «Ты свободна, Керкира! Ты можешь ср… где хочешь!»
32
В других источниках братом Луция Лициния Лукулла (победителя Митридата) и наместником Македонии называется Марк Лициний Лукулл, известный также своим участием в подавлении восстания Спартака. А. Марк Теренций Варрон Лукулл указан как их отец.