Страница 52 из 192
– Хватит, Матвей. Давай перестраивайся, думай о полете.
– Да я все продумал. Командир дал подробные указания, как действовать будем. Не беспокойся. Одно другому не мешает. Будет ракета, и, пока запустим мотор, все эти мысли вылетят из головы и останется только работа.
Митрохин повел восьмерку на железнодорожную станцию. Все, о чем говорили в эти дни, вновь было перед глазами, как при повторном просмотре кинофильма: взлет и сбор группы, приход на аэродром истребителей, полет с ними к линии фронта. Он поглядывал наверх, где шли «лагги», видел повторение давно знакомого: чем ближе была линия фронта, тем выше уходили истребители, и у него все меньше оставалось шансов на совместный с ними бой.
Проскочив линию фронта, командир повел самолеты еще ближе к земле, чтобы затеряться в ее пестроте. До цели оставалось около сорока километров – почти восемь минут полета. Это могло быть и мало, и очень много: все зависело от того, встретят ли они, а точнее, успеют ли их встретить до станции немецкие истребители. Раннее утро как будто создавало благоприятные условия – неожиданность. Но все может быть и наоборот. Матвей посмотрел назад, вверх: «лагги» хоть и высоко, но шли его маршрутом. Стало веселее. Навстречу летели поля и пыльные от движения врага проселки. Наискось унеслась назад маленькая речушка. Промелькнули сбоку разноцветные светлячки снарядов. Неожиданно из-за густой дорожной посадки, прямо под самолетом, появился полевой немецкий аэродром, и Митрохин вздрогнул от увиденного: по зелени невспаханной земли, вдоль дороги взлетали немецкие истребители, а еще больше их стояло в стороне. Стрелять по ним без сложного и длительного маневрирования было невозможно. Он их проскочил. С горечью подумал: «Вчера этого аэродрома никто не видел. Теперь быть беде – до цели-то еще далеко, а от них так просто не уйдешь».
Митрохин взглянул вверх: «лагги» всей четверкой через огонь зенитной артиллерии падали на взлетавших «мессеров». Нажал кнопку передатчика и, сдерживая волнение, нарочито спокойным голосом передал:
– «Горбатые», я – Митрохин, первых отсекут. А дальше пойдем сами.
Он попытался увидеть, что делается позади группы, но близость земли, опасность столкновения с ней не давали ему оглянуться.
Помог понять обстановку и подстегнул нервы голос Русанова:
– Командир, шестерка «сто девятых» догоняет.
– Далеко? Успеем дойти до цели?
– Наверное, успеем.
Еще минута полета, и через несколько секунд от красных станционных зданий, что показались между деревьями, брызнули сполохи огня, зенитчики защищали себя и станцию.
Митрохин довернулся на центр станции и стал прицеливаться, готовясь сбросить бомбы. Пушками и эрэсами пытался прижать зенитчиков к земле, но те оказывались уже с боков, и самолетный огонь был им не страшен. Станция неслась навстречу, и он подал команду:
– Приготовились! – Наконец «ил» вышел на расчетную дальность. Он крикнул: – Бомбы! – Нажал кнопку сброса. Его и летчиков серии из шести «соток» пошли к земле.
Разворот к земле, и домой!
Отдал распоряжение, а сам уже знал, что развернуться ему будет трудно: педали руля поворота болтались свободно – огнем с земли перебили тросы управления.
– Русанов, у меня с управлением непорядок. Уводи группу.
– Вместе пойдем.
– Приказываю – уводи. Осипов останется.
– Понял.
Матвей посмотрел на уходящие самолеты и увидел, как после прекращения с земли огня на них бросились немецкие истребители. Резко развернул машину и верхом пошел на другую сторону самолета командира, чтобы посмотреть, что же делается за их парой. Оглянулся назад, и сердце забилось тревожно: за ними тоже увязалась четверка желто-зеленых смертельно жалящих стрекоз. Камуфляж был непривычный – больше желтого, чем зеленого. «Появилась, видимо, какая-то новая часть. Откуда они? С опытом или новички? Этого аэродрома вчера не было».
Митрохин потихоньку разворачивался вслед уходящей вперед группе, а Матвею нужно было опять идти в змейку – иначе ничего не увидишь, что делается за хвостом. А не увидишь – собьют первой же очередью.
Немцы не торопились с атакой, наверное, договорились, что и как делать. И это их спокойствие говорило об уверенности в исходе предстоящего боя.
Осипов воспользовался предоставленным временем, перезарядил пушки и пулеметы.
Наконец первая пара пошла в атаку сразу на два «ила». И Матвею надо было решать, что делать: сманеврировать самому – значит оставить Митрохина без защиты. Тогда его сразу собьют. Маневрировать он же не может. Такой расклад не годился.
Определив, какой самолет атакует подбитого, Осипов пошел на него. Немец на близком расстоянии попал Матвею в прицел. Он увидел на фюзеляже нарисованную игральную карту – пиковый туз.
Белый кок его винта черными рисованными линиями ввинчивался в воздух.
Матвей нажал на гашетки – от машины немца что-то оторвалось. Немец дернул самолет вверх и пропал из поля зрения.
Сзади по самолету Матвея хлестанула очередь, и он рванул машину в сторону. Вывернул! «Где командир?»
Митрохин буквально полз по земле. За самолетом тянулся белый дымок – выливалось или горело масло. Мотор же без масла долго работать не сможет.
От злости на себя Матвей задохнулся: как же так, на самолете врага видел все заклепки, не промахнулся, а он не взорвался. Улетел, но думать дальше было не время.
Посмотрел назад через прозрачную броню – в атаке два истребителя и собираются бить только его. Матвей убрал обороты мотора и круто развернулся на дальнего, третьего немца. Маневр спас его. Над головой пронеслись огненные трассы – мимо. Впереди диск вращающегося винта тянул за собой песочного головастика к машине Митрохина. Матвей подвернулся – и самолет врага закрыл собой стекло кабины. Мотор «сто девятого» коптил. Матвей дал длинную очередь, и от кабины и мотора полетели клочья. И в этот же момент по самолету Осипова вновь застучало молотом железо, выброшенное пушками врага, в кабине что-то хлопнуло.
Новый разворот, чтобы посмотреть, что за хвостом. Врагов осталось только двое.
А командир? «Ил» Митрохина продолжал полет над самой землей. Вид у него был как у старьевщика, несущего на спине мешок с барахлом. В разных местах, на крыльях и фюзеляже болтались какие-то тряпки и палки. Значит, ему еще раз попало.
Сверху проскочил «мессершмитт», дал на пикировании очередь по Митрохину и ушел вперед. Что же он собирается делать?
А сзади новая атака по Матвею. Он сманеврировал, и очередь прошла мимо.
Немец сменил цель и пошел на Митрохина.
Осипов довернулся на истребителя, подбирающегося к самолету командира, и открыл заградительный огонь. Немец рисковать не стал и крутым маневром вышел из атаки, вверх и назад. Матвею за ним смотреть было некогда.
Передний немец, забравшись повыше, сделал разворот на Митрохина и с пикированием пошел ему в лоб.
Матвей понял: сейчас будет стрелять, если попадет – убьет! По полету атакуемого было видно, что Митрохин огнем врагу ответить не сможет – нет скорости. Мотор его коптил из последних сил. Скорость чуть-чуть только держала самолет в воздухе.
Немец пикировал сверху, самолет его стремительно рос в размерах.
Осипов поймал мотор немца на вертикальную черту прицела, чуть подождал и со злостью нажал на гашетки. Пушки и пулеметы вновь послушно рявкнули на длинном выдохе. И Матвей понял, что попал и опередил немца с открытием огня. На желто-зеленом поле крыльев у немца что-то блеснуло, и самолет, резко повернувшись вокруг оси, пропал сзади.
Новый разворот – теперь позади только один истребитель врага, и опять он в атаке. Матвей сманеврировал. Очередь прошла мимо. Немец прошел над «илом» Матвея верхом и крутым разворотом ушел в набор высоты назад.
«Как только бедный «илюха» все это безобразие терпит, летит и не разваливается».
Матвей ходил над Митрохиным в крутой змейке. Опасался, что демонстративный выход немца из боя мог быть обманом, тактическим маневром перед неожиданной в таком случае атаке, атаке в упор, если у него еще есть боезапас.