Страница 48 из 192
Какое-то время шли молча. Стал слышен прерывистый гул моторов очередного немецкого бомбардировщика. Где-то южнее в небе бесшумно шевелились щупальца прожекторов. Их безмолвные лучи были пусты и холодны. Вверху для них не было никакой опоры, и они пропадали бесследно в вышине.
– Спасибо за правду, Матвей. Наверное, на войне у всех так.
И снова пошли молча.
Сердце девушки наполнилось теплотой к этому совсем незнакомому пареньку, который вместе с ее отцом и Миколой выполняет тяжелую солдатскую работу. Ей страшно захотелось, чтобы все пули и снаряды пронеслись мимо самолета Матвея, чтобы он не пострадал на войне, которая уже многим и многим принесла горе, страдания и смерть… Если бы она верила в бога и могла молиться?
Матвей думал о случайности встречи. Он благодарил эту вторую случайность: на его пути еще не встречалось такого необыкновенного человека, который бы излучал вокруг себя столько света и тепла. Их сегодняшнюю встречу его сердце отмстило радостно-тревожным перестуком. Оно уловило, вероятно, предназначенные ему лучи, идущие от Светланы, и теперь, как подсолнух к солнцу, тянулось к ней…
– Какое у тебя прекрасное имя, – как бы отвечая своим ощущениям, сказал Матвей. – Светлана, Света, Светик… Когда ты рядом, и на душе светлей становится.
– Правда, Матвей? Тебе нравится мое имя? Это меня так отец назвал…
Светлана остановилась.
– Вот наша хата.
Матвей сразу загрустил. Он стоял так близко от Светланы, что чувствовал запах ее волос. Ему нестерпимо захотелось взять эту хрупкую, беззащитную девушку на руки и унести подальше от свиста пуль, от падающих бомб…
Пытаясь заглушить нахлынувшие на него чувства, Матвей прервал затянувшееся молчание:
– Света, ваш дом рядом со станцией, и это небезопасно.
– А у нас погреб есть..
– Погреб? – Матвей усмехнулся. – Хочешь, расскажу тебе, что с нами было, как только мы сюда прилетели?
– Я слушаю тебя. – Она взяла его за руку, словно боясь, что рассказ быстро окончится и он уйдет от нее в неизвестность…
Вздрогнув от этого нежного прикосновения, Матвей с трудом заставил себя говорить:
– Самолеты нашей эскадрильи поставили в самом южном углу аэродрома. От стоянок речка и железнодорожный мост через нее в километре. Собралось нас несколько человек, летчиков, и попросили мы разрешения у нашего командира Наконечного пойти на речку выкупаться. Метрах в двадцати от моста разделись и прохлаждаемся. Шутим, и никто не услышал, как за облаками к этому месту подошли «Юнкерсы-88». Наверное, летели со снижением на убранных моторах, чтобы шуму было меньше. Когда они вышли под облака, кто-то из ребят как закричит: «Братцы! «Юнкерсы» на мост заходят!»
А мы все голышом. Куда от бомб бежать? Как я додумался, не знаю, только диким голосом заорал: «Всем под мост!» – и сам, что есть духу, к нему. Оглянулся, ребята бегут за мной… Добежал. С размаху животом на землю. Прижался к бетонной береговой опоре. А ребята за мной падают, кто рядом, кто на приятеля, как блины, шлеп, шлеп… Если есть душа, то не знаю, где она у нас в это время была. Только слышу коротенький свист, словно кто сверло на больших оборотах ввинчивает. А потом началось: грохот, звон, вонь, пыль, сажа. Било нас воздухом о землю и из воздуха землей. Потом сразу все стихло. Слышу, зенитки тихонько, как собачонки из подворотни, тявкают… Ушли немцы. Две девятки их было. А мост стоит. Посмотрели мы друг на друга: черти, а не люди. Посмеялись! Рады, что живы остались. Одежонку собрали, выстирали, сами вымылись. Техники с аэродрома собрались идти наши останки собирать, а мы живехонькие им навстречу.
– Зачем же вы побежали под мост, если догадались, что его бомбить будут?
– Тут, Светланочка, наверное, моя прошлая профессия сказалась. Я раньше летал и воевал на бомбардировщике и изучал закон рассеивания бомб как элемент вероятности попадания в цель. Вот, видимо, и сработал в голове у меня этот закон. Бомбе ведь легче рядом упасть, но не в цель. А если бы побежали от моста – побили бы нас начисто, видишь, как бывает, а ты говоришь – погреб…
Матвей замолчал. Светлана тоже какое-то время стояла в задумчивости.
– Как странно бывает на войне, – почти шепотом заговорила Светлана. – Случайность может распорядиться человеческими жизнями. Спасибо тебе, Матвей. Пора прощаться. Тебе надо хоть немного поспать. – Она, как дуновение ветерка, коснулась губами его щеки. – Спокойной ночи, Матвей.
– Спокойной ночи, Светлана…
Шел обратно неторопливо: не хотелось стереть ощущение не поцелуя, а горячего прикосновения к щеке. Неторопливо текли мысли. Нет, не мысли, а, скорее, озвученные ее певучими словами, звуковой тональности голоса, может быть, сохраняющегося в нем запаха ее жизни.
Почему-то вдруг вспомнилось далекое теперь детство. Школа. Девочка из соседнего четвертого класса, при виде которой у него кружилась голова. Память вскрыла ему только ощущение того его состояния, но он не мог вспомнить сейчас ее имя, а ее облик расплывался в какой-то неопределенности и воздушности.
Он всегда старался быть где-то близко около нее, идти следом, но так ни разу и не поговорил. Только старался быть лучше.
Что это было?.. Влюбленность?.. Наваждение?..
Другая школа. Другие девчонки в ней были ему неинтересны. Посетившее его состояние блаженного головокружения постепенно исчезло.
И вот теперь, через годы, новое повторение забытого старого. Радостно-тревожное состояние души и сердца.
* * *
Наступление немецких войск продолжалось. Переправы теперь уже не являлись основными целями. Главные силы врага находились на восточном берегу реки, и нужно было их бить, пока они шли в колоннах к линии фронта.
Сразу с рассветом на разведку вражеских колонн с одновременной их штурмовкой ушли шесть «илов» во главе с комэском Гороховым. Все летчики ждали результатов этого вылета, чтобы, получив свежие сведения о противнике, вновь обрушить на него свой огонь.
Расчетное время полета окончилось, но группа с задания не возвращалась. Митрохин нервничал, но старался не показывать вида. На командном пункте полка было тихо. Ведущие групп, находившиеся у командира полка, боролись с волнением каждый по-своему: Русанов играл сам с собой в шахматы, Маслов уткнулся в карту обстановки и что-то на ней старательно изучал. Тишина накалялась растущей тревогой. Долгое молчание оказалось не под силу начальнику штаба. Он встал из-за своего стола с телефонами и закурил.
– Товарищ командир, разрешите, я позвоню в дивизию, а потом доберусь и до истребителей.
– Потерпи еще минут пять. Бензин пока есть.
И когда казалось, что все уже кончено, через открытую дверь в землянку проник звук летящего самолета.
Митрохин, а за ним и остальные выскочили наружу; Ил-2 заходил на посадку.
Штурмовик был далеко, но Сергеев сбегал за биноклем и сказал:
– Двадцать пятый бортовой. Шубов пришел.
При посадке самолет, коснувшись земли, как обычно, тремя точками, сделал попытку «пойти на нос», но летчик этого не разрешил, и пробег закончился вполне благополучно.
Сергеев, глядя в бинокль, прокомментировал:
– Оба колеса разбиты. Машина в пробоинах. Видать, непросто было домой добраться. Мотор выключен.
Митрохин и командиры полезли в зелено-камуфляжную обшарпанную «эмку», а по аэродрому, опережая их, уже бежали люди. Пока ехали, Шубов открыл фонарь и, поставив ноги на крыло, сел на край кабины. Он снял шлемофон, но, увидев машину командира полка, опять его надел и спрыгнул на землю.
– Товарищ командир, младший лейтенант…
– Хорошо. Где остальные?
– Нет остальных. Я один.
– Как нет?
И тут Борис сорвался на крик:
– Сволочи, а не истребители! Разве так прикрывают? Мы сами по себе, они сами по себе.
– Подожди, Шубов, успокойся. Что, всех сбили?
– Нет, я еще остался пока живой.