Страница 43 из 192
Осипов подошел к своему аэродрому, быстро осмотрел его и отметил, что все самолеты на своих местах. Не будет только одного – Володиного.
После посадки к капониру подъехал на полуторке майор Митрохин, не торопясь вылез из кабины и стал молча осматривать самолет.
Обошел кругом, потом спросил:
– А где ведомый?
– Товарищ майор, во время воздушного боя ведомый был подожжен, самолет взорвался в воздухе.
– Садись в кузов. Поедем к командиру объясняться.
Разговор у командира полка закончился быстро. Осипов на листочке бумаги нарисовал все, что он делал в воздухе, и рассказал, как был сбит ведомый.
– Зачем же ты полез парой в эту волчью стаю?
– Товарищ командир! Если бы я повернулся к ним сразу спиной, было бы хуже не только мне, но и Шубову, и всему полку. Я думаю, что они от нашей атаки просто обалдели от неожиданности и все восемь остались при мне.
– Похоже, что так, – откликнулся Наконечный. – Значит, говоришь, ведомый твой наверняка погиб?
– Жаль, но так. Я же рядом был. А взрыв случился на высоте метров двадцать. Тут ничего не сделаешь.
– Подождем донесения партизан. Ладно. В вину мы это тебе не ставим. Если все так, то и поблагодарим. Иди отдыхай. А на разборе вылета расскажешь летчикам, как маневрировал. Ошибочка, конечно, вышла, но более чем потом исправился: не удача, а умение твое видно, раз за семьдесят километров немец тебя не мог сбить. Комиссар! А ведь прав Осипов. Если бы не его разумная дерзость, то могли бы и нас догнать.
– Могли. Мне думается, что немцы от жадности торопились и при атаках мешали друг другу. А когда поняли это, он уже уходил, поэтому послали вдогонку только одного, чтобы сподручней было «добить».
– Начальник штаба! Этот эпизод в донесение. Посмотрим контрольный фотопланшет. Если налет получился хороший, а я в этом уверен, то через денек представим Осипова к ордену. Нет возражений?.. Митрохин, разбор боевого вылета вечером. А сейчас первую эскадрилью в готовность к новому полету, второй эскадрилье отдыхать.
– Есть!.. Товарищ командир, разрешите подготовить проект приказа и поздравить полк с успешным началом боевых действий, а тем, кто сегодня выполнил первый боевой полет, объявить благодарность.
– Не возражаю. А как комиссар?
– Согласен. Добро. Быть по сему.
Матвей не первый раз видел, как погибают самолеты и люди в бою. Но сегодня он никак не мог избавиться от чувства вины перед Володей, перед полком. Если он себя рассматривал в третьем лице, то был прав. Но как только переходил на «я», у него сразу возникало множество вопросов к себе, которые обобщались одним: а все ли ты сделал, чтобы вернуться с задания вдвоем? И тут его начинали осаждать разные варианты маневров и собственного поведения, которые теоретически «обеспечивали» уход из боя без потери ведомого.
Угрюмость у Матвея не проходила. Стремление Маслова и Горбатова вывести его из этого состояния не помогло.
Тогда Маслов пошел к Русанову и привел его с собой.
– Осипов, ты чего нос повесил? Жаль ведомого?
– Угу!
– А ты думаешь, нам не жаль? Жаль. Но ты себя казнить не имеешь права. А тебя никто не обвиняет. Ты сделал все правильно. Сделал во имя других.
Матвей молчал.
– Ну чего ты набычился?
– Афанасий Михайлович, в теории все верно, а сердцу не прикажешь. Поймите – первая потеря в первом вылете, да еще моя. А первое всегда тяжелей.
– Хоть первая, хоть последняя потеря, а кого-то нет. Нет человека – друга, товарища, однополчанина. К этому не привыкают.
– Вот-вот. Какой палец ни режь, все равно больно.
– Знаешь что? Снимаю тебя с дежурства. Пойди погуляй, развейся. А успокоишься – придешь.
Весна и на фронтовых землях полностью вступила в свои права. Но летчики мало видели на полях яркой зелени озимых, да и свежая пахота тоже была нечастой. По обе стороны фронта земля пустовала: или пахать было некому, или пахать было нельзя.
Май принес долгожданную весть – части Красной Армии под Харьковом перешли в решительное наступление.
Затишье закончилось, и не только в районе боев, но и на Брянском фронте. Воздушная разведка стала докладывать о том, что немецкие войска по шоссейным и железным дорогам устремились на юг – к Харькову.
Обстановка накалялась. Теперь полк Наконечного вместе с другими полками дивизии делал в день по два-три вылета на колонны врага.
…День был уже на исходе, когда Осипов из боя привез и последние разведданные о передвижениях фашистских войск. Во время доклада Матвея на командном пункте полка появился Михаил Маслов со своими летчиками – очередная группа на боевой вылет. Летчики уселись за стол подготовки, а Маслов подошел к карте командира и, когда Осипов закончил доклад, сказал:
– На этих дорогах в августе прошлого года мы били танки Гудериана. Тогда они шли на Москву. Теперь, выходит, наоборот: дороги те же, но головы колонн повернули на юг. Неплохо. В сорок первом тут тяжело было, делали до пяти вылетов в день.
– Ну, наверное, и сейчас не легче будет, – ответил Наконечный и добавил: – Маслов, времени у нас в обрез, вот-вот стемнеет, быстро готовь группу, пойдешь на эти две колонны. Восточная дорога основная, западная – запасная.
– Есть, командир. Я готов. А порядок в воздухе я разберу у самолетов. Разрешите ехать?
– Добро. Поезжай.
Через несколько минут эскадрилья Маслова взяла курс на запад. Солнце готовилось уходить за горизонт и слепило летчиков. Маслов посмотрел в сторону: видимость отличная, а впереди как будто стена поставлена из света. Взглянул вверх – чистое голубое небо с белыми нитями облаков на большой высоте, а ниже отдельные простыни слоистых. А на земле зелень – многоликая, неисчислимых оттенков от солнечного света. Весенняя цветная молодость природы принесла ему в кабину запахи свежести и чистоты.
В одно мгновение пронеслись воспоминания о поездках с женой и детьми к матери в деревню и тут же сменились ощущением жгучей боли в сердце. Он задержал от боли дыхание, а потом осторожно и глубоко вздохнул. Дышать стало легче. Но через эту боль Маслов заново перечувствовал безвозвратность случившегося и как-то по-новому понял, что ни жене, ни девочкам уже ничего не надо. Все его существо прошило одно чувство: ярая, всепоглощающая ненависть к врагу.
Он сжал зубы, отчего на скулах заходили желваки, и приготовился к тому, что для немцев все эти весенние краски будут сейчас заменены дымом пороха, грохотом пушек и взрывом бомб, завыванием реактивных снарядов. Жизнь будет заменена смертью.
Маслов посмотрел на местность и на карту: скоро появится нужная дорога. Куда за этот час ушли немцы? Теперь, наверное, голова колонны уже километров на двадцать южнее. Довернулся влево и увидел впереди узкую полосу деревьев – дорога. Покачал самолет с крыла на крыло: «внимание» и пошел в набор высоты.
Солнце больше не слепило. Ушло под крыло. И Маслов увидел танки и автомашины, стоящие по четыре-шесть в ряд. Дымились походные кухни, около них толпились людские очереди – солдаты ужинали перед ночным маршем.
Маслов еще раз осмотрел небо:
– Никаких истребителей нет. Идем в атаку!
Доворот командира на цель сразу перестроил пеленг восьмерки в колонну. Небо из лобового стекла ушло вверх, а в прицеле показалась косо бегущая под самолет, разбухшая от людей и техники дорога.
Немцы увидели штурмовики и стали разбегаться от кухонь. Эрликоны выбросили навстречу пикирующей группе огненный веер снарядов.
Но куда можно убежать от самолета и снаряда? Маслов, не меняя прицеливания для сброса бомб, дал две короткие очереди из пушек и пулеметов, пустил два реактивных снаряда – удар по психике зенитчиков, – и «эрликоны» захлебнулись.
Скомандовал:
– Первая атака – бомбы!
…Вышел из пикирования. Дал мотору полную мощность и полез правым разворотом вверх, чтобы уже со стороны солнца завершить начатое.