Страница 39 из 192
Ловкачев повоевать-таки не «успел». И теперь у него не было морального права управлять и командовать Пошивановым и звеном, потому что как летчик он был во много раз слабее проверенного огнем и каленым железом старшины. Но Ловкачев был вхож к заместителю командира полка майору Митрохину, начальнику штаба Сергееву, и те очень настаивали на другом решении вопроса. Однако командир и комиссар полка были неумолимы и согласились зачислить Ловкачева в полк только рядовым летчиком.
Да и у командира полка подполковника Наконечного и комиссара – капитана Мельника тоже возникали свои сложности: у них в подчинении оказались командиры старше их и по возрасту, и по службе.
…Наконец были изучены все премудрости по новому самолету, мотору, оборудованию. Сданы экзамены.
Полк по железной дороге перебазировался на новый аэродром, где его уже ждали пахнущие свежей краской штурмовики.
Летчикам, впервые в своей практике, предстояло летать с бетонного аэродрома. Весенняя распутица теперь была не страшна. Лишь бы не подводила погода.
Еще два дня ушло на изучение «живого самолета». Встретившись с «илом» наяву, Осипов убедился, что по схемам и цифрам он не таким представлял себе самолет. Его надо было охватить взглядом, походить вокруг и пощупать рукой, посидеть в кабине, поговорить с самим собой. Пушки, пулеметы, бомбы и реактивные снаряды – всего необычно много на одного летчика. Дюраль, сталь и стекло. И сталь и стекло – броня. Броня привычная и новая, прозрачная, вызывающая восхищение и недоверие.
Впервые закрыв над собой сдвижной фонарь кабины, Матвей почувствовал себя вначале танкистом, а потом крылатым рыцарем, закованным в латы.
Начались полеты. В первый летный день летчики и технический состав до последнего человека собрались на аэродроме.
Ведь кроме Маслова, еще никто не видел штурмовик в воздухе и поэтому не хотел пропустить этот волнующий момент – взлет и полет нового для полка самолета.
Самолеты, раскрашенные зелено-желтой камуфляжной рябью, весело поблескивали своими широкими крыльями на солнце и яркими пятнами выделялись на сером бетоне стоянки и монотонном грязно-сером фоне окружающей местности, создавая ощущение праздника и порождая чувство торжественной новизны.
…Командир полка сделал два показательных полета, а комэски – Русанов и Горохов – объяснили летчикам выполняемые ими этапы полета и их особенности.
После заруливания «ила» на стоянку Наконечный оставил на командирских полетах руководство полка и эскадрилий, а летчики и командиры звеньев были отправлены на подготовку техники и себя к полетам на следующий день.
Утром Осипов задержался у Мельника из-за рекомендации, шел на стоянку звена один. Торопился, но пришлось ему совершать подход дважды. Он отчетливо видел, что техник звена заметил командира, но никаких мер к построению людей не принял. Матвей замедлил шаг, давая себе и подчиненным время на принятие решения. Но как ни тормозил, а расстояние все же кончилось. Люди расчехляли самолеты, посматривая на своего младшего лейтенанта.
Ему стало ясно: сейчас нарушением устава проверяется его командирская воля. Решается вопрос: быть ли трениям между командиром и подчиненным в будущем.
Подойдя к технику звена и поздоровавшись с ним, Осипов спокойно и тихо сказал:
– Товарищ воентехник первого ранга, вам положено было построить звено и доложить. Вы это знаете. Давайте повторим начало рабочего дня.
Полное лицо Груздева стало пунцовым. Он приложил руку к шапке и ответил уставным:
– Есть!
Осипов отошел от звена метров на двадцать. Люди быстро построились по экипажам. Выслушав доклад техника, Матвей дал указания. А дальше жизнь пошла по плану.
Во время обеда, когда командиры звеньев эскадрильи сидели за одним столом, подошел Русанов и как бы между прочим спросил:
– Видели утром тренаж в звене Осипова? Одобряю.
И, не задерживаясь, ушел к своему столу. Сам ли он видел или кто-то сказал ему о происшествии – так и осталось неизвестным.
Никто никогда больше не возвращался в звене к этому инциденту ни в разговорах, да, наверное, и в мыслях. Попыток пробовать крепость власти больше никто не предпринимал.
Первый полет на новом самолете, как и первый прыжок с трехметровой вышки в воду, первая любовь, первый поцелуй – все первое вызывает в человеке не только радость познания, откровение души, гордость за свою смелость и силу. Все первое всегда вызывает и тревогу, так как оно связано хотя бы и с малым, но риском неудачи в задуманном или делаемом. И эту тревогу и напряжение, желание и сомнение всегда тонко подмечает сердце человека. Сердечко ничего не оставляет незамеченным и всегда в эти первые моменты бьется тревожно, сильно и часто, давая этим человеку дополнительные силы, увеличивая проникновение и скорость мысли.
…Только в третьем полете Матвей окончательно успокоился. Самолет и летчик стали понимать друг друга.
Закончил свои полеты Осипов. Освоились с новым самолетом и остальные командиры звеньев. Командирские полеты – этап волнений за себя прошел теперь у всех начальников. До сегодняшнего дня командир полка волновался за себя, своего заместителя, потом за командиров эскадрилий и звеньев, а ближе к вечеру они все будут беспокоиться за благополучный исход полетов рядовых летчиков.
Наступал самый ответственный момент – необходимо было помочь вылететь самым молодым, менее опытным пилотам, которые полностью доверяют себя и свое будущее опыту и знаниям командиров. В них верят и надеются. Но ведь и начальники надеются и верят в своих подчиненных.
Наконец полеты у рядовых летчиков тоже закончились. Полк всем составом «стал на крыло».
Наконечный все это время не уходил с аэродрома, не отходил от стартового столика руководителя полетов ни на один шаг, ни на одну минуту.
Закончился для командира полка, наверное, самый длинный летный день в его жизни. Все это время, от первого и до последнего полета, он мысленно взлетал и выполнял посадку с каждым вновь вылетающим лейтенантом или сержантом.
Такую адскую работу Наконечный выполнял впервые. Но если бы это он делал каждый день, то все равно нельзя было не волноваться. И теперь, когда сел и зарулил на стоянку последний самолет, он устало улыбнулся, встал с табуретки, потянулся до хруста в костях.
– Ну, комиссар, поздравляю. Лиха беда начало. Я рад, что все обошлось благополучно. Откровенно скажу: не надеялся.
– Командир! Это я вас поздравляю с успехом. В этом деле вы ведь первая скрипка. Я тоже очень рад за всех нас вместе.
– Мне думается, что без радиосвязи летчика с землей, с командиром-руководителем полетов мы не избежали бы напряженности. Сколько ошибок при расчете на посадку да и при выполнении самого приземления удалось исправить путем своевременного подсказа летчику. Молодцы командиры эскадрилий: проявили завидную выдержку, не нервировали пилотов, не лишали их самостоятельности действий, но как опытные психологи упреждали возможное нарастание каких-то отклонений до ошибки, которую исправлять было бы сложно. Обратил, наверное, внимание на лица летчиков. Как менялось выражение их лиц, когда они убеждались, что слышат руководителя хорошо, и подтверждали это поднятием руки. Плохо, что передатчиков на самолетах полка только пять. И связь пока односторонняя – от командира к летчику. Но лед тронулся. Уже управлять группой можно будет командиру и в бою. Так что, комиссар, успех наш не только лично полковой, а и технический. Думаю, что на следующей серии штурмовики будут все оборудованы передатчиками.
– Верно, командир. Недодумал я эту деталь нашего успеха. С радистами надо этот момент обязательно отметить. Поблагодарить их.
– Давайте, товарищ Сергеев, стройте летный и весь технический состав. Надо будет поздравить всех летчиков с вылетом на новом самолете. Сказать спасибо всем службам. Верно говорит Фрол Сергеевич: надо отметить особо радистов. Их служба действительно впервые прошла настоящее боевое испытание и применение. От летчиков им благодарность объявить. Сегодняшний итог – все равно что выигранное сражение.