Страница 29 из 192
– Да, это действительно новости. – И замолчал.
Закончив все формальности и попрощавшись с Наконечным, Русанов собрал людей, уходивших с ним в другой полк:
– Товарищи вы мои боевые! Тяжело расставаться с домом и родными людьми. Но мы с вами солдаты на войне. Теперь нам нужно будет не только хорошо воевать, но и отстоять, утвердить в новом коллективе честь нашего полка. Доказать, что наши потери – не результат неумения вести бой, а следствие большого количества боев, в которых мы честно, с полным напряжением сил громили фашистскую нечисть. Я рад и горжусь тем, что нам с вами доверили продолжать начатое всем полком дело. Дело сложное, опасное, но необходимое. И мы будем стараться оправдать доверие наших командиров, товарищей и мстить за погибших. По самолетам!
Русанов обошел самолет с правого борта на левый, откуда обычно экипаж садится в кабины, и оторопело остановился. Вдоль всего фюзеляжа мелом был написан лозунг или призыв, а может быть, и заклинание: «Бей немцев! Будь вечно живой!»
– Чижов, твоя работа?
– Моя. Не ругайтесь. Пусть останется.
– С лозунгами летать не приходилось. Но и стирать не буду. Спасибо тебе.
А потом обнял техника. Трижды, по русскому обычаю, поцеловал и, не оглядываясь, полез в кабину…
Запустил мотор. Выруливая для взлета, увидел, что все остающиеся построились у края поля под знаменем. Люди молча, строгими взглядами провожали уходившие в небо последние самолеты полка.
Глава третья Фронт западнее
Волею судьбы Осипов вновь оказался в Харькове, в городе, где его застала война.
Госпиталь располагался по соседству с заводским аэродромом, и эта близость вновь и вновь возвращала его мысли к субботе двадцать первого июня, которая виделась ему в неимоверной дали и была столь непохожа на все последующие дни, что не верилось в возможность объективно воспроизвести то время.
В субботу не смогла улететь с заводского аэродрома не только их группа. Набралось более двадцати недовольных экипажей. Все они стремились в свои части и коллективно осаждали военпреда, требуя выяснения планов по разлету.
Воентехник второго ранга куда-то звонил, кричал в трубку, что ему негде ставить технику: стоянки и заводские площадки забиты самолетами. Утром должны прибыть за машинами новые люди. Их негде будет размещать. Настаивал, чтобы разрешили разлет, иначе в цехах будет остановлена работа, потому что доводочные площадки заняты и самолеты будут стоять в цехах.
Светлое время кончалось. Улетать уже было поздно, и военпред отослал всех на отдых со словами:
– Смотрите не загуляйте. Из Киева сейчас передали, что, может быть, разрешат перелет в воскресенье.
…Вечер выдался свободным, и вся их дружная компания молодежи отпросилась у военпреда съездить в город. Решили сразу ехать в парк: там можно было перекусить, эстраду послушать, развлечься на танцплощадке. После легкого ужина в ресторанчике парка танцевалось весело и вдохновенно. От девушек отбоя не было – военным они отдавали явное предпочтение. С музыкой им тоже повезло: игрались песни их любимой актрисы Клавдии Шульженко. К сожалению, все хорошее обычно быстро кончается. Не хотелось, но пора было возвращаться в гостиницу.
Полупустой трамвай неторопливо постукивал на стрелках, на перекрестках, кондуктор объявлял остановки. А он никак не мог отключиться от танцевального вечера. В голове по-прежнему звучал «Синий платочек».
В гостинице вместе попили чаю в буфете, посмотрели газеты и улеглись спать. Ночь выдалась душная. И никто из них, конечно, не догадывался и не думал о том, что действительно надвигалась гроза, что спят они последние мирные часы.
…Его разбудила дежурная по этажу. Сказала, что звонили с завода.
Велели срочно всем уехать на аэродром.
Матвей включил свет и посмотрел на часы: было немногим более двух часов ночи. В брюках и сапогах в комнату к ним зашел Русанов и на всякий случай переспросил у дежурной:
– Может быть, сказали, чтобы мы приехали утром?
– Нет-нет, сказали, чтобы вы немедленно ехали на аэродром. Сейчас придет автобус.
Когда подошел автобус, все уже были наготове. Рванули с места и помчались среди ночной тишины. У красных светофоров шофер не останавливался, а только мигал фарами, предупреждая случайные машины.
Ехали и гадали, что же случилось? А Носов философски закрыл дискуссию:
– Говорят, утро вечера мудренее. Рассветет – все и узнаем.
Военпред уже ждал. И сразу спросил:
– Все приехали?.. Вот и отлично. Приказано немедленно рассредоточить самолеты на аэродроме. Заводские летчики сейчас тоже приедут. Разруливать с правого фланга. Наши техники на полуторке будут показывать, куда ставить самолеты, и доставлять экипажи к новым агрегатам. Вопросов не задавать. Сам ничего не знаю. Смотрите только, не подавите людей и автомобили!
И началось.
Темно. Шумно. Смотри и смотри не в два, а в четыре глаза: летчик в кабине на своем месте, штурман стоит на крыле, держась за борт кабины, и помогает летчику смотреть – что, где, как. Автомобиль впереди – самолет за ним.
Как часто бывает перед утром: темнота еще больше сгустилась. Небо закрыло темными тучами, а потом пошел дождь. Чистый ад, а не ночь.
К пяти часам утра работа была закончена без происшествий: люди и самолеты не пострадали.
Уже рассветало, когда мокрые, грязные летчики собрались у военпреда. В глазах немой вопрос: «Какие новые распоряжения?» Военпред сразу всех «успокоил», сказав, что у него нового ничего нет, разлет пока не разрешают, и послал всех приводить себя в порядок и пить чай в заводском буфете.
Запомнилась в то утро Осипову крупная фигура заводского летчика, который за столом своих сослуживцев басил:
– Пропал выходной, надо же. У жены сегодня именины. Собрались всей семьей махнуть на Донец. Ничего себе покупались. В рабочие дни с утра до темна на заводе, да еще и выходные стали прихватывать. Вот служба…
И никто тогда из сидящих в заводском буфете, спавших и не спавших людей в этом большом городе не знал, что воскресенье, еще не начавшись, уже кончилось. Не знали люди, что на западе, откуда пришли с дождем эти предутренние тучи, уже гремит канонада, льется кровь и полыхают пожарища. Не знали и улетавшие.
С отлетом их группе повезло. Попали в первую очередь.
Подготовка к вылету и указания военпреда напоминали тогда Матвею первую и непонятную игру в учебную войну.
«Всем улетающим маршруты утверждены. Начались учения. Запишите сигнал «Я свой самолет». Для всех высота полета не более двухсот метров. Киевлянам город обходить южнее на пятнадцать километров. После Днепра курс на свой аэродром».
После взлета Матвей попросил штурмана настроиться на радиостанцию Коминтерна, чтобы послушать известия.
И сразу услышал слова Молотова, который говорил о нападении германской армии на границы Советского Союза, о бомбардировке городов.
Не верилось в услышанное. И он попросил выключить радио.
– Что, Саша, война? Или провокация по радио?
– Не провокация, командир! Ни на радио, ни на земле. Что, Молотов анекдоты рассказывает, когда называет конкретные события? Кто же на провокацию будет бомбить города в глубине страны и военные базы? Это, Матвей, война! Летим мы с тобой не просто в полк, а летим на войну. И, может быть, наши аэродромы, основной и лагерный, уже бомбили.
Киев встретил их пожаром в районе вокзала, несколькими аэростатами воздушного заграждения, поднятыми в воздух, разбитыми ангарами на основном аэродроме.
На лагерном аэродроме уже не было видно палаточного городка, красивых линеек из плотных рядов самолетов, которые были рассредоточены по всему полю.
Увидев наши самолеты и не узнав их вначале, люди начали разбегаться в разные стороны и падать на землю, думая, что сейчас по ним будут стрелять, а может, и бомбить.
Он тогда окончательно убедился, что началась война и полк уже видел немцев в воздухе. Если слова Молотова, их трагизм он не успел осмыслить в воздухе, то тут понял и убедился, что прилетел на войну. Но аэродром их еще не бомбили, потому что не видно было разбитых и сгоревших самолетов.