Трехдневный детектив

— Товарищ Улф выслушал похвалы и теперь, может быть, захочет сказать что-нибудь в заключение, — замминистра улыбнулся.

— Хорошо, я скажу! — Конрад встал. Он хотел сунуть руки в карманы пиджака, как делал обычно, но потом сообразил, что перед подобной аудиторией вести себя так непристало; однако, куда девать руки, он не знал, и это его разозлило.

Когда Конрад заявил: «Хорошо, я скажу», — Алвис и Юрис выпрямились, потому что в те далекие времена, когда Конрад изучал юриспруденцию, обучали также и риторике, и Конрад, видно, хорошо усвоил предмет: каждое его выступление превращалось в настоящий спектакль.

— Хорошо, я скажу, — «Конрад скрестил руки на груди, и Алвис подумал, что для полноты впечатления не хватает только, чтобы на Конраде были старинная судейская мантия и черная треуголка. Чтобы ораторствовать было удобнее, Конрад вышел на середину комнаты.

— Спасибо за похвалы! Самые большие порции именинного пирога причитаются Алвису и Юрису, вернее, Юрису и Алвису, потому что Алвис вчера небрежно выполнил одно из своих заданий и сегодня, должно быть, еще не исправил ошибку. Он знает, о чем речь.

Алвис зарделся. Какая необходимость еще раз тащиться в Дони? Чтобы сунуть нос в гараж Римшей и убедиться, что там действительно стоит тупоносый «Запорожец»?

Замминистра вопросительно глянул на Ллвиса, и Алвису пришлось сказать.

— Как только освобожусь, сейчас же поеду в Дони.

— Это уже не имеет значения. Если вчера на машине ездили, сегодня она вполне может находиться в гараже. А если считать, что и Нелли Римша замешана, то после твоего телефонного звонка, так оно наверняка и есть. Если же она ни при чем, то проверка вовсе не нужна.

— Ах, святая богоматерь Аглонская, чудотворная! — Юрис происходил из семьи рьяных латгальских католиков, поэтому в его речи время от времени мелькали святые.

— Теоретически так оно должно быть.

— Теоретически доказывали, что никаких биотоков нет и быть не может! — Сейчас он выпалит то, что у него на уме.

Конрад глубоко втянул воздух и вздохнул.

— Ведь ни один из вас не верит в интуицию. По крайней мере, вы так утверждаете. Может быть, потому, что отрицать интуицию модно, и как бы то ни было, мода свое берет. А я в интуицию верю. В интуицию и подсознание. В моем понимании интуиция — это то же самое подсознание. Оно выуживает из клеток мозга всякие мелкие, незначительные фактики — такие мелкие и незначительные, что сознание наше не желает на них останавливаться. Выудит, сбросит все в тачку и подвезет нам — берите. А мы, может, и взяли бы, но начинаем судить да рядить да на месте топтаться: фактики-то мелкие, детально их не разглядеть, и мы в конце концов отказываемся от всей тачки. Ясно ли я говорю? Не очень? Я хочу сказать, что интуиция возникает не на пустом месте. И моя интуиция подсказывает мне: в деле инкассаторов что-то не так!

— Но интуиция не может служить доказательством! — воскликнул представитель прокуратуры, который знал Конрада меньше других.

Вокруг глаз полковника Улфа собрались смешливые морщинки. Алвис понял: Конрад напрашивался именно на такую постановку вопроса и получил то, чего хотел.

— Правильно. Интуиция — не доказательство. Интуиция — стимул, который гонит меня в определенном направлении. Или — как в данном случае — велит остановиться и подумать. И я остановился и стал думать. И поэтому не смог заснуть до самого утра, — он перевел дух и продолжал. — Вы думаете, что мы располагаем множеством веских материалов. Ничего у нас нет! Ничего фундаментального, такого, чему можно было бы поверить и не ошибиться. За исключением тех фактов, что похищены восемьдесят шесть тысяч, один инкассатор убит, а второй лежит в больнице. Но без фундамента даже дровяной сарай не построишь. А уж следствие начинать… То же, что нащупывать путь во тьме.

— Нельзя ли конкретнее…, — замминистра слушал очень внимательно.

— Пожалуйста! Вы знаете, где находится такси 86 — 37? Такси пропало. И не найдено. И я, как и вы, думаю: далеко оно уехать не могло. Вот мы и подошли к первому сообщению, которому можно верить: такси переехало мост через Юглу. До Сигулды оно не добралось, до Саулкрастов тоже; не видели его и в Огре.

— Значит, оно в лесу.

— Если сегодня его не обнаружат, держу пари, что и в лесу такси нет.

— Но ведь имеются фотографии обоих преступников, — сказал представитель прокуратуры.

— Преступников у нас всего лишь фотографии двух людей, но не преступников. И не дай бог, чтобы кому-нибудь пришла в голову мысль показать их по телевидению с комментариями: «Милиция ищет двух особо опасных преступников». Ведь пока что никто не может утверждать, что Дуршис не карабкается себе спокойно на гору, а Римша не поехал по бабам.

— Голубовский показывает…

— В том-то и беда, что только Голубовский показывает и только Нелли Римша показывает! И каждый о другом человеке. Достаточно, чтобы один из них солгал или ошибся, и зашатается все здание, которое мы так тщательно построили. Нужен фундамент! Нужно, по крайней мере, доказательство, что Дуршис и Римша были знакомы.

— Надеюсь, товарищ Улф не отказывается вовсе от использования телевидения, — сказал замминистра.

— Этого я не говорил. Фотографию Римши можно прокомментировать так: «Вышел из дому и не вернулся…» И надо еще попросить, чтобы сообщили, не замечено ли где-нибудь такси 86 — 37. А вот о том, чтобы демонстрировать часового мастера, думать еще рано.

Конрад сел. И теперь казалось, будто он вовсе не поднимался со стула.

Установилась довольно длительная неловкая тишина.

— Товарищ Улф полностью разбил наши иллюзии, но, к сожалению, опровергнуть его мы не можем… — сказал замминистра. — Еще кто-нибудь хочет высказаться?

Никто не хотел.

— Может быть, у полковника Улфа есть предложения?

— Да! — Конрад резко встал. Мысль возникла внезапно, она была неотразимо соблазнительна. Так соблазнительна, что он не мог с ней бороться. Конрад вошел в азарт… И все же он принудил себя говорить медленно, чтобы слова падали тяжело и веско. — Я хотел бы… Руководимый мною отдел угрозыска в настоящее время работает нормально. Кроме обсуждаемого, есть только рядовые преступления. Коллеги, занимающиеся ими, опытны и не испытывают особой необходимости в моих советах. И все же мне приходится размышлять обо всем этом: и о взломах, и о… Впрочем, зачем я рассказываю? Вы и так меня понимаете…

Заместитель министра сразу ухватил мысль:

— Товарищ Улф хочет, чтобы его на время освободили от всех обязанностей и позволили заниматься только делом инкассаторов.

— Не, могу, конечно, гарантировать, что справлюсь с делом лучше других, но все мы верим в свою звезду, и я не составляю исключения.

Коллеги смотрели на него в недоумении.

— А кто будет руководить отделом?

— Нельзя же из-за одного преступления тотчас же…

— У меня хороший заместитель, — прервал Конрад. — Он отлично справляется, когда я в отпуске. И когда уйду на пенсию, тоже будет справляться… Такая постановка вопроса попросту нелогична! Пожалуйста, примите во внимание степень опасности преступника! Я выберу себе самых подходящих помощников. Я…

— Конрад, — возразил замминистра, — все мы вас очень ценим. Вы это знаете. Я бы с удовольствием поддержал ваше предложение, но не будет ли для вас слишком трудно так резко изменить ритм работы?

— Слишком трудно? Вы шутите! За целых двадцать лет не было такого дня, чтобы я мог позволить себе заниматься лишь одним преступлением. Вы просто омолодите меня на двадцать лет и таким образом продлите мне жизнь.

12

Чтобы попасть к Конраду, надо было пройти через кабинет Алвиса. Была, правда, еще одна дверь из кабинета Конрада прямо в коридор, но так уж повелось, что ею почти не пользовались. Месяцами дверь была заперта, и, если бы дежурный по министерству, у которого хранились все ключи, увидел однажды, что ключа от нее нет, он обязательно поднял бы тревогу. Некоторым дежурным за все время службы ни разу не привелось выдать этот ключ, а Конрад, просматривая однажды свою собственную связку ключей — никто не мог понять, почему у него развелось так много замков, — долго и глубокомысленно соображал, от чего этот ключ. Он даже заподозрил, что Алвис нарочно прицепил ключ, чтобы позабавиться.