Страница 15 из 28
— Где же ты вычитал про нас с Дмитрием Степановичем? Мы что-то не заметили? — усмехнувшись, спросил Сергея Гришка Казак.
— Много я видел тупых людей, но таких баранов, как ты, вижу впервые. Да вся статья от первого до последнего слова посвящается вам. Вот в ней говориться, что для коллективизации срок отпущен в два года, а местная власть в погоне за процентами решила провести сплошную коллективизацию в одночасье, тем самым, нарушая указания ЦК. Это была очень большая ошибка и вам ее не простят. Дальше говориться, чтобы загнать крестьян в колхозы, местная власть прибегла не к разъяснению политики партии, а к запугиванию людей путем лишения избирательных прав и угрозой раскулачивания, нарушая принцип добровольности вступления в колхозы. Это вторая ваша грубейшая ошибка, а Центральный Комитет не прощает ошибок членам партии при исполнении его постановлений. Третья ваша ошибка состоит в том, что вы многих середняков тоже записали в кулаки. Достаточно и этих ошибок, чтобы лишиться партбилета, а в худшем случае попасть в тюрьму.
— Но ведь, Сергей Егорович, всё, что произошло, не наша выдумка. Нам приказывали, — с какими-то нотками заикания проговорил Митька Жук.
— А у вас были на плечах головы или они пустые? Вам не пришло в голову, что вам не разрешали менять уклад жизни крестьян и распоряжаться судьбами людей? Конечно, для вас было лестно получить большую власть над односельчанами, но вы не думали, что за все неудачи в сельском хозяйстве именно вам теперь и придется отвечать. Вам никогда не приходила в голову мысль, для чего Сталину так срочно понадобилась коллективизация?
— Всем известно, чтобы людям жилось лучше, чтобы освободить крестьян от непосильного труда, накормить людей досыта, — сел на своего конька Митька, словно перед ним сидел не Сергей Пономарёв, а жители села на собрании.
— Тогда объясни мне, как увязать вашу программу «чтобы людям жилось лучше и накормить людей досыта», с тем, что вы, как собак, выгнали людей из домов и отобрали у них последний кусок хлеба. А у них малые детишки, старики, больные и немощные?
— Так они же кулаки! — вспыхнул Гришка.
— А кто вам дал право определять кто бедняк, а кто кулак? Даже если это так, то почему вы обрекли людей на голодную смерть? Вы так ничему и не научились. В школе вы просидели по одному году, Ленина и Сталина вы не читали и даже не знакомы с постановлениями партии и правительства. И откуда вы взяли, что если крестьянин имеет две коровы и две лошади, то он кулак, если мужик имеет одну лошадь и одну корову, то он середняк, а если у него нет ни лошади, ни коровы, то он бедняк. Тогда объясните мне, почему раскулачили Никифора Попова, если у него только одна лошадь и нет коровы, почему раскулачили Егора Попова, брата Никифора, если у него корова и лошадь на два двора с отцом? Да потому, что они приютили несчастных, которых вы лишили крова и куска хлеба, подкармливали их, хотя сами ели только картошку с огурцами. Вы не только раскулачили Поповых, но вы не поставили в известность об этом вышестоящие организации. Поэтому я написал заявление в Обком партии от имени крестьян нашего села на перегибы с вашей стороны и сейчас мой брат собирает подписи жителей села под этим заявлением. И если вы не вернете сегодня же дом Никифору, то завтра это заявление ляжет на стол Варейкису. Надеюсь, что на это у вас хватит ума. Подумайте о последствиях. И последнее, о чем я хотел вам рассказать. Скоро начнется посевная, и за урожай будут нести ответственность не колхозники, а вы лично, как местная власть. Я вам уже задавал вопрос, для чего проводиться коллективизация, и вы несли ахинею о свободе и зажиточной жизни. Так это чушь! Сталину нужен не сытый колхозник, а хлеб. Вы слышали, что в стране проводиться не только коллективизация, но и индустриализация. Но у нас в стране ничего нет. Заводы стоят, железные дороги и шахты развалились, а для того чтобы это все заработало — нужны машины, а чтобы строить машины, нужны станки, а у нас нет ни того, ни другого. Они, конечно, есть за границей, но нам никто не даст бесплатно, нужна валюта. А где ее возьмешь, если наша промышленность разорена, и продать нам за границу нечего, кроме хлеба. Сталин ждет от колхозов большого урожая, но откуда ему взяться, если на селе такие идиоты, как вы, ухитрились раскулачить самых трудолюбивых крестьян. Лично наша семья в зиму кормила несколько десятков бедняков, а мой кооператив продавал государству столько же хлеба, сколько все остальное село. А теперь вы с кем остались? С Петькой Лободой, Жоговым, Варькой Култышкиной? А ведь с вас будут спрашивать об урожае.
— Кроме Петьки в селе осталось немало хороших работников и честных людей.
— Ты Митька прав, но после сталинской статьи эти честные люди побегут из колхоза, заберут лошадей и коров. И на чем вы будете пахать?
— А кто им разрешит?
— Разрешил сам Сталин в своей статье. Но это еще не беда, а беда в том, что вам не только не на чем будет сеять, а нечем будет сеять. Ведь весь семенной фонд лежит у меня в амбаре и его хватит, самое большое, на треть всей пахотной земли, а с вас спросят урожай со всего посевного клина. Город вам зерна не даст, ибо он и сам сидит без хлеба, а деньги, которые вам выделили на укрепление колхоза, вы пропили и за них вас тоже попросят отчитаться.
— Сергей Егорович! Со всем, что ты нам рассказал, мы во многом согласны, но скажи, а что бы ты сделал на нашем месте?
— Не препятствуйте мужикам уходить из колхоза. Есть, Митька, как ты сказал, работники честные, хорошие и я уверен, что у них на всякий случай припрятано зерно. Вот за них и держись, дай им отсеяться и тем самым выполни план хлебопоставок. Об этом не распространяйся, числи их колхозниками, а через год они вновь окажутся в колхозе, ибо у государства есть много способов заставить сделать это. Кроме того, вам еще благодарны будут, так как появится возможность запастись на зиму хлебом, которого могло не быть. А теперь мне пора заканчивать. В селе говорят, что на Пономарёвых ты, Митька, обозлился из-за неудавшегося сватовства, но это ерунда. Все дело в том, что мой кооператив был бельмом у тебя на глазу, он мешал созданию колхоза, мешал стать тебе начальником, и ты его решил придушить. А теперь прощайте, и не поминайте лихом, да не забудьте отдать дом Никифору Попову и заодно снимите звание кулака с его брата Егора.
— А что мы можем сделать для тебя?
— Лучше было бы, если бы вы ничего не делали. А теперь вы бессильны, так как я уже утвержден в роли кулака, с вашей подачи, на более высоком уровне. Поэтому свой вопрос я буду решать в городе и не пропаду, человек я грамотный.
Сергей встал, повернулся к ним спиной и вышел на улицу. Когда закрылась дверь, Митька хлопнул ладонью по столу и сказал:
— Ну и умён, сволота!
Весна в этом году пришла рано. Солнце стояло высоко и сильно прогревало. Поля обнажились, и только кое-где в лесных чашах лежал желтый осевший снег. По лощинам сочились говорливые ручейки. Дали расширились, засинели. Все обновлялось, все тянулось к жизни. По дворам курился навоз, распространяя вокруг себя крепкий и пряный запах. Сергей, лежа в запечье, вдыхал этот знакомый с детства запах и какая-то нестерпимая печаль точила его грудь. Он изнывал от скуки, его тянуло в поле, лицом к лицу с воскресающей природой и тихая печаль томительно преследовала его. Его с женой и мальчиком приютила чета Володякиных. Бабушка Варя и дедушка Митрофан были людьми набожными. Они не только предоставили Сергею кров, но и кормили в силу своих возможностей. И теперь, лежа в чужой избе, он изнывал от безделья и бессилия, слушая хлопотливое кудахтанье кур и, звонко оглашавшего двор своим пением, петуха. Ему хотелось дела, суеты, шума и движения. А в это время в селе накалялись, кипели страсти, и никому не было никакого дела до Сергея Пономарева с его переживаниями и волнениями. Село бурлило, грозя перейти в бунт. Необходимо было срочно принять какие-то меры, чтобы утихомирить мужиков. Для выработки этих мер с утра в сельсовете собралось все сельское начальство. Здесь был Козырев, Гандобин, Митька Жук, Гришка Казак и Попов. Слово дали Гришке, председателю сельсовета.