Вендетта

Рунный рисунок! Он снова предстал перед мысленным взором Ская. Беркана, искупление. Руна, которая приведет его к последнему символу расклада — руне Наутиз — и к тому могуществу, в коем он нуждается.

И еще Скай понял, что Жаклин ошибалась: в долине смерти перед ними встанет не один выбор. Будет и другой.

Он громко произнес:

— Тца!

ГЛАВА 19

ПОСВЯЩЕНИЕ

Бабушка разбудила Ская до рассвета, когда сон еще не полностью покинул его взбудораженный мозг.

— Завтрак! — возвестила она, поставила на стол стакан воды и затем вновь скрылась в своей комнате.

Скай посмотрел на стол и вздрогнул, но не только от холода — а было нежарко, — но и оттого, что означал этот стакан. В Jour des Morts многие предпочитают поститься — с восхода солнца и до заката ничего не едят и пьют только воду. Но у готовящегося к посвящению выбора нет. Если, конечно, он хочет приобщиться к тайнам умерших предков.

«А хочу ли я?» — задумался Скай.

Когда он выпьет воду, пути назад не будет, он вверит свою судьбу в бабушкины руки.

Юноша неуверенно взялся за стакан. Хотя после операции прошло уже больше трех недель, он все еще удивлялся порой пурпурному цвету кожи со следами желтой антибактериальной мази. Врачи были удовлетворены результатом — пересадка прошла успешно, рука больше не чесалась, хотя еще через неделю после того, как сняли повязку, зудело так, будто под кожей завелась целая колония муравьев. Тем не менее он пока еще не привык полностью к новым ощущениям.

— Готов? — окликнула его бабушка из своей комнаты.

— Да не совсем, — отозвался Скай, но все же схватил стакан, поднес к губам и сделал глоток.

День мертвых начался.

Скай встал и быстро переоделся в ту же одежду, что была на нем в ночь первой охоты, — так велела Паскалин: в черную футболку, черные джинсы, носки, кроссовки.

Она появилась из спальни, также одетая во все черное, и довольно долго бабушка и внук стояли и просто глядели друг на друга. Все три недели, прошедшие со дня выписки из больницы, они носили самые обычные наряды, приличествующие началу осени. Паскалин выполнила обещание: они вдвоем объехали весь остров, останавливаясь на ночлег в маленьких гостиницах, и вернулись лишь накануне вечером. За все это время они словом не обмолвились ни о Дне мертвых, ни о Фарсезе.

А теперь стоят здесь, одетые во все черное, и смотрят друг другу в глаза.

Бабушка первой нарушила молчание:

— Понесешь вот это.

Она указала на подобие металлического лотка на ножках.

— Что это такое?

— Жаровня. В гробницах холодно. И прихвати зажигалку Луки. — Паскалин коротко улыбнулась. — Но ничего более, Скай. В старые времена ты бы весь день провел обнаженным — ведь тебе предстоит, по сути, родиться заново. Сейчас власти не дозволяют разгуливать нагишом, но, кроме одежды, у тебя с собой ничего не должно быть.

Бабушка прошла на кухню. Скай, услышав, как она открывает дверцы буфета, метнулся к своему рюкзаку, вытащил два предмета, оба из камня, и положил их в карманы джинсов.

Едва он выпрямился, в комнату вернулась Паскалин с полиэтиленовыми пакетами в руках.

— Идем, — позвала она.

Скай пошел за ней, чувствуя себя немного виноватым из-за ослушания, но все же надеясь, что предметы, которые он прихватил, не станут помехой посвящению. Он хорошо помнил, каково было ему, когда он в первый раз оказался в мире маццери. Скай тогда совершенно потерялся, испытывая трепет перед незнакомой обстановкой. И сейчас ему необходимо было иметь рядом что-то, что поможет снова обрести себя.

Выйдя из дома, они сразу присоединились к шествию. Оно не было организованным. Никаких повозок или знамен, но из мощенных булыжником переулков появлялись все новые фигуры и вливались в движущийся по улице поток — как будто ручейки в реку, текущую через город в направлении холмов. К тому времени, как впереди показалась окружающая кладбище стена, в слабом свете рождающегося дня Скай насчитал в процессии по меньшей мере четыре десятка человек. Как только передовые оказались перед железными воротами, те открылись, хотя Скай не увидел никого, кто бы мог распахнуть створки. Скрежеща несмазанными петлями, они разошлись, и люди стали проходить на кладбище и разбредаться по аллеям.

Все гробницы здесь были темными. Все, кроме одной.

— Фарсезе, — пробурчала Паскалин, проследив за взглядом Ская. — Богатым не обязательно дожидаться рассвета.

Семейный мавзолей Фарсезе был огромен — двадцать ярдов в ширину и еще больше в длину и своими гранитными колоннадами и зубчатыми стенами совершенно подавлял соседние склепы. За зарешеченными окнами мерцал свет. Скай не сомневался, что одна из громадных теней, движущихся внутри, принадлежит Жаклин. Она тоже хочет приобщиться к знаниям предков. Она тоже хочет этой ночью свободно, повинуясь только собственному желанию, покинуть тело и охотиться. И убивать.

Сейчас они шли тем же путем, каким Скай преследовал бабушку больше месяца назад. Он теперь заметил то, на что тогда не обратил внимания: чем дальше пробираешься в глубь кладбища, тем более убогими становятся гробницы — и по форме, и по степени ухоженности. Когда они наконец остановились, Скай увидел, что семейный склеп Маркагги представляет собой не более чем каменную будку, раз в шесть меньше мавзолея Фарсезе.

Паскалин как будто прочитала мысли внука.

— Мертвым без разницы, — прошептала она. — Для них вся эта внешняя мишура не имеет ровно никакого значения. Важно то, что лежит внутри.

Она указала на жаровню.

— Поставь ее сюда.

Скай так и сделал, поместив железный ящик у небольшой кучки дров сбоку от входа. Бабушка вставила ключ в замок, и двери с недовольным скрипом распахнулись.

— Après vous,[32] — пригласила она.

Скай знал, что не может проявлять нерешительность. Он шагнул внутрь, бабушка вошла следом, и теперь они стояли, освещенные первыми лучами солнца; пар вырывался из ртов, глаза постепенно привыкали к темноте, а ноздри улавливали запахи дерева, холодного камня и… Чего-то еще.

Наконец Скай заговорил:

— И что теперь?

Паскалин протянула руку в темный угол за дверью и вытащила метлу.

— Сначала это, — ответила она, протягивая инструмент Скаю. — Затем…

Из пакета она вытащила совок и щетку с жесткой щетиной. За ними последовали и другие вещи: тряпки, бутылки.

— Мы будем убирать?

После пробуждения до рассвета и шествия на кладбище Скай вправе был ожидать чего-то менее прозаичного.

— Не мы, — ответила бабушка, ставя на пол бутылку с водой. — Ты.

Она вышла на улицу.

— Подожди! — пронзительно крикнул Скай. — Ты же не оставишь меня здесь?

— Я вернусь на закате, — ответила Паскалин, не останавливаясь.

— На закате! — Он осмотрелся, сглотнул. — И что я буду делать все это время?

Бабушка уже казалась темным силуэтом в лучах восходящего солнца, лицо ее скрывали тени.

— Поухаживай за своими предками, Скай. Прибери в их обиталище. Узнай своих мертвецов.

С этими словами она удалилась. Скай остался стоять, борясь с искушением броситься следом и размышляя над новой сотней вопросов. Он огляделся. На улице понемногу светало, но в склепе не было ни единого окна, и солнечным лучам еще предстояло достичь самых дальних уголков. Однако мрак уже рассеялся достаточно, чтобы Скай разглядел очертания привинченных к гробам металлических рамок с фотографиями недавно почивших Маркагги.

— Привет, — негромко, сухим тоном произнес он.

Тишина. Но не абсолютная, как если бы здесь никого не было. Казалось, будто кто-то затаил дыхание перед тем, как ответить.

Скай поднял метлу. Почти с самого момента пробуждения он отчаянно мерз. Бабушка позволила ему надеть одну только футболку, а в каменном саркофаге стоял поистине арктический холод. Однако, двигаясь, Скай начал понемногу согреваться. Поле для деятельности было обширным: вероятно, в гробнице убирали всего раз в году, в этот самый день; сквозь железную решетку, служившую дверью, внутрь попадал самый разнообразный мусор, носимый ветром. Листья, обертки, цветы с других могил — все это вперемешку с пылью заполняло многочисленные щели в каменном полу.

32

Прошу (букв.: после вас) (фр.).