Вендетта

Осел постоял на месте еще несколько мгновений, затем повернулся, чем-то привлеченный, и все увидели то, что до сего момента скрывала ослиная морда, подергивающиеся уши и длинная шея: на спине животного сидел человек в форме генуэзского солдата. Головы у него не было.

Что-то вылетело из окна, ударило осла по ноге. Тот дернулся вперед, издал громкий крик, встал на дыбы и сбросил труп. Тело упало на камни, конечности вывернулись, шея уткнулась в землю, так что казалось, будто голова под мостовой. Затем раздался смех, но на этот раз — по другую сторону баррикады. Смеялся мужчина, медленно выезжавший на лошади из-за угла. Он являлся воплощением худших ожиданий горожан — высокий, в развевающихся белых одеждах, на голове красуется тюрбан, шикарная густая борода спадает на ослепительно сияющий в солнечных лучах серебряный нагрудник. Это был тот самый человек, которого Тца увидела со стены башни. Он опять поднял руку, но на сей раз не для того чтобы сказать: «Тсс». Налетчик размахнулся и швырнул на булыжник несколько отрубленных голов.

Он снова рассмеялся, затем вынул из закрепленных на боку лошади ножен длинную кривую саблю, поднял над головой и прокричал:

— Аллах акбар!

И тут же сотни глоток позади него подхватили крик.

— Аллах акбар! — вопили арабы, пешие воины, хлынувшие вслед за предводителем на площадь.

К чести мужчин — и одной девушки — Сартена, надо сказать, что лишь трое дрогнули, выронили оружие и бросились бежать. Остальные подняли мушкеты, аркебузы, арбалеты и приготовились к бою.

— Подождите! Подождите! — крикнул капитан.

Солдаты послушались приказа, но горожан было не остановить. Под пулями и арбалетными стрелами несколько нападавших, кто с криками, кто молча, упали на камни.

Тца тоже ждала. До цели оставалось еще восемь десятков шагов — так далеко попасть из своего оружия она не могла, поэтому расшитый кожаный мешочек пращи пока что мирно покоился на шее. Закладывать камень и ждать, пока захватчики с криками бегут на баррикаду, не имело смысла. Она только дрогнет, потеряет концентрацию и промахнется. За тысячи дней и ночей, проведенных в горах, Тца хорошо выучила порядок действий в таких ситуациях. Когда охотишься на зайца, чтобы состряпать из него жаркое, на кабана, в чьи глаза желаешь посмотреть, или готовишься атаковать волка, собирающегося полакомиться козлятинкой, нападать надо внезапно. Есть лишь краткий миг на то, чтобы зарядить пращу, прицелиться и убить. Надо действовать не раздумывая.

— Огонь! — скомандовал капитан.

Солдаты выстрелили, и большинство пуль нашли цель. Этого момента Тца и дожидалась. Под прикрытием порохового дыма она взобралась на ближайшую повозку, не обращая внимания на отца, который приказывал ей спуститься обратно. Согнувшись там, девушка сняла пращу с шеи и вложила в середину петли камень. Широко раскинув руки и крепко натянув веревки, гибким движением встала на ноги, высвободила левую руку, а правой принялась раскручивать пращу над головой. Придавливать камень в его ложе уже не требовалось — после первого оборота он удерживался под действием собственного веса. На третьем круге праща начала жужжать, будто пчелы в улье. К пятому она разошлась до максимальной скорости. На правой руке забугрились мускулы; левая, более слабая, готовилась подавать камни.

В дыму перед собой девушка увидела врагов. Человека на лошади, к ее разочарованию, среди них не было. Впрочем, впереди толпы бежал новый главарь, призывая остальных за собой.

Ж-ж-ж! — жужжала праща. Тца прицелилась в голову, как раз над глазами. Выдохнула и отпустила свободный конец.

Человек перестал кричать, внезапно запнулся и отлетел назад, как если бы кто-то заарканил его и резко потянул за веревку. Тца заметила это лишь мельком, спрыгивая с повозки, как раз в тот момент, когда первый из нападавших достиг баррикады. Несмотря на окружающий шум, крики ужаса и боли, ругательства, звон клинков, на мгновение внутри девушки воцарился покой.

«Так вот каково это — убить человека, — подумала она. — Как легко!»

Ее размышления прервал араб. Запрыгнув на повозку, он занес над головой девушки огромный двуручный меч. Она отскочила в сторону, и лезвие расщепило дерево перед ее лицом. А затем вмешался отец, воткнув саблю налетчику в пах. С пронзительным криком тот упал прямо на Коломбо, клыки которого довершили дело.

Тиццане здесь делать было нечего — мясницкий нож не мог соперничать с саблями арабов, а для ее оружия требовалось свободное пространство.

— Пойдем, Коломбо! — крикнула она, оттаскивая пса от трупа пирата.

В двадцати шагах позади находился городской колодец с широкими каменными стенками. Тца подбежала к нему, запрыгнула наверх и сунула руку в сумку.

Некоторые враги уже забралась на повозки, они-то и стали первой ее мишенью. Нескольким повезло: один удачно нагнулся, другой неожиданно шагнул в сторону. Госпожа Удача защитила их; другим пришлось хуже. В жужжании пращи, среди предсмертных криков Тца потеряла счет камням. Наконец, сунув руку в сумку, девушка обнаружила, что снаряды закончились. И пока она недоверчиво рассматривала пустую ладонь, баррикаду прорвали.

Мужчины, которые сражались, и сражались хорошо, теперь бежали. Дрогнули даже соблюдавшие до того дисциплину солдаты. Тца видела, как капитан, пытавшийся задержать своих воинов, был поражен копьем в спину. Видела, как отец споткнулся и мощный удар вражеского ятагана выбил оружие у него из рук.

— Папа! — крикнула девушка, когда кривая сабля снова поднялась — и опустилась, рассекая плоть.

Тело отца упало и тут же исчезло в водовороте сражения. И сейчас не было времени на размышления — человек, которого Тца едва знала, который побил ее сегодня утром, который намеревался продать ее в жены трусу, все же оставался ее отцом, и он, без сомнения, погиб. Не до раздумий было и когда другой пират бросился на нее с копьем наперевес. Он смотрел только на девушку и на пращу и потому не заметил притаившегося пса, клубок черной и рыжей шерсти, а увидел только, когда тот прыгнул на него и вонзил зубы в горло. Вопль захлебнулся в крови, и к моменту, когда Коломбо повалил врага на землю, тот был уже почти мертв.

— Ко мне! — позвала девушка, и пес, как всегда, мгновенно подчинился.

Сражение закончилось. Большинство мужчин, те, кто не убежал, поняли, что проиграли, и сложили оружие. К горлу их арабы приставили острые клинки. Но кровопролития больше не было — в конце концов, работорговцы пришли сюда не убивать. Никто не хотел портить товар.

Возможно, они приняли Тиццану за каменную горгулью, поставленную стеречь городской колодец, поскольку никто не обращал внимания ни на нее, ни на сидящего рядом пса, ни на валяющееся поблизости тело. Не обращал до тех пор, пока не подул легкий ветерок. Он разогнал пороховой дым, и в его клочьях показался всадник. Он посмотрел прямо на девушку, как и раньше, у башни, и, указав на нее саблей, выкрикнул какую-то команду.

Тца спрыгнула с колодца и побежала.

Она была быстрее облаченных в металлические нагрудники пиратов и, кроме того, хорошо знала город. Несколько корсиканцев все еще взбирались вверх по холму в направлении восточных ворот. За ними лежали виноградники, а дальше — маки. Стоит туда добраться, и люди будут спасены.

Но вдруг Тца увидела, что не меньше народу несется с паническими криками в противоположном направлении, от ворот. Она разглядела в толпе знакомого, выскочила на мостовую и, когда тот пробегал мимо, схватила за запястье.

Филиппи Чезаре заорал от ужаса, пытаясь свободной рукой отбить внезапное нападение, но затем разглядел противника.

— Пусти меня! — закричал он, извиваясь в ее руках.

— Восточные ворота?

— Их захватили арабы, там… — Дыхание молодого человека было неровным и прерывалось кашлем. — Они во всех башнях. Из города не выбраться.

Тца чувствовала исходивший от его штанов запах мочи. Храбрец, что издевался над ней меньше часа назад, уступил место жалкому трусу.

— Куда ты бежишь?