Вакханалия

— Так и было, — подтвердила Сургачева, — зуб даю. Борис Аркадьевич всего лишь приятный собеседник.

— Подумаешь, криминал, — махнул рукой Красноперов. — Ритуха вон с Игорьком, помнится, в те выходные минут сорок через забор болтали — он на своем участке, она на своем. Как магнитом притянутые… Я с вечера тогда пивка принял — бутылочек семь, — работа и не пошла. Дай, думаю, спать завалюсь, а пораньше встану — наверстаю. Так и сделал. Стою на втором этаже, кофейком балуюсь, а они через переулочек: шу-шу, да шу-шу. Болтовней увлеклись — и ни черта не видят. А ведь рановато было — часиков восемь, едва рассвело.

— Один — один, — прокомментировала Сургачева. — Меня он об этом в известность не ставил.

— Два — один, — поправил Постоялов. — Причем не в вашу пользу.

Марышев побагровел, как селедка под шубой. Но орать не стал, сдержался.

— Глазастый ты наш, — тяжело выгрузил он из себя. — Не в ту сторону смотришь… Кира, ну о чем тут говорить? Ну вышел я с утреца на крыльцо покурить, а чего такого? Я не похмельный был — проснулся рано. Ты еще спала, а Рита у себя на сотках гребла чего-то. Ну разговорились…

— О чем? — утомленный беспробудным маразмом, выдохнул Верест.

— Ну так… это…

— О лекарствах, — быстро помогла Рита. — В те выходные у Игоря тетушка еще жива была, но очень плохая. Рак желудка у нее… Он обеспокоен был сильно, мы разговорились о лекарствах — он жаловался, что врачи в больнице фактически ничем не лечат, ждут кончины — а деньги за уход, содержание и якобы лечение требуют огромные. Я посоветовала ему новый препарат — фармавит, у нас в аптеке он пользуется спросом, и по-доброму переговорить с главврачом — насчет контроля за инъекциями… У нас ведь это принято — лекарства дорогие, на безнадежных больных экономят, укол не ставят, а ампулу — в карман…

— Совершенно правильно, — поддержал багровый Марышев. — Об этом мы и говорили. Я обнаружил злоупотребления в больнице — а мне ведь не по барабану: я пятнадцать лет назад мединститут окончил с красным дипломом…

— С красным носом ты его окончил, — проворчала Сургачева.

— Вы поговорили с главврачом? — спросил Верест.

— А что толку? — Марышев пожал плечами. — Этот фармавит лишь на время облегчает страдания — знаете, как бутерброд с маслом перед обширным возлиянием: как ни оборачивай желудок пленкой, а со временем прорвет…

— Все понял, — кивнул Верест и взглянул на часы. — Теперь последний вопрос — это к вам, Маргарита Семеновна: не появилось желание поделиться информацией?

— О чем вы? — испугалась Рита, зыркнув по сторонам.

— Усвоено, — опять кивнул Верест и, не давая ей времени в десятый раз показать, как она боится, вышел на середину комнаты, сказав слова, повергшие меня в изумление: — Следствие удовлетворено, господа, предварительными результатами. Оно не видит дальнейшей нужды в вашем присутствии. Через час все свободны. Желающие уехать могут уехать, желающие остаться могут остаться. Но не забывайте — дело не закончено. Многих из вас еще не раз вызовут. Кого-то в качестве свидетеля, кого-то в качестве… обвиняемого. А пока убедительная просьба дальше города никому не уезжать.

«А может, оно и к лучшему? — с какой-то не относящейся к делу тоской подумала я. — Уехать к чертовой матери, и точка. Где гарантия, что после сегодняшних откровений я пятую ночь проведу спокойно?»

Глава 9

— А ты не торопишься с инициативой? — спросила я у Вереста, не выставляя ему напоказ своих противоречий.

— Возможно, — допустил он, — но уверен, что поступаю правильно. Попробую доказать свою правоту полковнику Ананченко. Каждая ночь в этом бестиарии обходится в среднем по трупу. Зачем продолжать? Мы должны развести присутствующих здесь людей. Мы должны узнать, с кем по жизни общался Зубов. Мы должны разобраться в личной жизни Тамбовцева и отследить его коммерческие дела. Для этого не обязательно сидеть на дачах. Напротив — сидя на дачах, мы вообще ничего не сделаем. Рассуди сама: только на твою охрану уходит человеко-день…

— Ты просто по жене скучаешь, — догадалась я, — и по капитанской дочке.

Он вспыхнул:

— Не говори глупостей…

«А почему он, собственно, не имеет права скучать по жене? — вдруг подумала я. — Что в этом незаконного? Почему из-за моих неудовлетворенностей и капризов он вынужден оправдываться и нескладно врать?»

— Извини меня, — сказала я, пряча глаза. — Просто грустно как-то стало, ты не виноват. Прости старую дуру.

— Ты не дура, — возразил он. — Ты чудо… местного значения.

Мы бродили неприкаянные вдоль по Облепиховой, между моей и фаринзоновской оградами, и пытались влезть в шкуру Тамбовцева, вышедшего из машины с целью спрятать ценный предмет. Получалось очень бледно. Из-за особняка Фаринзонов неплохо просматривался угол Ромкиной дачи и окно в зале с прилипшими любопытными носами (Борзых с Замятным получили строгий приказ не выпускать никого из дома). У трансформаторной будки болтался Акулов, притворяясь, будто он нелюбопытный. С противоположной стороны прохаживался Ткаченко — этот без комплексов внимательно следил за нами.

Работать в таких условиях было трудно. Заниматься чем-то амурным и вовсе не хотелось.

— Ну и как тебе наше «тырло»? — поинтересовался Верест.

— Не знаю, — честно сказала я. — Это не информация, а дезинформация в полный рост. Подозревай любого — твое право. Даже затрудняюсь сказать, кто из них больше внушает недоверия. Умом голосую за Постоялова, сердцем — за Марышева, злостью — за Красноперова. Если речь зайдет о крупных деньгах — не исключу Сургачеву (она очень хорошо знает слово «дай»), если об обиде и борьбе за личное счастье — приплету и Рябинину, тоже штучка непростая… Мне показалось, ты зря дал им понять, будто Рябинина владеет информацией. Это опасно для нее.

— Не страшнее укола зонтиком, — улыбнулся Верест. — Во-первых, к Рябининой я приставлю Акулова — парень боевой, так что погибать будут с музыкой. Во-вторых, она ничего не знает, а только воображает. Характер такой. В-третьих, преступник может заинтересоваться — а вдруг она действительно владеет информацией, и тогда не исключено, что он проявит себя.

— Но он уже заинтересовался ею…

— Ты имеешь в виду злополучную сцену на крыльце? Ерунда на постном масле. Запугать? Но почему на чужом крыльце? Отправить в мир иной? Но зачем тогда глушить? Тут версия вырисовывается иного плана. Если на Рябинину кто-то и напал, то он просто перепутал ее с тобой. Ему нужна была не Рябинина, а ты! Похожая курточка, рост, фигура, ночка темная… Кто кроме тебя может подняться на твое крыльцо? Это продолжение предыдущей ночи, дорогая. Тебя усиленно хотят, полагая, что ты знаешь местонахождение вещицы. Это смелый ход — злодей знает, что я в доме, а все равно лезет. Выслеживает…

Я поежилась.

— Но прости, проследить, как на мое крыльцо поднимается человек, можно только с огорода Постоялова. Выходит, следил… Постоялов?

— Выходит, так, — кивнул Верест. — Или тот, кто пришел на его огород. Подожди… — Верест нахмурился, явно прокручивая в голове очередную сногсшибательную идею. — Он мог наблюдать твой уход с дачи (ты поперлась в «Дом с привидениями», помнишь?), но не отреагировать. Зачем ломать дрова? Ты рано или поздно вернешься. Через какое-то время ухожу я, наблюдатель приобадривается… Тут калитка раскрывается, и появляется женская фигура. Он решает, что ты уже вернулась, бесшумно подкрадывается в тот момент, когда «ты» поднимаешься на крыльцо, и… А обнаружив ошибку, тихо исчезает, затирая тряпкой следы. Нравится версия?

— Я, пожалуй, домой поеду…

Верест тихо засмеялся:

— Из морга недавно звонили. Спрашивают, не пора ли ехать за очередным жмуриком?.. Знаешь, Лида, я, конечно, несуеверный…

— Ты отвезешь меня в город?

— Отвезу.

— А капусту?

— Нет. Мы не занимаемся перевозкой овощей.

— Учти, мне придется возвращаться — мама вряд ли оценит такой поворот…

— Ладно, отвезу.