Вакханалия

— Не могла, — резко ответила я, — вам дороже тайна следствия, мне — моя жизнь. Да что вы волнуетесь, капитан? Если ценная вещица лежит у моего дома, мы ее найдем раньше преступника. Вот закончим беседу и прогуляемся. А остальные посидят в этой комнате, им спешить некуда. Сколько у вас человек под ружьем, капитан? Четверо?

Верест, кажется, уяснил мою тактику. Прикурил наконец свою обмусоленную сигарету и принялся разглядывать лица. А я набралась храбрости и заговорила голосом, каковым строгие педагоги литературы объявляют оценки за четверть.

— Уважаемый преступник, — сказала я, по очереди наблюдая за реакцией собравшихся, — выслушайте объявление. Прошу освободить меня от ваших назойливых домогательств. Не преследовать по ночам, не пытаться меня убить, изловить или совершить повторный обыск в моем доме. Это вам ничего не даст. А мне лишние страхи. За что, объясните? Я не прикасалась к вашей вещице. Я даже не знаю, на что она похожа, — надеюсь, вы уже поняли? Так что прошу исключить меня из вашего меню. Договорились?

Тишина висела как в вакууме. И я себя чувствовала там же.

— Вышесказанное относится к тому случаю, если мы с капитаном Верестом не найдем штуковину, — добавила я. — А если найдем, то, надеюсь, у вас хватит благоразумия не мстить?

Тишина была та еще. Надлежащая.

Рита Рябинина эмоционально переваривала услышанное. Попутно пыталась понять, кто здесь не сумасшедший (эти преувеличенно испуганные глаза меня уже доконали). Красноперов теребил ворсинки на диване, другой рукой любовно чесал себя за ухом. Сургачева печально смотрела на наручные часы и беззвучно шевелила губами. За ней с открытым ртом наблюдал Марышев, хотя мысли его были далеки от супруги. У Постоялова проснулись болячки в позвоночнике: он сосредоточенно смотрел в пол и медленно, словно плохой лыжник палками, двигал плечами.

Тишина сохранялась довольно долго. Я высказала все, что имела, Верест намеренно тянул резину. Остальные боялись начать.

Нарушил безмолвие самый рисковый.

— Что-то мне окончательно это разонравилось, — признался Красноперов, внимательно проверяя на свет, не выросли ли на ладонях волосы.

— А вам сегодня вдвойне не повезло, — посочувствовал Верест.

Ромка согласился:

— Это верно. До сих пор не могу прийти в себя. Спасибо, хоть не арестовали.

Ага, подумала я. Красноперов уже введен в курс о своем «недалеком прошлом», когда за ним тянулся зловещий шлейф из нескольких смертей.

Оказалось, и другие в курсе.

— Это должно будоражить, Роман, — уважительно заметил Постоялов. — Неплохо почувствовать себя маньяком хоть на минуточку, а? Особенно при положительном исходе?

— Ему привычнее чувствовать себя Вовочкой, — фыркнула Сургачева.

— И маньяком тоже. — Красноперов послал Сургачевой слишком долгий и загадочный взгляд. — Но маньяком в хорошем смысле этого слова, Кира…

Похоже, Сургачева чем-то возбудила Ромку. Марышев тоже явно заинтересовался. Теперь он смотрел на Красноперова, не замечая, что и Сургачева смотрит туда же.

Назревала интересная интрижка. Не обретший должной информации от наблюдения за «сопричастными», Верест решился подлить масла в огонь:

— В воскресенье седьмого октября в районе пятнадцати тридцати вы были замечены у дачи Макаровой. Зачем вы к ней ходили?

Вопрос на засыпку покоробил Ромку. Он посмотрел на Вереста с досадой.

— Скучно было, капитан.

— Объясните поподробнее.

— Что объяснить? — Ромка ошарашенно распахнул глаза.

— Как вам было скучно?

Марышев гоготнул. Постоялов хихикнул в рукав. Сургачева приосанилась.

— Капитан, ваш вопрос отдает невежеством, — сказала она, сдерживая ехидную улыбку. — Про морально-этическую сторону вообще молчу. Вы могли бы и сами догадаться, как бывает скучно сексуальному маньяку в «хорошем смысле этого слова».

— Торчиха заела… — прошептал на всю комнату Марышев. И покраснел.

— Фи, как некультурно, — не одобрил Постоялов.

Верест терпеливо ждал.

— Да что вы слушаете этих пошляков, капитан, — покосясь в сторону окончательно загрустившей Рябининой, попытался отбиться Красноперов. — Это был чисто соседский, дружеский визит безо всяких планов…

— За солью, — кивнула Сургачева.

— И не надо оргвыводов, — повысил голос Красноперов. — Я не понимаю, почему одинокий мужчина не имеет права зайти к одинокой женщине, чтобы по-дружески поболтать?

— Заодно и поболтали, — согласилась Сургачева.

— Рома, но в этот же вечер ты пришел ко мне с вином и конфетами… — обиженно протянула Рябинина. — Как тебе не стыдно, Рома?..

— А чего тут стыдного? — совсем скуксился Рома. — Я у Зойки не задержался.

— Не дала, — констатировал Марышев.

— Плохо просил, — возразила Сургачева, — иначе бы дала. Она всем давала. Только не просил никто.

Ничего запредельного в Ромкиных похождениях не было. При желании он мог уболтать даже каменную бабу. Что и делал, когда сильно уставал от работы. Я не падала на него по единственной причине — аллергии па шутов. Не выношу я их. Многие на словах тоже не выносят, а на деле — жарко слюни льют от их кривляний.

— В каком состоянии вы застали Макарову? — спросил Верест.

— В убитом, — не задумываясь, ляпнул Ромка.

— Как, уже? — удивился Постоялов.

Аудитория дружно хихикнула. Черновато получилось, но ничего.

— Ну не совсем, — сообразил Красноперов. — Но настроение у нее было ужасное. То краснела, то бледнела. Меня даже не заметила. Впустила в дом и продолжала метаться по комнатам, кусая губы. Я пытался ее разговорить, но впустую — она даже не отвечала… А чего мне еще было делать? — Ромка развел руками. — Помариновался на кухне и пошел. Она ваще никакая была…

— Макарова уже знала, что ее возлюбленный не вернулся с дачи, — напомнила я.

— Си-ильное чувство, — уважительно оценил Марышев.

— Многим, увы, недоступное, — продолжала нарываться на Ромкино хамство Сургачева. Зачем она на него наезжала? Я всегда была уверена, что Сургачева к Ромке относится нормально — гораздо лучше, чем остальные соседи. Может, Сургачевой с каких-то борщей не понравились Ромкины «хождения за три моря» к Зойке и Рите Рябининой?

Нарвалась.

— Слушай, Сургачева, — сказал Ромка, — меня твой сортирный юмор не раздражает. Ты можешь разминаться сколько влезет. Но больше ко мне не ходи, ладно?

Сургачева замерла с открытым ртом:

— Ну ты и наглец…

Тут Ромка, конечно, перегнул.

До Марышева дошло «на вторую пятницу». Он еще какое-то время поулыбался, потом, видимо, просек неладное. Оглядел всех и в последнюю очередь благоверную. Сверху донизу.

— Брехня, — отстрелялась одиночным Сургачева.

— Не понял, — сказал Марышев. В лице он пока не менялся, но к тому шло.

— Звездит как дышит, — выразилась богаче Сургачева. — Эй, капитан, нам тут долго еще задницы давить?

Ромка не стал настаивать. Он уже предоставил страховому агенту достаточно пищи для размышлений. Весьма довольный собой, он откинул голову на худую диванную подушку и тихо засветился.

— Есть еще желающие покопаться в чужом белье? — поинтересовался Верест.

Заговорила пылающая, как станица, Рябинина:

— Я, конечно, не знаю, сколько у Романа… о господи, романов… да я его вообще не знаю — Роман, ты ко мне больше не подходи, слышишь!.. — но я видела однажды, как Кира с Борисом Аркадьевичем… на пляже это у нас было, летом… очень мило так разговаривали. Я даже подумала… А вас, Игорь Евгеньевич, в этот день не было, вы работали, наверное…

Тихо шизея, Марышев смотрел уже на обоих. А поскольку косоглазием он не страдал, зрелище выглядело комично.

— Это уже организованный наезд, — прошипела Сургачева. — А по сути — глючное, мерзкое обвинение… Хотя от тебя, Ритка, можно ожидать любой мерзости! Как я не догадалась?..

— М-да, — почесал в затылке Постоялов, — некрасиво получается. Вы правы, Маргарита Семеновна. Это было тринадцатого июля, в страшную пятницу. Копаю, понимаете, от рассвета до полдника. Под вечер ухожу от реальности в красивый мир — в кои-то веки! — эскапизмом, проще говоря, занимаюсь: выхожу один на пляж, красиво, небо голубое, люди, великая река, соседка загорает, сажусь, беседую, бац! — состав преступления… Некрасиво получается.