Время выбирать

Дверь в спальню была чуть приоткрыта. Распахнув ее, Джудит стала всматриваться в сумеречную глубину комнаты, и новая волна воспоминаний нахлынула на нее. Тот же простой потертый линолеум на полу, те же клетчатые шторы — все было родное, знакомое с детства. Возле стены возвышалась большая железная кровать, и над ней висело большое деревянное распятие.

Никогда отец не обнимал маленькую испуганную Джудит, не дозволял ей забираться в постель к родителям, чтобы прогнать прочь ночной кошмар. Никогда не целовал ее по утрам и не рассказывал на сон грядущий сказку. В детском воображении эта комната своей спартанской строгостью была скорее похожа на тюремную камеру, чем на уютное гнездышко. И теперь, когда Джудит повзрослела, она увидела, что ничего не изменилось.

Почувствовав, что в спальне кто-то есть, женщина чуть-чуть приподнялась с подушки и с трудом повернула голову к двери.

— Жюли, это ты?

Джудит услышала слабый голос своей матери и, подойдя ближе, поняла, что Роберт не преувеличивал.

Ее мать, Маргарет Брайтон, никогда не отличалась особым здоровьем. А сейчас болезнь и вовсе превратила ее в сморщенную седую старуху с подслеповатыми слезящимися глазами.

Прошлые обиды, их многолетняя вражда — все это было забыто сразу. Бессмысленным и глупым сейчас казалось то, что раньше вызывало раздражение и протест.

Джудит подошла к матери поближе.

— Нет, мам... это я.

— Джудит? — Маргарет попыталась приподняться еще выше, но это усилие лишь причинило ей боль, и старушка со стоном опустилась на кровать. — Девочка моя, тебе не следовало сюда приезжать. Люди снова начнут о тебе распускать слухи.

— Пусть! — Джудит нагнулась к матери, чтобы ее поцеловать. — Я приехала к тебе, и мне плевать на них.

— Но у меня уже есть сиделка. Жюли мне приносит суп, ходит в магазин. Она молодец... Так много сделала для меня.

Маргарет сжала руку Джудит и не выпускала ее.

— Как ты узнала, что я слегла?

— Случайно, от одного знакомого в больнице. Почему же ты мне сама не позвонила? Неужели ты думала, что я тебя брошу?

— Я знаю, как ты ненавидишь все здесь. Представляю, каких мук тебе стоило решиться на приезд.

— Да, это так.

— И ты вернулась сюда ради старухи, которая никогда не заботилась о тебе, как подобает родной матери?

— У каждого свои ошибки, сейчас многое воспринимается совсем по-другому. Теперь, когда отец умер...

Она не договорила, не произнесла, что, раз отца больше нет на свете, ничто не мешает ей вернуться сюда. Джон Брайтон неоднократно выгонял свою дочь из дому, часто бил, и Джудит приходилось скрывать от посторонних глаз свои синяки. Отец проклинал ее, и все в округе знали, как сильна была обоюдная ненависть между ним и его дочерью.

А сколько раз она в тонком свитере и в домашних туфлях часами дрожала на холодном ветру. Сколько летних ночей провела в лесном шалаше, поджидая, пока отец утром не выйдет из дому и можно будет пробраться к себе в комнату. И хотя соседи все видели и слышали, никто не проявил ни малейшей жалости к Джудит. «Бедный Джон Брайтон, — лицемерно сочувствовали они. — Так мучается с этой потаскушкой. Какой родилась — такой и умрет!»

Сейчас не было никаких сомнений: соседи успели пронюхать, что Джудит вернулась. И теперь будут шпионить за ней. Как это ни смешно звучит, но про нее давно уже ходят слухи, будто она — ведьма. И теперь вездесущие старушки начнут с нетерпением ждать, когда эта черноволосая длинноногая красавица отправится колдовать на кладбище, тревожа прах в старых могилах.

Страшно в это поверить, но Джудит ничуть не сожалела, что ее отец умер. Если кто-нибудь спросит ее об этом, она не будет скрывать правду. Джон был настоящим чудовищем, и мир должен свободно вздохнуть после его смерти.

— Знаешь, мне ужасно стыдно, что я позволяла отцу так обходиться с тобой. — Глаза Маргарет выражали большее страдание от запоздалого раскаяния, чем от изматывающей болезни. — Меня преследуют мысли, что я закрывала глаза на все, что делал с тобой Джон. Джудит, ты вправе оставить меня гнить на этой кровати.

— Что? — она выпучила глаза от удивления. — Мам, да как ты можешь так говорить? Пусть люди болтают что угодно. Я приехала сюда не для того, чтобы тебя снова бросить.

— Джуди, да ты никак привела сюда и своего сынишку? — Маргарет увидела стоящего возле двери Томаса. — Господи, я не думала, что доживу до этого дня!

Сияние материнских глаз и приветливый тон ее голоса дали Джудит надежду на то, что все образуется, а все самое худшее уже позади. Она кивнула сыну.

— Подойди к своей бабушке.

Со спокойствием, которого нельзя было ожидать от десятилетнего парнишки, Томас подошел к кровати.

— Привет, ба, мне очень жаль, что ты заболела.

Маргарет прослезилась.

— Ну надо же! — ее голос дрожал. — Ты, милый, так похож на свою мать. У него твои ясные глаза и твои великолепные волосы, Джудит! Он прямо твоя копия. Слава Богу, что не моя.

Молодая женщина не стала рисковать, утверждая, что мальчик куда больше похож на своего отца. Незачем было упоминать этот неприятный факт.

— Пойди, Томми, распакуй багаж. А я пока взгляну, что у нас сегодня на ужин. Пусть твоя бабушка немного отдохнет, — предложила Джудит, положив руку на плечо сына. И вновь наклонившись над матерью, спросила: — Что ты хочешь, чтобы я тебе приготовила?

— Джудит, мне абсолютно все равно. Главное — вы рядом. — Маргарет было ужасно плохо, однако ее радость пробивалась через боль, как свет маяка сквозь утренний туман.

Эх, Джудит Брайтон, Джудит Брайтон! Как же поздно ты повзрослела. Жаль, ты не сразу поняла, что была единственным человеком, стоявшим между матерью и сумасбродным отцом. Но ты ее бросила. Что, миссис Брайтон, теперь тебе стало стыдно? Разве ты не заслуживаешь самых резких слов в свой адрес? А как бы ты сама себя чувствовала, если бы Томас так же точно ушел из дома в самый трудный момент?

Что за вопрос, как бы она себя чувствовала! Сын — самый дорогой человек в ее жизни. А у матери был еще и муж. И в конце концов можно было не обращать внимания на все его придирки. Да и Джудит не исчезла без следа. С того дня, как ей пришлось покинуть отчий дом, она писала матери письма. Но Маргарет отвечала на них редко и неохотно. Последнее письмо, которое было столь коротким, что запомнилось дословно, она получила год назад.

«Дорогая Джуди, — писала мать, — зима у нас была довольно холодной. В кухне два раза замерзали трубы. Рыба стоит дорого. Внук Жюли Моне заболел бронхитом, бедняжка. У Бергов из-за камина чуть дом не сгорел. Наш старый телевизор сломался. Мы не хотим покупать новый, потому что все равно смотреть нечего, поэтому я раз в неделю хожу в библиотеку. Я продала четыре ватных одеяла. Всю зиму валил, не переставая, снег. В апреле все растаяло, потом ударили морозы. Твой отец практически не выходит из дому, боится поскользнуться. Я надеюсь, что у вас все в порядке. С любовью, мама».

И слова не спросила, как они живут. Не проявила ни малейшего интереса к успехам Томми. Лишь беглое «надеюсь, что у вас все в порядке». Подобные письма давали Джудит пищу к долговременным обидам. Ничто, казалось, не могло нарушить спокойный, однообразный уклад жизни ее родителей.

Но теперь Джудит вдруг осознала, что скрывалось за этими скупыми строками. Пустота одиночества пожилой женщины, которая уже потеряла надежду воссоздать семью.

— Мама, я здесь, с тобой, — прошептала Джудит. — И сделаю для тебя все, что только ты пожелаешь.

В кухне ничего не изменилось: в углу тихонько тарахтел все тот же холодильник. Чуть дальше, возле раковины, стояла старая плита. Тот же стол и те же стулья... Единственное новшество — висевший на стене календарь, да и то внешне похожий на всех своих предшественников. Неудивительно, что мать в этой тоскливой клетке потеряла всякий интерес к жизни.

В холодильнике хранился кусок сыра, банка майонеза и полбуханки хлеба. На плите возвышался зеленый чайник со свистком. А в духовке, как и всегда, лежала перевернутая чугунная сковородка.