Страница 79 из 93
Конечно, братец Сиротинский как заведенный повторял: «подбросили» и «сфабриковали». Я недрогнувшей рукой вписала в графу «основания задержания»:
«при нем обнаружены явные следы преступления», и отправила его в камеру. Выйдя в коридор поразмяться, я присоединилась к группе не задействованных в реализации сотрудников, которые слушали рассказ Кораблева про задержание вертолетовских бойцов-троих «русских братьев» с удивительно русскими фамилиями:
Ганелин, Крамм, Гучко, — которые с утра пораньше уже позанимались в спортивном комплексе «Русского национального братства», загрузились в иномарку и понеслись по магистратам. И рубоповцы, со своими слабыми техническими возможностями, чуть было не потеряли их, почему и решили, от греха подальше, брать их на ближайшем светофоре. Вот они встают на перекрестке, а рубоповцы с опозданием подлетают к светофору, выскакивают из своей тачки и со всех ног бегут к искомой иномарке, поскольку на светофоре уже желтый и «братья» сейчас рванут изо всех сил. Ребята рывком открывают двери иномарки и вытаскивают из машины «братьев», и все бы хорошо, но сидевший на водительском месте Гучко начинает отчаянно вырываться и изо всех сил тянуться к панели управления. Завязывается борьба.
— Ах ты, сволочь, думаю, — рассказывал Кораблев, размахивая руками, — небось уехать хочешь под шумок; врешь, не выйдет, и колочу его сзади, а он все отбивается. Наконец мне удалось его скрутить и от машины оттащить, и тут машина поехала, еле поймали! Оказывается, он чего к машине рвался? Машина с автоматической коробкой, там два положения: «драйв» и «стоп», стояло на «драйве», вот он и рвался на «стоп» передвинуть.
Я включилась в беседу и в красках рассказала, как задержанный Крамм, ожидая конвоя и воспользовавшись тем, что адвокат Соболевский ненадолго вышел из кабинета, спросил, навалившись на стол и исподлобья на меня глядя: «Мария Сергеевна, адвокат — еврей?» — «Да нет вроде, — пожала я плечами, — а какое это имеет значение?» — «Не-ет, Мария Сергеевна, — с видом и интонацией корифея науки, готового за свои научные убеждения взойти на костер, заявил Крамм, понизив голос, — поверьте мне, он еврей!..»
(Через день Кораблев принес мне какой-то таблоид, напечатанный на бумаге, которая раньше шла под штампом «изготовлено из отходов». Подвал первой страницы был посвящен войне, развязанной сионистским правительством нашей многострадальной Родины в отношении молодых патриотов, не желающих мириться с жидомасонством на русской земле. Война ведется руками продажной прокуратуры, и в частности самой продажной ее сотрудницы, то есть следователя Швецовой, которая на самом деле не Швецова, а Швецовер, и не Мария Сергеевна, а Муся Срулевна; далее меня обзывали «кавалерист-девицей с черепами в петлицах».
Несчастная Швецовер объявлялась врагом русского народа, и там же было заявлено, что она как враг народа подлежит ликвидации. Добрый Кораблев мне сказал, что он узнавал, там, где ему эту парашу дали, — до меня еще руки не скоро дойдут, по крайней мере, в этом году приговор не приведут в исполнение, я могу не волноваться. Под статьей мозолил глаза броский черный призыв: «Росичи! Неужели мы будем терпеть, когда в застенках сионистов льется кровь наших братьев по оружию?! Надо показать жидам и масонам силу нашего национального братства…»
Сбоку была напечатана репродукция картины «Все на оборону Петрограда!» — «Странно, — сказала я Леньке, двумя пальцами сложив этот национально-полиграфический шедевр, — пока что льется кровь от рук „русских братьев», их-то крови еще ни капли не пролилось, по крайней мере, в застенках прокуратуры».) На наш хохот из своего кабинета вывалился Кузьмич и поманил меня пальцем.
Опера сразу рассосались по своим рабочим местам, как их и не было, а Кузьмич, когда я вошла к нему в кабинет, сказал, что есть неприятные новости: Денщикова и Анджелу не найти (у Денщикова обыск не планировался, ему утром должны были вручить повестку и привезти в РУБОП), и старшего Сиротинского, бывшего опера, тоже не могут найти.
— Василий Кузьмич, ну как это не могут найти? Адреса есть?
— У Анджелы дома никого, Кораблев клянется. Без нее ломать не стали.
Денщикова дома нет, жена говорит, что не знает, где он.
— Блин, я же говорила Кораблеву, что Денщиков ушел от жены, живет у Петровской — у секретарши прокурора города.
— А ты адрес секретарши знаешь?
— А по Центральному адресному бюро?
— А что, вас не закрывают разве?
— Ой! Я вас умоляю! Да кто нас будет закрывать, кому мы нужны?
— Ну, давай посмотрим по ЦАБу. Как ее там — Петровская Татьяна…
— Васильевна, кажется… А вообще это называется «не понос, так судорога».
Что, раньше нельзя было узнать все, что надо? Вы должны были всех спать положить, чтобы утром иметь гарантии, что люди дома. Кораблеву я, кстати, лично Анджелу поручала, он за нее отвечал, а вы его послали за вертолетовскими.
Какого черта, Василий Кузьмич?
— Ну, переиграли мы маленько, какая разница, все равно Анджелы нету.
— Ну а куда она делась, елки зеленые? Куда Кораблев смотрел?
— А с Денщиковым чего делать? — ушел от разговора об исполнительности своего подчиненного Василий Кузьмич.
Я пожала плечами:
— Сегодня понедельник, Петровская на работе должна быть. Вы без нее хотите двери сносить?
— Маша, может, сегодня не трогать Денщикова? — предложил Кузьмич, виновато пряча глаза. — А сегодня Татьяну эту после работы подхватят, домой отведут и спать положат, а?
— А вы что, за один день наружку организуете?
— А Голицын тут трется на что? Пусть приносит пользу.
— Давайте-то давайте, только завтра уже разговор с Денщиковым надо строить по-другому, к завтрашнему дню он успеет подготовиться, поскольку адвокат уже поговорил с братом Сиротинским и ушел, то есть информация уже потекла. А вообще, чего я удивляюсь — все в лучших традициях, вот если бы все пошло гладко, все были бы на месте, всех бы взяли, они бы тут же покололись и сдали незаконное оружие, боеприпасы и наркотики — вот это было бы подозрительно, а так все как всегда.
Вот когда я так разговариваю с нашим начальником уголовного розыска, он начинает заводиться, огрызается, от этого психую я, повышаю голос, и через две минуты мы уже орем друг на друга, обзываясь страшными словами; через полчаса оба бежим увольняться, через час случается происшествие, и он сажает меня в свою машину и везет на место событий, а из машины мы выходим опять лучшими друзьями. У Кузьмича другая тактика: он про-; сто пережидает мои претензии и никогда не возражает. Спор сам собой сходит на нет, и Кузьмич спокойно продолжает обсуждать со мной все, что хотел.
На столе у Кузьмича зазвонил местный телефон.
— Кто?! — заорал он, схватив трубку и выслушав, что там ему говорили. — Фамилию повтори! Точно? Пусть ждет, сейчас за ним человека пришлю.
Положив трубку, он подмигнул мне и сказал:
— Ты знаешь, Маша, в чем преимущество РУБОПа перед уголовным розыском? В уголовном розыске опера мечутся и ноги сносят до колен, злодеев ища. А в РУБОП они сами приходят, потому что мы суетиться не любим. Понимаешь, они ногами, а мы головой работаем. Сейчас Ленька Денщикова приведет.
— Что, Денщиков сам пришел?! — поразилась я.
— Как миленький. Только он пришел как помощник адвоката.
— Интересно… Ну что, я пошла готовиться к допросу!
— Нос пудрить? — прищурился Кузьмич.
— Конечно, и губы красить. Сиротинского пока в изолятор не отправляйте, он мне будет нужен после допроса Денщикова. Вот блин, адвокат его ушел! Он вроде бы номер пейджера оставил, киньте ему сообщение, что он опять нужен, пусть срочно едет сюда.
После того как я попудрила нос и провела по губам помадой, глядя в мутный осколок зеркала, приклеенный к боковой стенке сейфа в кабинете, где мне предстояло работать с Денщиковым, я слегка замандражировала. Что-то он мне сейчас скажет в ответ на мои вопросы? Раз сам пришел, значит, все версии отработаны, манера поведения отрепетирована.