Страница 29 из 93
— Это Чванова-то убийство? Слышал… Ну, а Олег тебе чего-нибудь сказал дельного? — осторожно гнул свое Денщиков.
— Да нет, к сожалению. Я ж тебе говорю — только вошел, сразу упал. Он же сердечник, у него уже инфаркт был. Мы и не поговорили.
— Маш, так я вот о чем, — продолжал Денщиков, по всей видимости, уже успокоившийся, раз я так безмятежно проглотила сообщение о дружбе семьями. — Семья хочет вещи его забрать. Ну, знаешь, люди далекие от юриспруденции, думают, что если шмотки будут дома, то спокойнее… В общем, они чокнулись на этом, плачут, говорят, как же это так — Олежка в больнице, а вещи где-то в прокуратуре. Я к чему: к тебе брат его приходил двоюродный, он слегка заторможенный, объяснить ничего не смог толком. Ты его погнала и правильно сделала, — Денщиков опять хохотнул. — А он, тютя, даже не сказал, что паспорт потерял. Ты уж. выдай ему шмотки, а?
— Да нет проблем, Гарри. Пусть с правами приедет.
— Ой, Машка! А у него и прав тоже нет.
— А на нет и сам знаешь, чего нет.
— Маш, ну, мне ты доверяещь? — Денщиков интимно понизил голос.
— А как же! Хочешь сам расписочку написать?
— Ха-ха! Ну так чего — он зайдет после обеда?
— С документами.
— Маш, ну не выпендривайся, мы свои люди.
— Гарри, ты в уме или нет? Куртка баксов пятьсот стоит, я что, потом из своей зарплаты буду ее оплачивать?
— Маша! Я тебе слово даю, что ты ничего оплачивать не будешь!
— Нет, Гарри, и не проси. И вообще я никому ничего не обязана отдавать.
Скородумов еще не труп.
— Да, еще не труп, — уныло согласился Денщиков, он не мог скрыть, как он сожалел об этом.
— Так что ничего с курткой не случится, если она побудет у меня.
— А кроме куртки, он ничего не оставлял? — небрежно поинтересовался Денщиков.
— А что он еще мог оставить? — очень натурально удивилась я.
— Ну ладно, Маш. Есть компромисс. Ты посмотри сама куртку как следует, может, там в карманах вещи ценные есть, так ты бы отдала хоть их от греха подальше, а?
— Например?
— Ну, может, бумажник, или часы, или карты кредитные…
— Ты что думаешь, я с его кредитной карты попрусь деньги снимать?
— Ну, чтоб спокойнее было…
— Кому? Я в себе уверена. Меня на чужие деньги не тянет. Ты по себе-то не суди.
— Ну ладно тебе, ладно. Так не отдашь?
— Не отдам.
— Ну, пока.
Хороший разговор у нас получился, подумала я, медленно кладя телефонную трубку. Главное, искренний.
— Господи, когда же я все успею?! — простонала я вслух, сжав голову руками.
По Чванову надо людей вызывать, по шантажу носом землю рыть, своих дел выше крыши, с ребеночком побыть надо, обеда на завтра нету…
— Маша, к шефу зайди, — крикнула из коридора зав-канцелярией, пробегая мимо моего кабинета.
— Мария Сергеевна, городская дело по взрыву не берет, просят отработать все первоначальные следственные действия.
— Какие действия?! — ныла я уже в кабинете у шефа, навалившись на его монументальный стол.
— Они просят допросить вдову, референта, домработницу, осмотреть электронные носители информации в офисе у Бисягина, назначить экспертизы…
— Вдову и домработницу опера опросили, их объяснения в деле есть, и референта тоже.
— Объяснения — это одно, а вы допросите с соблюдением всех формальностей, с предупреждением об уголовной ответственности…
— Владимир Иванович, а нельзя деньгами получить? — перебила я шефа.
— Какими деньгами? — он взглянул на меня поверх спущенных на нос очков.
— Заработанными. Мне за квартиру платить нечем, в школу денег надо немерено сдать, и еще кушать хочется. Почему мне вместо денег только дел добавляют?
— О-хо-хо! — Шеф снял очки и стал смотреть поверх моей головы в окно. — Что я могу сказать, Мария Сергеевна? Надо экономнее вести хозяйство, оставлять какую-то сумму на экстренный случай…
Он грустно улыбался.
— Да мне зарплаты на хватает даже до своевременной выдачи, а вы говорите — оставлять на экстренный случай! Я в прошлом году заплатила шесть тысяч подоходного налога. А ведь, по логике вещей, что такое подоходный налог? Это налог с дохода. А что такое доход? Это то, что остается после расходов. Вот если из моей зарплаты вычесть среднюю стоимость потребительской корзины, а также стоимость оплаты жилья и коммунальных услуг, и прочие неотложные выплаты, так я еще и в минусе окажусь. Ну и где мои доходы, с которых дерут подоходный?
— Мария Сергеевна, вам надо отвлечься от мрачных мыслей, займитесь быстренько взрывом.
— Ну уж нет, я им займусь не быстренько, а с чувством, с толком, с расстановкой! С кайфом! Мне уже нечего терять, кроме своих цепей! Давайте дело!
— Ну хотите, я вам денег одолжу?
Шеф снова нацепил очки и разглядывал меня сквозь них отеческим взглядом.
Судя по всему, он к моему бурчанию относился как к шуму мотора холодильника: работает, раз шумит.
— Не хочу.
Я схватила дело со стола, повернулась и вышла в приемную.
— Борис Владимирович, — говорила я спустя пять минут в трубку подполковнику Бурачкову, — выручите в очередной раз? Пришлите мне дворничиху из бисягинского дома, пожалуйста. И вы мне списки жильцов обещали. Сегодня к трем?
И дворничиха будет? Спасибо вам большое, как говорят классики, размеры моей благодарности не будут иметь границ в пределах разумного. Да, Борис Владимирович, и поквартирный обход. Не только в бисягинском доме, мне еще нужен обход трехэтажного дома, где следы на чердаке. Уже сделали? Фантастика!
Пожелав мысленно всяческих благ исполнительному Бурачкову, который еще ни разу на мои просьбы не ответил чем-нибудь вроде «это невозможно», «нет людей», «только через неделю», «а что, сама не можешь?», я раскрыла дело на схеме к месту происшествия и стала для себя решать вопрос, который на месте происшествия не пришел мне голову: если Бисягин жил на втором этаже и, как рассказали операм убойного отдела его вдова и домработница, был спортивным человеком, внимательно относился к своему здоровью, а главное, — всегда поднимался до своей квартиры не на лифте, а пешком, — зачем в таком случае бомбу на него закладывать именно в лифт?
— А, Лешка? — спросила я Горчакова, заглянувшего в мой кабинет. — Зачем, говорю, на Бисягина бомбу в лифт закладывать, если он лифтом не пользовался никогда?
— Никогда, кроме дня смерти, — возразил Лешка. — С какой он тогда радости вчера в лифт залез?
— Плохо себя чувствовал, — уверенно сказала я.
— А кто об этом знал?
— Референт клянется, что никто. Он плохо себя почувствовал, видимо грипп начался, и сразу уехал. Из машины позвонил домработнице, попросил чаю ему сделать крепкого.
— Слушай, а за ним никто со сканером не ехал? Может, прослушали его разговор по мобильному?
— Леша, кто бы за ним ни ехал, за полчаса эту адскую машину не поставишь в лифт. Да и потом, кто мог знать, пешком он пойдет, как обычно, или на лифте будет подниматься. С такими вещами не суетятся. Я имею в виду подготовку взрыва.
— Ну и?..
— Да не на него бомбу ставили.
— Мне нравится ход твоей мысли. Тогда на кого же?
— На кого? А вот пришлет мне лапочка Бурачков список жильцов парадной, и я тебе скажу на кого. На того, кто на пятом этаже живет.
В следующей жизни я буду работать в архиве. Или в аквариуме. Или в музее.
В общем, там, где тихо, спокойно и мало говорят. А может, я сама буду рыбой или креветкой; нет, лучше мидией, чтобы спокойно лежать себе в своей ракушке; а то цветком «Царица ночи» в Ботаническом саду (привыкла уже по ночам не спать).
Должен же мне как-то компенсироваться этот сумасшедший дом, в котором я пребываю уже двенадцать лет! Сколько себя помню, работа строится по принципу: бросьте все, занимайтесь только этим! Ах, вы еще занимаетесь этим? Бросьте все, срочно займитесь тем! Как, еще это не сделано? Бросьте все, и так далее…
Такой славный интеллектуальный разговор с коллегой Горчаковым был прерван беспардонным телефонным трезвоном. Надо подкрутить звоночек, чтобы звонил потише…