Страница 62 из 91
Это замкнутое общество, гордое, сплоченное, решительно консервативное, желало любой ценой оградить себя от напастей извне. Начиная с середины VI века оно отвергало всякую красоту искусства и архитектуры. Стремясь сохранить себя изнутри, оно объявило вне закона торговлю и даже хождение серебряной монеты. Его амбиции ограничивались стремлением удержать под своей властью Мессению — хлебный амбар, который кормил его военное сословие, поддерживать господство на Пелопоннесе ценой непрерывных операций против Аргоса и полисов Аркадии и, наконец, не допустить любой попытки гегемонии в материковой Греции — независимо от того, шла ли речь о персидском вторжении, афинских претензиях на доминирование или политике Эпаминонда, в противостоянии с которой оно себя истощило. Эти последовательные, твердые, но в высшей степени ограниченные замыслы долгое время увенчивались успехом: но они не обеспечили ни экономического расцвета, ни культурного авторитета. Кроме того, медленно и постепенно разрушалась сама основа спартанского государства: принцип равенства граждан, основанный на владении одинаковыми участками земли, постоянно страдал. Сами победы Спарты повлекли за собой приток необыкновенных богатств. Об этом говорит Сократ юному Алкивиаду в одноименном диалоге Платона (123 а): «о деньгах, которые приходят в Лакедемон, можно сказать то же, что говорит лиса льву в басне Эзопа: следы, идущие в город, очевидны, но тщетно было бы искать обратных». Вопреки строгим наставлениям традиции, желание собственности, скрытое под мнимой суровостью, соблазняло спартанцев. На заре V века милетиец Аристагор, желавший добиться военной поддержки Спарты в мятежах в Ионии, пытался подкупить царя Клеомена богатыми подарками и перспективой добычи: и только знак богов в виде слова ребенка — собственной дочери Клеомена — заставил царя прогнать просителя. Растущее желание накапливать частные богатства привело к сосредоточению земельной собственности в руках меньшинства, что противоречило предписанному законом равенству. Большое число спартанцев, неспособных делать взносы на совместные трапезы, было исключено из сословия Равных и перешло в сословие Низших. Количество полноправных граждан постоянно уменьшалось в течение V и IV веков: от приблизительно 5000 человек после греко-персидских войн до менее 3000 ко времени битвы при Левктрах в 371 году, по оценкам В. Эренберга. Эта медленная, но неуклонная убыль гражданского коллектива уже самими древними расценивалась как смертельная болезнь, которой была поражена Спарта и которую называли олигантропия, то есть нехватка людей. В Спарте эта нехватка препятствовала проведению какой-либо крупной политики, даже если бы традиционная ограниченность взглядов лакедемонского правительства ее допускала.
*
Олигархические или демократические, политические режимы греческих полисов были придуманы для узких обществ и, как показывает история, практически не предполагали ни стремления к грандиозным замыслам, ни образования больших государств. Зато эти режимы благодаря исключительному разнообразию впервые четко определили отношения между государством и гражданином, заложив таким образом сами основы всех современных политических систем. Эти отношения были основаны на законе, который мог быть письменным или устным, мог приписываться традицией божественному вмешательству или зависеть от человеческой инициативы. Только тираны, в том смысле, который это слово приобрело в классический период, правили вне законов: именно такое отсутствие опоры на традиционные законы гораздо больше, чем суровость и жестокость власти, характеризует тиранию. Зато каждый полис, приобщенный к культуре, каким бы ни был его режим, имел целью осуществить идеал совместной жизни, регулируемой хорошими законами: этот идеал назывался евномия — гармония в законе, хороший порядок, вдохновленный мудростью. То, что реальность редко приближалась к этому идеальному совершенству, не мешало грекам искренне стремиться к нему самыми разными способами, в основе которых всегда лежал один основной элемент — искреннее согласие каждого гражданина с главными правилами полиса. Эти правила выражались в гражданских культах и в законах, или номах, которые имели отношение к религиозному почитанию. Конечно, юридические понятия, первоначально чтимые как священные, имели тенденцию постепенно превращаться в мирские. Но в классический период всегда существовало тесное родство между представлением о беззаконии и святотатстве. Благодаря знаменитому олицетворению законов в «Критоне» Платона видно, насколько самые великие умы афинян на заре IV века почитали законы как божественную сущность.
Законы имели целью спасти человеческие отношения от насилия и произвола. Они должны были привести к воцарению в государстве Согласия и Справедливости, Дике, гарантией которых была бы покорность их власти каждого гражданина. Конечно, были софисты, которые выступали против самих, понятий Справедливости и Закона, противопоставляли их Природе и Обычаю, считали, что законность, как плод договора, — это нарушение взаимодействия природных сил, и переосмысливали формулу Пиндара: «Закон царствует над всеми существами, смертными и бессмертными». Но эти тонкости, предоставлявшие философам богатый материал, не оказывали существенного воздействия на большую публику, и ораторы IV века в своих политических речах и судебных спорах не переставали декларировать уважение к законам, как к хранителям добрых нравов и защите граждан.
Разнообразие этих законов было исключительным: разделения на общественное и частное право почти не существовало в архаической и классической Греции. Любое действие гражданина могло интересовать полис, который в лице законодателей вмешивался в самые различные сферы. Он заботился, впрочем, не столько о том, чтобы обнародовать правила, сколько о том, чтобы предусмотреть действительные меры для решения конкретных проблем. Вот почему связь этих мер не всегда была безукоризненна. Не то чтобы греки не умели составлять кодексы: мы имеем один из них в его оригинальном тексте, почти полном благодаря монументальной надписи первой половины V века в Гортине, на Крите, высеченной большими буквами на огромном блоке каменной кладки. О других сборниках есть упоминания в текстах: известно, например, что афинские кодексы, свод законов Салона или так называемый свод Никомаха (который был высечен в конце V века), можно было увидеть в надписях, а не только в архивах. Согласно требованиям основного правила, любой новый закон переписывался на стелу. Таким образом, законодательство было легко доступно публике. И все же греки в классический период не были столь хорошими юристами, какими впоследствии предстанут римляне, и не стремились систематически упорядочить собрания этих разрозненных текстов. Логографы, которые составляли судебные речи для сторон, синегоры, которые оказывали бесплатную помощь своим друзьям собственным красноречием, и ораторы, которые защищали предложения перед собранием граждан, очень искусно обращались с текстами законов, чтобы покрепить ими свои доказательства. Но они оставляли философам заботу о создании систем, которые, впрочем, подсказывала сама современная реальность, как в случае с «Законами» Платона. Здесь решающую роль сыграло также разделение эллинистического мира на великое множество независимых политических единиц: местные юридические особенности полисов не создавали большой необходимости в упорядочении права, которую могло породить основание большого государства.
Среди этих юридических мер, большая часть касалась статуса личности и имущества, закрепляя, таким образом, привилегированное положение полноправных граждан относительно женщин, которые всегда имели второстепенное значение, граждан или жителей низшего статуса (если таковые имелись, как в Спарте), иностранцев и рабов. Они четко определяли права и обязанности индивидов по отношению к гражданскому коллективу. Они фиксировали уголовные санкции и процедуру урегулирования споров между частными лицами или наказания преступлений против государства. Но помимо этих предписаний гражданского, политического и судебного порядка, полис принимал законы также и в экономической сфере. Одной из своих главных привилегий он считал чеканку монеты: выпуск полисом собственных денег свидетельствовал о его независимости, и оригинальные символы, которые он использовал, служили его эмблемой — здесь можно говорить о настоящих «гербах» городов. Отсюда исключительное разнообразие греческой нумизматики.