Страница 36 из 91
Отныне, какими бы ни были причины, роль этих профессиональных воинов в греческих армиях возрастает в ущерб воинам-гражданам. Их мастерство растет благодаря упражнениям, к которым их обязывали знаменитые полководцы, например афинянине Конон, Ификрат и Тимофей, спартиат Агесилай или менее именитые воины, истинные главы отрядов, такие как Менелай из Пелагона, македонец, служивший Афинам с 363 года, за что был удостоен различных почестей, в том числе получил гражданство. Изменения в области военной тактики, о которых мы уже говорили, во многом произошли благодаря наемникам: это можно сказать о пелтастах Ификрата, и неудивительно, что македонец Менелай был гиппархом во главе своих эскадронов, демонстрируя таким образом возраставшую важность кавалерии в армиях IV века.
Оказывались ли эти профессиональные воины более безжалостными в отношении гражданского населения, чем традиционные войска? По правде сказать, как те, так и другие занимались грабежом, который считался правомерным для победителей. Но в действительности современники со страхом смотрели на отряды наемников, состоящие из «апатридов, дезертиров и людей, виновных во всех преступлениях», их обвиняли в «бесчинствах, насилии, презрении к закону». Наконец, их считали «общим врагом всего человечества». По крайней мере, такие выражения в 356 году использует Исократ в своем трактате «О мире» (44–46). Хотя и риторически преувеличенный, этот тон отражал общераспространенное мнение. В том же трактате афинский оратор упрекает своих соотечественников в том, что на чужеземцев возложена ответственность за вооруженную защиту интересов полиса. Такое же обвинение неоднократно повторял Демосфен. Эти тексты отчетливо показывают, в каком направлении развивались военные обычаи греческого мира. До этого времени война была общим делом каждого полиса и в то же время, по крайней мере в принципе, каждого отдельного гражданина. Теперь же в этой области, как и в других, появляется специализация: военная служба, несмотря на усилия таких институтов, как эфебия, сделать ее более эффективной и лучше управляемой, не считается больше первым долгом гражданина, который исполняют если не с энтузиазмом, то по убеждению. Граждане охотно перекладывают этот долг на профессионалов, которых нанимают за деньги из чужих земель. Развитие индивидуализма, ослабление связей между гражданином и полисом, стремление избежать риска или обязанностей, навязываемых гражданской солидарностью, — все это идет параллельно формированию международного рынка наемных воинов, явившегося следствием экономического и социального кризиса. Спрос и предложение развиваются одновременно. Происходившее при всем при этом усложнение техники войны — в вооружении, тактике, использовании механизмов, — делало более очевидным превосходство профессиональных войск перед гражданской армией. Великий поход Александра с решающей ролью в нем национальной македонской армии на некоторое время скрывает эту эволюцию. Однако с уходом из мира сего этого гениального военачальника вскоре становится очевидно, насколько развитие корпуса наемников благоприятствовало намерениям властолюбивых полководцев: отныне война в эллинистическом мире перестает быть делом полисов и становится делом государей.
Глава шестая
ОБРЯДЫ И БОГИ
Для большинства наших современников греческая религия — это главным образом легенды, к которым наши поэты и художники, начиная с эпохи Возрождения, часто обращались, подражая греческим и латинским предшественникам. Эта мифологическая память дополнялась образами величественных мест — Дельфы, афинский акрополь, мыс Суний, где посреди святилища до сих пор возвышаются красивые и трогательные развалины. Еще с Леконта де Лиля и поэтов группы Парнас подлинные имена греческих богов, более или менее корректно переведенные, были заменены на соответствующие им имена римских богов, с которыми их часто путали. Но даже говоря о Зевсе, а не о Юпитере, об Афродите, а не о Венере, о Гермесе вместо Меркурия, мы, как правило, смотрим на них с позиций читателя «Метаморфоз» Овидия, а не глазами афинянина V века. Эта концепция объясняется долгой книжной традицией, авторитет которой сложно пошатнуть. Но она не соответствует настоящим религиозным взглядам греков классической эпохи, которые мы так стремимся узнать. Возможно ли это, и каким способом?
Литературные тексты остаются самым богатым источником для нас, однако, используя их, мы рискуем прийти к ошибочным выводам. Действительно, в легендах, связанных с богами, греки давали волю своему воображению, не придерживаясь точной передачи традиции. У греков никогда не было незыблемых догматов в сфере мифологии: множество культовых мест, разбросанность населения и партикуляризм греческих городов благоприятствовали распространению легенд в радикально разнообразных формах. Осознавая эти вариации, не задевавшие религиозных чувств, поэты не упускали возможности добавить что-нибудь свое. Именно глубоко религиозное чувство заставляет Пиндара изменить устоявшуюся традицию: в «Первой олимпийской оде» он живо критикует историю о Тантале, вынужденном убить своего сына Пелопа, чтобы плоть его стала мясом на столе у богов:
Человек о богах
Должен говорить только доброе…
<…>
Нет!
Я не смею назвать людоедами богов![15]
Поэтому он многократно изменяет легенду, чтобы привести ее в соответствие со своими моральными требованиями. Авторы трагедий поступают так же: они не стесняются исправлять предания по воле своей фантазии; таким образом содержание старых мифов становится необычайно пластичным. Позднее, в эпоху эллинизма, эрудиты, специалисты по мифам, схоласты и составители сборников, в свою очередь, занялись обработкой мифологии, изобиловавшей противоречиями. В этот период сокровищница греческих легенд изменялась и обогащалась под воздействием намерений иного рода: речь идет о необходимости объединить противоречивые традиции, дабы удовлетворить требованиям рационализма, которые выдвигали философы, или приправить живописными вымыслами долгое время передававшиеся рассказы, дабы сохранить их «остроту» для искушенной публики. Однако именно у поздних авторов, а не у Гомера и не у трагиков, римские писатели черпали информацию, прежде чем передать ее нам. Таким образом, мы видим, насколько сложно историкам религии интерпретировать информацию, предоставляемую этими источниками. Они передают нам, скорее всего, продукт умелой обработки, в котором весьма сложно, а зачастую невозможно различить достоверные свидетельства, почерпнутые из надежного источника, и чистой воды вымысел.
Разумеется, богатство и пластичность мифологической традиции являются своеобразной чертой, свидетельствующей о глубокой природе греческой религии. Но с этим следует обращаться с большой осторожностью. Без серьезных замечаний рассматриваться могут лишь тексты, сообщающие о легендах, которые связаны с обрядами. Ибо культ гораздо лучше легенд знакомит нас с древними греками, непосредственно показывая их религиозное поведение. Конкретный обряд — вот единственно ценный ориентир в этой сфере, независимо от того, каким образом стал он нам известен: благодаря ли какому-нибудь автору, или надписи, или археологическому источнику. Здесь мы видим общественные реалии, верования, воплощенные в поведении, а не одни лишь умозрительные построения. Изучение греческой религии, таким образом, заключается в перечислении, описании и, по возможности, интерпретации культовых практик, которые всегда являются локальными, а вовсе не в зыбком обобщении мифологических свидетельств, зачастую недостоверных и редко связных. Легенда становится важным источником лишь в том случае, если она каким-либо образом связана с культом, если она иллюстрирует или объясняет его. Без этих фактов она является не более чем литературным упражнением, дающее представление лишь о своем авторе.
Мы узнаем о культовых практиках из различных источников, толкование которых требует разнообразных методов. Во-первых, это свидетельства литературных текстов, где обряды иногда упоминаются вскользь, а иногда описываются в мельчайших деталях, бесценных для нас. Так, в гомеровских поэмах содержится множество сцен с молитвами или жертвоприношениями, аттические трагедии описывают некоторые погребальные обряды, Аристофан изображает празднование сельских дионисий. Наконец, мы имеем свидетельства историков и полиграфов: Геродот в V веке до н. э., Плутарх в начале II века н. э. дали немало сведений, касающихся религиозной жизни греков, к которой оба автора проявляли живой интерес. Есть еще компиляторы более поздних периодов, чьи произведения дошли до нас частично благодаря византийским средневековым лексикографам, например анонимный автор (часто называемый из-за старой ошибки Свидом) сборника, известного как «Свида». Эти цитаты и краткие заметки, зачастую искажавшиеся при переписывании текста, тем не менее значительно обогащают наши познания в древнегреческой религии. Но настоящим сокровищем для нас является Павсаний. Этот оратор II века н. э., составивший описание[16] материковой Греции (Аттика, Пелопоннес, Беотия и Фокида), уделил особое внимание религиозным обрядам и традициям. Поскольку его маршруты пролегали через самые маленькие поселения, он стремился добросовестно записать услышанные легенды и замеченные культовые практики. Без его разноплановых, достоверных и богатых данных наше представление о греческой религии было бы очень кратким и искаженным. Уважая запреты, относящиеся к некоторым аспектам культа, предназначенным исключительно для посвященных, он не описывает секретные практики, однако он сообщает нам об их существовании, о котором мы чаще всего не подозревали. Что же касается общественных обрядов, он охотно их излагает, иногда в мельчайших подробностях, особенно если это необычные или удивительные обряды: он дает нам объяснения, полученные на месте, или взятые из литературы. К тому же высокая топографическая точность его маршрутов позволила найти множество религиозных памятников, чьи руины сохранились до сих пор: без него мы бы затруднились идентифицировать большинство зданий или даров в крупных святилищах Дельф и Олимпии. Без этих описаний, иногда лишенных красочности и личного отношения, но в целом точных, а иногда и подробных, мы бы ничего не знали о внутреннем убранстве крупных святилищ. Можно представить, насколько историки религии обязаны Павсанию.