Опасно для жизни

— Нет, мне хорошо, — взяв себя в руки, строгим голосом ответил старший советник юстиции, повернулся и степенно прошествовал обратно.

Через минуту проводница принесла керамическую кружку с дымящимся чаем, посмотрела наметанным глазом на парочку, сказала вполголоса: «Ага», видимо решив для себя некую задачу, вышла, аккуратно прикрыв дверь купе. Пассажиры снова рассмеялись.

— Интересно, что обозначает это «ага»? — спросила женщина.

— Не знаю, — смутился Саша. — Очевидно, соответствие человеко-единиц койко-местам, — неуклюже пошутил он и добавил: — Меня зовут Александр Борисович. Можно Саша.

— А меня Наталья Николаевна, можно Наташа, — в тон ему ответила попутчица.

— Гончарова? — предположил Александр.

— Денисова, — рассмеялась Наталья Николаевна.

Они прихлебывали чай и посматривали друг на друга. «Интересно, сколько ей лет? Морщинок почти нет, выглядит на тридцать. А в глазах такой жизненный багаж — лет на сорок. А когда смеется — совсем девчонка», — прикидывал Турецкий.

— Вы москвичка? — прервал он свои раздумья.

— Нет, я… из Питера, — чуть замешкавшись, ответила Наташа.

— Чем вызвана задержка с ответом? Что вы скрываете от следственных органов? — насупив брови, строго спросил он.

— Ого! — якобы изумилась Наташа, принимая игру. — Чувствую себя в неумолимых, железных руках правосудия! Ну чем вызвана? — посерьезнела она. — Видите ли, называть себя ленинградкой уже отвыкла, а петербурженкой — еще не привыкла. Питер — московское словечко, тоже не очень привычное. Мы свой город раньше только Ленинградом называли. А теперь это слово из обращения изъяли: «Санкт-Петербургские новости», «Санкт-Петербургские ведомости», «Петербургская панорама» и так далее. Но новое, вернее, старое название в обиходе не приживается. И получается: уже не Ленинград, но еще не Санкт-Петербург.

— Почему?

— А вы когда последний раз в нашем городе были?

— Недавно, — уклончиво ответил Саша.

— Ну и что, похож он на Санкт-Петербург?

— Пожалуй, нет, — согласился Турецкий, вспомнив разбитые дороги, темноту вечерних улиц, едва освещенных редкими, как чинара в пустыне, фонарями, груды мусора и матерную ругань возле ларьков.

— Так вы, Наталья Николаевна Денисова, она же, судя по профилю, Гончарова, против возвращения культурной столице России исторически верного наименования? — сурово осведомился Саша и даже как будто потянулся за шариковой ручкой, дабы внести ответ в протокол.

— Нет, мой генерал, — потупилась Наташа, — историческая справедливость, безусловно, должна восторжествовать! Но в сегодняшних реалиях, исходя, так сказать, из действительности, учитывая, я бы сказала, текущий момент, все не так однозначно, как это представляется некоторым поверхностным наблюдателям.

И, как будто устав ерничать, Наташа подняла на Турецкого свои умные глаза и добавила:

— Ну что, пристрелялись? Может, теперь поговорим нормально, Саша?

От этого «Саша», произнесенного ее необычным голосом, у Александра Борисовича упало и часто забухало сердце. «Тормози, Турецкий! — попытался он остановить себя. — Это не проходной флирт. Это — реинкарнация. Она — это Рита. Ты попадаешь под поезд, как какая-нибудь пресловутая Анна Каренина. А ведь у тебя жена и дочь».

Но поезд уже набирал обороты, и кони уже понеслись.

— Вячеслав Иванович, к вам Емельянов, — доложила Галочка, и ее улыбка ощущалась даже через селектор.

— Что там у него? — нетерпеливо осведомился Грязнов.

— Что-то очень важное, он так излагает, — снова улыбнулась сквозь селектор Галочка.

— Ну пусть заходит, коли важное, — разрешил Грязнов.

Коля Емельянов рванул в кабинет начальника. Через десять минут он вылетел пулей в коридор, бросив на ходу приветливой Галочке: «Я сейчас вернусь!» — на что Галочка лишь пожала плечиками. И действительно, тут же вернулся, но не один, а с высокой фигуристой девушкой.

Подмигнув на ходу Галочке разбойничьим глазом, Емельянов впихнул девушку в начальственный кабинет и юркнул следом.

— Сумасшедший, — пожаловалась Галочка на Емельянова своему компьютеру, ласково и спокойно взиравшему на нее голубым оком. Компьютер понимающе прошуршал системой сохранения текста.

Тут же ожил селектор.

— Галочка, сделай кофейку нам, — с каким-то вожделением в голосе пророкотал начальник.

Галочка пожала плечиками, с грустью посмотрела на свой умницу компьютер и принялась за кофе.

— Знаете, я себя предательницей чувствую, — взволнованно говорила фигуристая девушка (сидевшая в кресле! у журнального столика, где разрешалось сиживать только Турецкому!) начальнику МУРа, расположившемуся напротив. — Она такая славная была. И на спектакли нас всегда проводила…

Емельянов тоже сидел около столика, но был вроде как в стороне от разговора.

— Дорогая Танечка! (дорогая Танечка! — ревниво отметила про себя секретарша) — пророкотал Грязнов. — Большинство преступников — очень славные и милые с виду люди. У них на лбу профессия не прописана, иначе все слишком просто было бы. Спасибо, Галочка, — мимоходом кивнул своей секретарше Грязнов, принимая из ее рук поднос в кофейными чашками.

— На здоровье, — как бы равнодушно ответила Галочка, направляясь к двери.

— А ваша кутаисская актриса развозит по столице страшную отраву, которая убивает людей за два-три года применения. Убивает молодых, таких, как вы, — рокотал Грязнов. — Так что переживать вам абсолютно нечего. Напротив, гордиться надо, что такую помощь нам оказали. За что я вас и благодарю сердечно.

Таня зарделась.

— Так я могу идти? — спросила она.

— Нет, Танюша, идти вы не можете. Мы теперь за вашу голову головой отвечаем, простите за каламбур. Николай, — обратился он к Емельянову, — еще раз зафиксируйте показания Татьяны Васильевны. Сразу доложишь. И подумаем, где Танюшу припрятать на некоторое время. Галочка, вызови ко мне Погорелова, — окликнул он уже стоявшую в дверях секретаршу. — А я Турецкому на «дельту» звякну, — вслух подумал Грязнов, когда кабинет опустел.

Минут через двадцать совещание в кабинете начальника МУРа продолжилось.

— Ну что, Валентин, — обратился Вячеслав к своему заму, — в связи с установлением личности Тото дело принимает новый оборот. Адрес установили?

— Кантурия Тамара Багратионовна, прописана по Профсоюзной улице, дом семнадцать, квартира девять. Но это, я думаю, не единственный ее адрес.

— Я тоже так думаю, — согласился Грязнов. — Тем не менее сегодня же телефон ее поставят на прослушку. На это у Меркулова разрешение получим. Эх, на черта мне в Ригу ехать, — опять завелся Слава, — когда тут события назревают? Как бедному жениться — так ночь коротка!

— Ну что ты психуешь, Вячеслав? — урезонил его Погорелов. — Можно подумать, прямо сегодня ей товар и привезут! Так только в сказках бывает. Тем более взрыв был в поезде. Они сейчас затихарятся. Еще не одну неделю будем ждать.

— Да, ты прав. Надо дать команду транспортникам, чтобы проверки поездов прекратили пока. Чтобы пташки успокоились. Тем не менее глаз с телефона не спускать! Вернее, ушей. И горячку не порите без меня. Мы должны взять ее только с товаром в руках! Когда наркота при ней будет. И не спугнуть, не дай бог! Девчонка изворотлива как бес.

— Да какая она девчонка? Двадцать восемь лет! — встрял Погорелов.

— Ну не мальчишка же!

— Ладно, не волнуйся, мы все же не чайники.

— Да я разве?.. — начал было Грязнов, но тут же перебил себя. — Татьяну Кветную надо куда-то припрятать на время.

— Сделаем, — кивнул Погорелов. — Еще одна информация важная: знаешь где эта артистка работает?

— Неужели в театре каком-нибудь? Мы вроде все театры прочесывали.

— Нет, не в театре. Работает она в Минздраве. Секретарь руководителя главка, Ильи Висницкого.

— Ты серьезно? — Грязнов даже приподнялся. — Турецкий же там был, наверняка видел ее.

— Ну по основной-то профессии она, конечно, актриса. И как свой облик менять умеет, уж мы-то знаем. Так что Турецкому простительно. Ладно, звони Меркулову, а то у тебя поезд сегодня, не забыл?