Первая версия

— Хорошо, —сказал я, —с коллекцией Кульчинского мне все ясно, ее экспроприировала у своего бывшего сожителя ваша тетушка, да еще очень усердно пыталась подставить племянника Куль- чинского. А вот насчет коллекции Кларка, как она вдруг так воссоединилась в одном трейлере с коллекцией Кульчинского?

Этот гэбэшник не хотел, насколько я понимаю, использовать свои каналы. Оружие он поставлял через восточные страны — Афганистан, Иран и Пакистан. Картинки же надо было отправить в Европу. И тут как раз все совпало. Тетка просила меня посодействовать вывозу своей коллекции. Мы с Андреем Леонидовичем и решили все это вместе объединить. За все платила та американка, которая хапнула коллекцию своего бывшего любовника. Так, во всяком случае, говорила моя тетка. А она дама ушлая.

— Вы знаете имя американки?

— Спир. Рути Спир. Вдова бывшего посла США.

— А кто еще участвовал в похищении и сокрытии коллекции Кларка? — Я знал, что в деле замешан Филин, но нужны были свидетельские показания на него.

— Я знаю еще Филина. Просто узнал его в лицо. Знаете, был такой известный политический обозреватель?

— Конечно, знаю. Значит, картинами занимались Рути Спир, Семен Филин и некий таинственный гэбэшник. Я вас правильно понял?

-Да.

— А при необходимости вы сможете его опознать?

— Смогу.

Это было именно то, чем я мог прижать скользкого полковника Фотиева. Был свидетель, который мог прямо, а не косвенно подтвердить его вину.

Можно было выписывать ордер на два ареста — Филина и Фотиева. С Рути тоже как-нибудь разберемся.

А под конец допроса, словно бы на десерт, Степашин в виде подарка по собственной инициативе преподнес мне несколько имен. Это были достаточно высокопоставленные люди из Администрации Президента, которые поставляли Буцкову свежую информацию из Кремля...

Когда Степашина увели, Александра Ивановна Романова, которая присутствовала последние двадцать минут на допросе, потихоньку войдя в свой собственный кабинет, где мы расположились, и просидев все это время на жестком стуле в углу, как бедная родственница, так вот Александра Ивановна, предварительно крепко выругавшись, сказала презрительно:

— Раньше не сутками — месяцами раскалывали. А эти сами прежде вопросов услужить лезут. Сразу видно, из интеллигентов бандит пошел. Ой, не нравится мне это, не нравится... Они ж и родную мать продадут. Сложный контингент.

— Какой есть, Александра Ивановна, — философски ответил я.

Глава восьмая ПОДЗЕМНЫЙ КАПКАН

10 августа 1994 года. День, вечер

Когда мы уже подъезжали к Жуковке, нам пришлось пропустить на повороте две завывающие сиренами пожарные машины. Нехорошее предчувствие охватило меня. И не обмануло.

Пылала дача номер двадцать один. Дача полковника Фотиева. Зато господина Филина мы взяли прямо на улице. У порога его дачи, откуда он наблюдал за пожаром.

Надо сказать, что он был крайне удивлен тем, что у меня есть ордер на его арест. Филин высоко вскинул брови и обиженно спросил:

— Надеюсь, это недоразумение объяснится? Один раз вы уже мою дачу обыскивали.

— Саша, — ко мне бежал Грязнов, — местный охранник говорит, что полковник Фотиев и его шофер Перов с дачи не выходили. Наши ребята утверждают, что полковник с шофером приехали поутру. И синий «мерседес» фотиевский на стоянке остался.

— Шофер у Фотиева — левша? — резко обернулся я к Семену Филину.

— Левша, — растерянно ответил он и тут же понял, что сказал что-то не то, что я его поймал.

Но слово уже вылетело — там, на горящей даче, были убийцы Баби Спир.

— Дача загорелась полчаса назад, — почти не обратив внимания на наш мгновенный диалог с Филиным, продолжал Грязнов. — Они сразу вызвали пожарных. Но дом, похоже, подожгли, потому как загорелось сразу со всех сторон.

— Поджог? — изумился я. — Изнутри?

Я знал, что надо делать.

Буквально втолкнув ошалевшего Филина в двери его дачи, я прошел сразу в гостиную. За мной — сам Филин, Грязнов и сопровождавшие нас двое омоновцев.

На глазах у изумленной публики (причем больше всех был конечно же изумлен хозяин дачи) я вынул плитку с бригантиной из облицовки камина, в отверстие засунул руку, потянул на себя рычажок. А потом так же, как когда-то мой друг Серега Полуян, налег плечом на нужную сторону камина, не забыв переложить «Макаров» в правую руку.

Раздался знакомый скрип, и камин отъехал в сторону.

В бетонной коробке подвала сильно пахло дымом. Видимо, подземный ход с дачи Фотиева в данном случае сыграл роль вытяжной трубы.

Я высунулся наружу и потребовал у Филина ключи от двери подземного хода. Филин отрицательно замотал головой:

— Я вижу это подземелье Аладдина впервые в жизни. Это для меня большой сюрприз.

Что-что, а самообладание ему не изменило.

Я махнул омоновцам и взял из рук одного из них короткий автомат. На всякий случай прижавшись плотнее к бетонной стене, чтобы не попасть под рикошет, я выпустил несколько коротких очередей в зазор между стеною и дверью, где должен был проходить язычок замка.

Похоже, этот язычок я уже сбил, но что-то все равно мешало двери открыться. Будто с той стороны ее кто-то держал.

Слава Грязнов был плохим помощником со своим еще не окрепшим после ранения плечом. Я было вспомнил о Ломанове, но тут же запретил себе думать о нем, как прежде строго-настрого перекрыл ход мыслям о Марине.

На подмогу пришел тот омоновец, чей автомат я все еще держал в руках.

С ним на пару мы налегли на дверь, и она медленно стала открываться, сдвигая нечто, что ее держало с противоположной стороны. Щель была уже достаточной, но влезть в нее мы не смогли — оттуда, из подземного хода, повалил такой угарный дым, что мы рисковали задохнуться...

Задохнувшихся Фотиева и его шофера Перова вытащили из подземелья пожарники...

Я подошел к носилкам, на которых, прикрытые простынями, лежали их трупы. Сначала откинул простыню с левого — вот они, знаменитые волчьи уши. Волчьи уши мертвого зверя. Потом я взглянул на лицо шофера. Хотя он мне был не знаком даже по описанию, но я узнал его силуэт из своего полусна-полубреда — круглая голова с хохолком на макушке.

Признание Филина окончательно подводило черту.

Убийцам досталась страшная смерть. Смерть от удушья. Надеюсь, хотя бы перед самой смертью они вспомнили, как собственными руками задушили молодую девушку.

Мне не было их жаль, но и радостного чувства от вида мертвых врагов я в себе тоже не обнаружил. Душа моя была пуста.