Хрустальный Дракон

Он видел, как Темный Конь уверенно перепрыгивал куда более широкие трещины.

— Я бы сделал это, если бы был уверен, что это не опасно. В этих местах ни о чем нельзя судить по тому, как это выглядит, за этим обычно скрывается гораздо большее!

И как раз в этот момент расплавленная глина потекла в их сторону.

Из центра пузырящейся массы вырвалось тонкое грубое щупальце. И в это же время Грифон почувствовал, как стало изгибаться его собственное тело. В ужасе он уставился на свои руки, которые вдруг стали удлиняться, и на свое тело, которое начало выворачиваться в сторону.

— Темный Конь!

Грифон боролся со своими пальцами, которые сами по себе начали неестественно изгибаться наружу. — Держись… держись за… меня.

Он держался. Держался на черном скакуне, насколько ему позволяли его теперь изогнутые формы. Его пальцы все еще боролись за независимость, но его воля была сильнее.

Птица-лев почувствовал, как под ним прокатилась волна напряженных мышц бессмертного, потом Темный Конь прыгнул, и Грифону в лицо ударил поток воздуха, вонючего воздуха.

Прыжок длился целую вечность, по крайней мере так показалось Грифону, а когда они приземлились, Темный Конь не остановился. Он продолжал бежать, минуя холм, но равнине. И все это время свет оставался с ними. Они пробежали несколько миль, прежде чем Грифон пришел в себя и попросил своего спутника остановиться. Темный Конь не подал и вида, что слышит его, но тем не менее через некоторое время неохотно остановился.

Грифон осмотрел себя, боясь найти в себе ужасные изменения. К удивлению и облегчению, он обнаружил, что его внешность не изменилась. Удаление от ужасной расселины вернуло ему прежний нормальный вид.

— Гр-р-риф-ф-фон-н-н?

— Темный Конь?

Довольный тем, что он вышел из этой ситуации целым и невредимым, птица-лев чуть было не забыл о том, кто спас ему жизнь. Ему и в голову не приходило, что бессмертный тоже мог подвергнуться монстрообразным изменениям.

— Темный Конь! Что случилось?

Ответа от призрачного жеребца не последовало, но он весь заметно дрожал. Грифон взглянул на каменистую землю у него под ногами и, не увидев ничего необычного, осторожно спешился. Темный Конь продолжал дрожать. Он даже не взглянул на своего всадника, а просто уставился вперед.

— Темный Конь?

— Я… не могу… на этот раз побороть это.

Дрожь усилилась. Призрачный жеребец сделал шаг назад.

— Побороть что?

Как он мог помочь бессмертному?

— Побороть… то, что почти охватило… меня… когда я был… с Кейбом.

Последнее слово перешло в визг.

Темный Конь растаял.

Он стал как ртуть и начал расплываться во всех направлениях. Черная лужа со смутными лошадиными очертаниями потекла в его сторону. Птица-лев в ужасе отпрянул от нее. Темный Конь! Что делать? Что я могу сделать?

— Угр…

Из ужасной массы поднялась чернильного цвета фигура. На Грифона уставилось лицо с холодными голубыми глазами, лицо, которое и было и не было копией его собственного, грифоновского лица. Каждая деталь облика Грифона была скопирована, и все равно это была какая-то плавающая репродукция. Он замахнулся когтистой лапой на то, во что превратился его спутник.

Силуэт растаял, но почти тут же принял новую форму. Некто со множеством рук и глаз, все голубые, вырос перед Грифоном. Тот не отпрянул назад, хотя его опыт и требовал от него совсем иного.

И этот силуэт растаял так же быстро, как и образовался. И моментально возникла другая, человеческая фигура.

Эту Грифон тоже узнал.

— Сумрак!

Сумрак, но это был только намек на лицо. Как ни пытался птица-лев успеть рассмотреть эти черные черты лица, он все равно не успел. Сумрак, а скорее даже силуэт Сумрака, вылился на землю еще до того, как Грифон сумел что-либо разобрать. Невзирая на весь ужас их положения, Грифон с сожалением смотрел на тающую лужу. За все те годы, которые он знал волшебника, он никогда не мог рассмотреть его настоящее лицо. Даже сам Сумрак не мог по-настоящему вспомнить, как он когда-то выглядел.

И вот начала расти новая фигура, но на этот раз оказалось, что это опять сам Темный Конь. Она образовывалась медленнее предыдущих, возможно потому, что бессмертный прилагал такие же усилия, чтобы вернуться в прежнее состояние, как и Грифон, когда только что пытался справиться со своими пальцами.

Когда он наконец полностью сформировался, черный скакун тряхнул головой и посмотрел на своего попутчика.

— Я думал, что победил эти желания, когда был здесь в последний раз, но туман, Нимт, все же сильнее меня.

— Что с тобой случилось?

Темный Конь сделал неуверенный шаг. По его телу пробежала рябь.

— Я все еще не совсем пришел в себя. Дай мне немного времени. Что случилось со мной? Я более чувствителен к неистовой энергии Нимта, чем ты! Ха! Я хуже, чем мокрая глина в руках этих сил! Когда я был здесь с Кейбом, случилось почти то же самое. Я побежал обратно и успел предотвратить это, а на этот раз у меня ничего не вышло. Я не сумел! Меня начало выкручивать в другие формы, какие только можно было выудить из моей памяти. Памяти любого времени.

— В том числе и Сумрака? Бессмертный застыл.

— Он будет вечно преследовать меня! Я забыл, что когда-то знал его настоящее лицо. Это было совсем недавно… или… это было очень-очень давно.

И это было все, что его спутник сказал, поэтому Грифон повернулся и начал осматривать окрестности. Странный свет — где его источник? — давал возможность видеть в любом направлении не более чем на пять ярдов. У него не было ни малейшего понятия, где они находятся, он знал только, что им надо продолжать идти на запад. Темный Конь совсем не думал об их маршруте. Если бы не Грифон, они бы так и скакали в тумане. Он был доволен, что сумел отговорить Темного Коня скакать дальше, а то они так и скакали бы, пока не закончили бы путь в самом центре лагеря арамитов. Птица-лев не хотел встречаться со своими противниками, пока у него не появится уверенность, что преимущество на его стороне.

Он задумался, насколько близко к арамитам они сейчас находятся. Достаточно близко, чтобы он в предвкушении встречи выпустил когти. Полуостров был очень вытянут, но Темный Конь может скакать быстрее ветра. Там, где настоящему коню потребуется несколько дней, ему надо всего несколько часов. Грифон знал, что его скакун на скорость внимания не обращает, и поэтому вычислить, где они сейчас находятся, не представлялось возможным.

Таинственное свечение наконец начало ослабевать. Ничто здесь не было постоянным. После того, что призрачный жеребец рассказал ему об этом вонючем тумане, Грифон был удивлен, что свет до сих пор не погас, и он не сожалел о том, что свет угас. Если не считать временного улучшения видимости, которое свет создавал, он только беспокоил Грифона. Ночь должна быть темной. Для него это было бы все-таки спокойней. Ночью его рефлексы и чувства были обострены. Что ни говори, а охотиться на волков-рейдеров как-никак лучше ночью.

Грифон всматривался в темнеющий туман. Он мог представить себе эту сцену. Одинокие солдаты бродят в ночи, не в состоянии ничего рассмотреть, кроме факелов, которые указывают на них Грифону. Если волшебник их пленник, они приведут его к нему. Если же Кейб не зависит от их милости, то для птицы-льва все упрощается. Ему не надо будет сдерживать себя.

Изображение стало настолько реальным, что Грифон почти увидел темные очертания и услышал клацанье металла о металл. Здоровой рукой он схватился за рукоятку меча.

Он вздрогнул от странного свистящего звука… затем стало невозможно дышать, как будто что то тонкое и упругое обвилось вокруг его горла. — Поберегись! Грифон!

Не обращая внимания на запоздалое предупреждение, Грифон пригнулся и выхватил меч: он знал, что его горло обхватил хлыст, и очень хорошо знал, кто им управляет. Он рассчитывал на то, что его противник недооценит его силу. Птица-лев был сильнее большинства людей, даже несмотря на его трехпальцевый захват. Он схватился за хлыст и дернул его на себя, в то же время приведя в действие свой меч. У напавшего на него солдата не оставалось времени отреагировать: лезвие Грифона пронзило его горло.