Страница 6 из 18
«Надо надеть купальник и пойти позагорать», – лениво подумала она, но тут нос ее учуял какой-то неприятный запах. Запах сырости и старья. Это через ее ароматизированное лавандой шелковое постельное белье нестерпимо воняло затхлостью чужое одеяло.
Из мутного зеркала смотрел на Машу кто-то всклокоченный, с отекшим лицом и заплывшими веками. Утро в китайской деревне.
Тапок не было, и Маша босыми ногами пошлепала сама не зная куда, подошвами чувствуя тепло деревянных крашеных полов, мягкость домотканых половиков, песок под ногами. Македонский уже хозяйничал на кухне: распаковал чайник, несколько чашек и пил чай с хлебом и зеленым щавелем. Он не стал сетовать на отсутствие обеда, не бурчал по поводу того, что Маша безобразно напилась давеча вечером, только сладко потянулся, хрустнув суставами, сказал с видимым одобрением:
– Вот видишь, а ты боялась. Я решил: завтра в город поеду, хочу этого Пургина повидать, идейку ему подкинуть.
Маша через силу выпила крепкого чаю с хлебом и отправилась оглядывать новые владения.
Закопченная русская печка требовала немедленной побелки. Александра вчера что-то говорила, что в этом доме печь ни к черту, тяга плохая, и тепло в трубу уходит. Зато полы крепкие, перестелены за два года до отъезда прежних хозяев, а еще подпол большой и чердак. Александра говорила, хоть танцуй на чердаке, только хлам прежде надо разгрести. Колодец со скрипучим, словно больным воротом и побитым старым ведром – Александра сказала, что вода тут вкусная, почти как ключевая. Надо, кстати, спросить у мужа, где у их колодца дебет, Александра что-то такое говорила, что у их колодца дебет большой и хороший.
Из рассказов Александры Маша поняла, что самое примечательное в Лошках – это люди. Мастеровой народ, художники, ремесленники, обслуживающий персонал, все они волей случая или несчастьем были занесены в эти края. Родом из разных городов и весей, кто-то подался сюда, движимый романтикой и тягой к искусству, кто-то за приличным рублем, кого-то вела авантюрная жилка, а кто-то накуролесил в жизни, отмотал срок на таежном лесоповале, да тут и остался. У каждого свой скелет в шкафу. Спрашивать было не принято – об этом опять же предупредила Александра, – захотят, почувствуют своего, тогда сами расскажут. А не сможешь наладить контакта с лошковцами – пропадешь, никто еще не выдерживал остракизма, оставшись один на один с зимой: хоть волком вой от тоски и одиночества. Или спивайся, с ума сходи. Туристов нет, не сезон, река встает, дороги заносит.
И что прикажете делать? Понятно только, что в первую очередь нужно не о грядущей зиме думать, а мало-мальски быт налаживать, дом вымыть, чемоданы разобрать. После долгого переезда, после выпитого вечером коньяка руки и ноги Машины, казалось, были налиты свинцом, голова гудела. И Македонский оказался тем еще помощником: брался за дело и тут же бросал на полдороге, принимался разглагольствовать, строил прожекты. Рисовал Марии радужные картины будущей здешней жизни и тут же говорил, что это ненадолго, Лошки, что вот он порешает дела с Пургиным, тему сто€ящую замутит, а там, глядишь, вскорости можно будет и обратно возвращаться, в Питер, да не с пустыми руками.
– Саша, – отзывалась на мужнины рассуждения Мария, – все равно давай пока тут обживаться. Ты нашел бы молоток и гвозди, вон доска у крыльца прогнила совсем, того и гляди нога провалится. А еще во дворе мне веревок для белья привяжи, бочку откати, а то она на самом проходе стоит. А еще…
– Машка, да что ты за зануда! – возмущался Македонский. – Я тебе о перспективах толкую, о пер-спек-ти-вах, понимаешь? А ты лезешь с бочкой, с веревками какими-то…
Перспективы перспективами, а генеральную уборку никто не отменял – решила Маша. Только дело двигалось туго, крайне медленно. Она бестолково суетилась, находила чистое ведро, но не могла найти тряпку, находила тряпку, но тут же отвлекалась на то, чтобы снять с окон старые, насквозь пропылившиеся занавески. Македонскому Машины чудеса хозяйственности быстро надоели, и он отправился знакомиться с местным населением. День прошел, а она только и успела, что разгрузить чемоданы, переместить их содержимое на полки дочиста отмытого шкафа. Уже к вечеру вспомнила, что обед так и не приготовила, пришлось снова довольствоваться чаем да бутербродом с баночным паштетом, прихваченным с собой из Питера. Македонский, надо сказать, не возмущался, он где-то отобедал между собственными делами, тоже чаю попил и спать отправился.
Проснувшись следующим утром, Маша мужа дома не обнаружила, он оставил вместо себя записку, что поехал-таки в Норкин, знакомиться с Пургой, и предоставил Маше одной хозяйничать в чужом, запущенном доме.
Еще дома, собираясь в дорогу, Маша подошла к вопросу со всей ответственностью. Поехала в «Дом книги» и купила там пособие некой Сонькиной «Собираемся в дорогу». Неизвестная Сонькина въедливо и дотошно описывала, что и в каких случаях требуется взять с собой. Что пригодится в трех-пятидневной командировке, что в отпуске за границей, что в турпоходе, а что и при переезде на новое место. Четко расписывала, как и куда паковать вещи, какие сложить вниз, а какие не убирать далеко.
Сказать по правде, Марии Сонькина здорово помогла, без ее подсказок Маша не догадалась бы взять много нужных и важных вещей. Например, совсем вылетела из головы аптечка, а о том, чтобы взять в довесок к чайнику киловаттный кипятильник и в голову бы не пришло. Сонькину Маша тоже привезла с собой, верней не ее саму, а нетленку «Собираемся в дорогу».
И сегодня, прямо с самого утра Маша обнаружила, что и Сонькина не безгрешна, про бельевые прищепки она Маше не напомнила. Пойду к людям, побираться буду – решила Мария и отправилась к единственной своей здешней знакомой – Александре. Вроде бы она что-то такое говорила, когда коньяк пили, что можно заходить, если понадобится.
Мария подошла к высокому крыльцу, поднялась по чисто вычищенным ступеням и несмело постучалась в дверь. Как знать, может быть, новая подруга сегодня и не окажет гостеприимства. Из-за двери раздался раздраженный знакомый голос:
– Заходите!
Со света Маша попала в неосвещенные сенцы и остановилась, привыкая к полутьме. Из зала доносился сердитый голос Александры и другой, робкие мужские междометия, в которых ясно слышались просительные нотки.
– И зачем мне твоя ягода? Свою некуда девать. Скоро свежая черника будет, а ты мне сушеную предлагаешь. Кому она нужна-то?
– Мне совсем немного… – ныл неизвестный.
– Ни рубля! Сам знаешь, я не подаю. И нечего сюда со всякой дрянью шляться, – категорично отрезала Александра.
Маша осторожно протиснулась в зал и увидела там кроме хозяйки мелкого мужичка лет пятидесяти с гаком в линялых тренировочных брюках с вытянутыми коленками, клетчатой ветхой рубашонке с протершимися локтями, сквозь вырез которой виднелась посеревшая от времени майка. Мужичок держал в руках большую ситцевую наволочку с бледными зелеными цветочками и умильными тесемками, на дне которой, в углу, что-то пересыпалось, когда он энергично разводил руками.
При виде Маши Александра улыбнулась ей широкой, радушной улыбкой, прикрикнула на мужика:
– Ладно, проваливай отсюда, ко мне гости пришли. Ступай-ступай, никому твои сухари не нужны.
Дядечка поник головой и, не глядя на Машу, зашаркал ногами к выходу. Бубнил по дороге:
– Совсем ведь ничего прошу, тебе не деньги…
Мария проводила его взглядом и вопросительно кивнула Александре. Та пожала полными плечами:
– Не обращай внимания, местная пьянь, шушера. На стакан не хватает, чернику пришел продавать. Забудь о нем, садись, кофейку попьем.
Попили свежего, крепкого кофейку, поболтали, Маша рассказала Александре про Сонькину и ее прокол с прищепками. Смеясь в голос, Александра вынесла из подсобки новую упаковку ярких бельевых прищепок из пластмассы, протянула Марии.
– Спасибо, Сашуля, ты меня спасла.
– Не без этого. В городе купишь, отдашь.
Машу покоробило. Разумеется, Маша вернула бы безо всяких напоминаний. Или это принято здесь так?