Страница 37 из 57
Потемкин у Екатерины «Милая милюшечка, Гришенька», «Гришенок», «Милинкой голубчик и бесценный Дружечик» и даже «Мой бутон». Всего не перечислишь, в любовных обращениях Екатерина была очень изобретательна.
Потемкин был хорошим любовником, умным работником, и еще он был хорошим собеседником, а Екатерина любила поговорить. Она находила моментальный отклик своим словам, а Потемкин все впитывал, как губка, ему не надо было повторять дважды. Екатерине никогда не было с ним скучно, потому что Потемкин умел создать из их любовных и дружеских отношений увлекательный сюжет. Ссорились, конечно, но все влюбленные знают, как сладко мириться. Судя по письмам Екатерины, ссору начинал Потемкин, а мирилась первой всегда она. По складу характера императрица, неуемная в любви, была прагматиком в прочих отношениях, она умела рассчитывать каждый свой шаг, а Потемкин, мало того что имел взрывной характер, иногда был гневлив и совершенно неуправляем, так еще вдруг уставал от жизни и впадал в хандру. Конечно, он ревновал Екатерину ко всем и каждому. «Я не сердита и прошу вас также не гневаться и не грустить», – пишет она Потемкину.
Или: «Я не зла и на тебя не сердита». Или: «Не мучь меня несносным обхождением, не увидишь холодности».
В январе 1775 года двор переехал в Москву. Императрица много путешествовала по московским окрестностям. Ее неизменным спутником был Потемкин. Загородные прогулки были не только развлекательными, Екатерина искала место для строительства своей подмосковной резиденции. Коломенское – старинная усадьбы русских царей – устарело, удобств никаких. Хорошо бы где-нибудь рядом построить подмосковное Царское Село.
Майским утром на конной прогулке с Потемкиным они попали в замечательное, романтическое место: систему прудов окаймляли живописные холмы, покрытые лесом. Потемкин сказал:
– Вот истинно царская земля.
– Но она кому-то принадлежит, – возразила Екатерина.
Потемкин разузнал: «истинно царская земля» принадлежала старому князю Кантемиру и называлась очень непоэтично – Черная Грязь. Екатерина купила у князя его усадьбу. Место назвали Царицыно. Потемкин с присущей ему энергией за две недели построил здесь деревянный дворец из шести комнат. Здесь императрица и прожила два счастливых месяца со своим возлюбленным, сочетая работу государственную с весельем и развлечениями. Архитектором для строительства нового «Версаля» был призван по старой памяти Баженов.
Сам Баженов в это время, получив полную отставку от дворцового ансамбля в Кремле, занимался другим строительством. Он готовился к празднику в честь заключения Кучук-Кайнарджийского мира. В результате мирного договора с турками Россия получила крепость Керчь, Азов, Кабарду, Еникале, крепость Кинбурн в месте впадения Днепра в Черное море и все пространство между Бугом и Днестром. Теперь на Ходынском поле Баженов строил деревянные замки, дворцы, минареты, крепости, а также гавань. Все эти декоративные постройки носили название завоеванных городов.
В годовщину мирного договора 10 июля 1775 года начался пышный праздник. Для Потемкина это был в буквальном смысле звездный час. Он получил все мыслимые и немыслимые награды: орден Святого Андрея, графское достоинство, усыпанную алмазами шпагу и 100 000 рублей. Еще через год он имел «полный иконостас» на груди (и все хлопотами государыни): прусский орден Черного Орла, польские ордена Белого Орла и Святого Станислава, датский – орден Слона, шведский орден Серафима. Потемкин не прочь был заполучить также ордена Золотого Руна, Святого Духа и Голубой подвязки, но кавалерами двух первых орденов могли быть только католики, а орденом Подвязки награждались только англичане. В 1776 году Потемкин стал князем Священной Римской империи, Иосиф II не мог отказать Екатерине в этой просьбе.
Формально в фаворитах он ходил всего два года, но при этом сохранил с императрицей самые доверительные и теплые отношения до самой смерти. В письмах Екатерины к своему возлюбленному Гришеньке часто встречается обращение «дорогой супруг» или «нежный муж». Очень может быть, что слова «супруг» и «муж» ничего не значат и употребляются только для того, чтобы возвести в степень выражения чувств и привязанности. А если все-таки прав Лонгинов и другие историки и Потемкин был тайно обвенчан с Екатериной? Тогда совершенно другой окрас приобретает, например, такая фраза из ее письма: «Мы ссоримся о власти, а не о любви».
А власть при дворе Потемкин приобрел огромную, и это была власть не только фаворита, она была заработана огромным кругом интересов и неустанной работой. Вот самые разнообразные вопросы (сошлюсь на И. А. Заичкина), которые поручила ему Екатерина решать в пору его двухгодичного фаворитства: «крестьянское восстание и австро-русское сближение, Запорожская сечь и бурбонские дворцы, беспорядки в Вологде и война со Швецией, торговый договор с Францией и устройство Черноморского флота, судьба Грузии, должность флигель-адъютанта, Вышневалдайская система, Дунайские княжества, устройство городов, Кавказ, Крым, Дарданеллы, восстановление Византийской империи, Польша, Курляндия и многие другие».
Но уже в конце 1775 года в отношениях любовников появился признак отчуждения. Тон писем Екатерины к Потемкину меняется. На словах она любит его по-прежнему, но между строк проглядывает усталость от их отношений. Императрица давала повод для ревности, об этом рассказ впереди. Потемкин перестал верить ее клятвам в верности и любви. Дипломат на троне, Екатерина по сути своей была лицемерна, и это угадывал ее чуткий любовник. А дальше взрыв, вулкан, куча упреков, потом раскаяние и глубокая депрессия. Вот выдержки из писем Екатерины того времени: «Не мучь меня холодным обхождением, не увидишь холодности», «Я хочу ласки, да и ласки нежной, самой лучшей. А холодность глупая с глупой хандрой ничего не произведут, кроме досады и гнева», «Спокойствие есть для тебя чрезвычайное и несносное положение».
Потемкин к Екатерине в мае 1776 года: «Позволь, голубушка, сказать последнее, чем я думаю наш процесс и кончится. Не дивись, я не беспокоюсь в деле любви нашей. Сверх бессчетных благодеяний твоих ко мне, поместила ты меня у себя на сердце. Я хочу быть тут один преимущественно всем прежним твоим для того, что тебя так никто не любил; а как я дело твоих рук, то и желаю, чтоб мой покой был устроен тобою, чтоб ты веселилась, делая мне добро».
Кто же виноват в разрыве больше – Екатерина или ее фаворит? Они так и не договорились, потому что через месяц Потемкин уже пишет: «Я для вас хоть в огонь, но не отрекусь, но, ежели, наконец, мне определено будет быть от вас изгнану, то пусть это будет не на большой публике. Не замешкаю я удалиться…»
И удалился. Отставка состоялась «не на большой публике», но она состоялась. Бросив столицу и двор, он отбыл в свое наместничество – в Новороссийский край, где ранее был назначен генерал-губернатором. Окружение Екатерины недоумевало, сильны были слухи, что в отставку Потемкин пошел добровольно, испросив на то разрешение хозяйки. Кто знает, рассчитывал ли он сохранить прежнюю власть? Или захотел построить «собственное государство», где стал бы полновластным хозяином? О, конечно, Новороссия и Крым есть собственность России и императрицы, но освоение их требует исполинской работы? Он превратит эти земли в рай и поднесет ей их как подарок.
Здесь уже отношения Потемкина и императрицы входят в новую фазу. Он редкий гость в столице, но продолжает служить Екатерине верой и правдой. А над петербургским горизонтом уже вставала звезда нового фаворита – Петра Васильевича Завадовского.
Петр Васильевич Завадввский (1739-1812)
Оценивая «временщиков» Екатерины, историки и писатели отдают должное государственной деятельности Потемкина, забывая Петра Васильевича Завадовского (как это говорится-то?), «внесшего значительный вклад в совершенствование российской государственности и просвещения». Сделав Петра Васильевича своим фаворитом, Екатерина сильно навредила ему в глазах не только потомков, но и современников. Все его успехи и быстрое продвижение по карьерной лестнице приписывались тому, что он прошел через спальню императрицы. Но это миф, выдумка. Завадовский был очень толковым, образованным, необычайно работоспособным и, что важно, порядочным человеком. Если бы в XVIII веке уже придумали слово «интеллигент», то оно вполне было бы по размеру этому человеку.