Фавориты Екатерины Великой

Екатерина была спокойна, она умела быть собранной. Наскоро оделась, обшарпанная карета с парой лошадей уже стояла у крыльца. Вместе с императрицей поехала ее камер-фрейлина Шаргородская, Бибиков и камердинер Шкурин встали на запятках, Орлов примостился рядом с кучером. И понеслись вперед, что было сил.

В пути у Екатерины дрогнуло сердце, она увидела, как им навстречу во весь опор мчится карета. Можно было ожидать самого худшего. Но оказывается, это был Григорий Орлов. Не имея никаких известий, он помчался помогать брату спасать свою возлюбленную. Карета Григория была очень кстати, лошади старой колымаги уже выбились из сил.

Дальше события стали меняться с неимоверной быстротой. Карета с Екатериной, как и было условлено, приехала в расположение Измайловского полка. Гвардейцы встретили ее криками «ура». Солдаты выбегали из казарм, целовали подол платья императрицы, целовали руки и ноги и называли ее избавительницей. Словом, общее ликование. И священник нашелся, чтобы принять присягу императрицы. Потом к восставшим присоединились Семеновский и Преображенский полки. Среди солдат и офицеров были и такие, которые остались верными присяге и Петру III, но их быстро утихомирили. Майора Воейкова чуть не убили, он должен был спасаться бегством. Сопровождаемая армией Екатерина двинулась к Зимнему дворцу. Рядом с каретой императрицы с обнаженной шпагой ехал полковник Кирилл Григорьевич Разумовский. По дороге посетили Казанский собор, где новгородский епископ Дмитрий Сеченов встретил Екатерину, потом начался молебен с провозглашением самодержицей и императрицей всея Руси.

В Зимнем дворце уже заседал Сенат. Под руководством Екатерины были срочно сочинены и разосланы во флот и в армию реляции с объявлением о восшествии на престол Екатерины. Реляции были посланы адмиралу Талызину, чтобы он срочно отбыл в Кронштадт, генералу Петру Ивановичу Панину в Кёнигсберг, чтобы он сменил Румянцева, которого подозревали в верности Петру III, и т. д. Поход в Данию был отменен.

Когда Дашкова узнала, что Екатерина благополучно достигла Петербурга, она направилась в Зимний дворец. Вся площадь перед дворцом была запружена народом. «Я вышла из кареты и хотела пешком пройти через площадь, но я была узнана несколькими солдатами и офицерами, и народ понес меня через площадь высоко над головами». Наконец она добралась до Екатерины. «Мы бросились друг к другу в объятия: „Слава Богу! Слава Богу!“ – могли мы только проговорить». Но Екатерине нужно было продолжать работу. Одними распоряжениями и реляциями дело не решишь. Екатерина решила сама двинуться во главе войска в Петергоф. Разговор с супругом мог состояться только при поддержке армии.

Накануне выступления в Петербург явился великий канцлер Воронцов Михаил Илларионович, а также полковники Семеновского и Преображенского полков – князь Никита Трубецкой и граф Александр Шувалов. Все они были в свите императора, двое последних были посланы Петром в столицу, чтобы удержать свои полки в повиновении императору. Увидев, как обстоят дела, оба полковника тут же присягнули Екатерине. Канцлер Воронцов повел себя иначе. Он отказался присягать и попытался убедить Екатерину отказаться от опасной затеи: «Пресечь восстание немедленно, пока оно еще в самом начале, и воздержаться впредь, как подобает верной супруге, от любых опасных предприятий». Екатерина подвела его к окну, на площади ликовала толпа – поздно! «Будьте уверены, ваше величество, – сказал канцлер, – я никогда ни словом, ни делом не буду вредить вашему правлению, и для доказательства искренности моих слов прикажите одному из преданнейших ваших офицеров наблюдать за моим домом, но никогда при жизни императора я не нарушу данной ему присяги». Воронцов был посажен под домашний арест.

Дашкова пишет: «Мы должны были, наскоро пообедав, отправиться в Петергоф во главе войск. Императрица должна была надеть мундир одного из гвардейских полков; я сделала то же самое; ее величество взяла мундир у капитана Талызина, а я у поручика Пушкина, так как они были приблизительно одного с нами роста».

Армия двинулась в Петергоф в десять вечера. Белые ночи на исходе, но было еще светло. Во главе двенадцатитысячного войска скачут две красавицы в мужских мундирах. Шляпа Екатерины украшена лавровым венком, распущенные волосы по плечам. Дашкова в молодости была очень хорошенькая. О, светлый миг! Упоение победой и счастьем, что может быть чудеснее! (Голливуд, да и только.) В рескрипте Сенату Екатерина оставила следующее заявление: «Я теперь выхожу с войском, чтобы утвердить и обнадежить престол, оставляя вам, яко верховному правительству, с полной доверенностью, под стражу: отечество, народ и сына моего».

А в Ораниенбауме события происходили следующим образом. Накануне предстоящего праздника – именин государя – свита находилась в полном составе: канцлер Воронцов с братом Романом (отцом Дашковой), вице-канцлер Голицин, фельдмаршал Миних, уже упомянутые полковники Семеновского и Преображенского полков, трое Нарышкины, гофмаршал Измайлов, Девьер, Гудович и так далее, все важнейшие особы государства. При них дамы – жены и дочери, в числе которых супруга Кирилла Григорьевича Разумовского.

28 июня, как обычно, в десять часов утра, император устроил смотр войск – парад голштинцев. Празднество назначалось на завтра, а сегодня в Петергофской церкви должна была состояться торжественная служба. Позавтракали неторопливо, а потом шестью экипажами двинулись в Петергоф. До прибытия государя и свиты туда был загодя послан гофмаршал Измайлов с приказом понаблюдать за Екатериной, мало ли что может выкинуть их величество. Петр не был уверен в жене, а может быть, уже предчувствия его мучили. Измайлов прибыл в Петергоф, но не увидел императрицу, она не выходила из Монплезира. Камеристка сообщила, что государыня поздно легла спать, а больше она ничего не знает. Время шло, Екатерина не появлялась, и Измайлов рискнул без приглашения проникнуть в ее покои. Дом был пуст.

Перепуганный гофмаршал скачет навстречу Петру и через Гудовича сообщает, что его супруги нет на месте: похоже на то, что она уехала. Петр не поверил. Он сам пошел в Монплезир – никого, только на видном месте лежит приготовленное к торжеству бальное платье. Петр обежал все комнаты, обшарил шкафы, даже заглянул под кровать. «Не говорил ли я вам, что она на все способна», – крикнул он, чуть не плача, и бросился на поиски в парк. Там он и повстречал посыльного от своего камердинера Брессона, который был в Петербурге. Брессон нашел верного человека, обрядил его в крестьянское платье и с запиской отправил в Петергоф. В записке сообщалось о перевороте, власть перешла в руки Екатерины.

Вот здесь Петр совершенно пал духом. Тогда-то он и направил канцлера Трубецкого и Шувалова в Петербург. В три часа прискакал из столицы верный голштинец и рассказал подробности происшедшего в городе. Волков тут же сел писать от имени государя указы. В одном из указов он сообщал народу, что наследник не его сын, а потому он был строг с императрицей. На голову Петра сыпались советы, один другого фантастичнее. Петр решил защищаться до последнего солдата, для чего приказал призвать из Ораниенбаума свое голштинское войско – 1300 человек, но старый опытный воин Миних нашел эту идею бессмысленной. Кронштадт рядом, надо искать помощи у флота.

В Кронштадт поплыл Девьер. На острове еще ничего не знали о перевороте. Девьер нашел нужным не будоражить солдат, он сделал вид, что ничего не произошло, и отправил в Петергоф донесение, что в Кронштадте ждут императора. Донесение было получено в десять часов вечера, как раз в тот момент, когда Екатерина вышла с войском из Петербурга.

От пережитых волнений Петр еле держался на ногах, несколько раз терял сознание, пил, конечно, чтобы поддержать силы. Петр решил плыть в Кронштадт. Вся свита вместе с ним погрузилась на фрегат и галеру. В Кронштадт они приплыли глубокой ночью. Их никто не встречал в гавани, более того, с берега раздался приказ немедленно удалиться. «Как удалиться? Это я, ваш император!» С берега ответили, что у них нет больше императора, а есть императрица, и если суда не уйдут, по ним будет открыт огонь.