Закрытый клуб

В кабинете Бернини есть вторая дверь. Хорошо замаскированная и, как им кажется, неизвестная нам.

Мне вспомнилось кое-что менее приятное: последний визит к Бернини, его холодный отказ от моих дальнейших услуг и то, как он позволил мне дойти до двери, прежде чем окликнул и потребовал назад ключ.

«Всех благ тебе, Джереми».

Он забрал свой ключ.

Дверь, не знаю где, в кабинете без ключа?

Доставая с полки «Преступление и наказание», я благодарил Бога за общее мнение о молодых юристах как о въедливых, напористых типах, знающих наперед, где подстелить соломки. Открыв книгу посередине, я наклонил ее, и запасной ключ от кабинета Бернини съехал мне в ладонь.

Перфекто.

За отодвинутой панелью начиналась винтовая лестница, уходившая в глубокий колодец. Первым шел я, за мной Сара, замыкал Майлс. Чем ниже мы спускались, тем холоднее становился воздух. В какой-то момент в сплошной стене появилось углубление размером с кирпич. Я заглянул в него и увидел город через две крошечные дырки в дальнем конце этой ниши. Я сообразил, что мы находимся в западной угловой башенке здания юридического факультета, а смотрю я через глаза горгульи. Лестница спускалась, по моим подсчетам, ниже первого этажа и закончилась в подвале, из которого был выход в тоннель.

Мы шли по нашей с Чансом карте, ориентируясь по маленькому компасу, подаренному Саре отцом. Он был каким-то там магнатом инвестиционного бостонского банка с трехсотлетней историей, который начинался как морская торговая компания. В порядке реверанса славному прошлому все члены правления получали морские компасы, и он вручил его дочери на окончание университета. Сегодня Сара впервые вынула компас из кожаного футлярчика — не без странного удовлетворения, учитывая необычные обстоятельства.

Паровые тоннели показались мне сегодня темнее. Снаружи арктический фронт понизил температуру до минус четырех, холода настолько экстремального, что жизнь в кампусе практически замерла и технические лампочки, обычно такие яркие, едва светились: кампус пытался обогреть себя. Тишину изредка нарушали лишь шипенье пара, редкие капли далеко впереди и, конечно, наши шаги, хотя мы и старались ступать бесшумно. Я подумал о Человеке-марионетке. Сара была рядом. Майлс шел сзади с сумкой через плечо. Только он один, казалось, чувствовал себя непринужденно, словно собрался на концерт группы «Phish».

Я сверился с картой и вздрогнул, подумав о том, что двое из троих, участвовавших в ее составлении, мертвы. Фрэнк Шепард — больше двух сотен лет, Чанс Уортингтон — около двух дней. Только мое имя до сих пор значилось в списках живых.

Мы прошли под Крейтоном и Уорли. В тоннеле под химическими лабораториями Майклсона из потолочных вентиляторов валил легкий пар. Нам пришлось перебираться через груду старых выброшенных мензурок и колб Эрленмейера, надколотых и негодных, — результат двухвековых промахов неуклюжих студентов. Под Эмбри мы петляли, выбирая все новые рукава бесчисленных развилок, чтобы выйти прямо под «железных людей». Проходя под знаменитой дискотекой, я напрягал слух, пытаясь расслышать вибрацию музыки и представляя, как пятью этажами выше высокие регбисты и красивые девушки из женского студенческого клуба прижимаются друг к другу в танце.

Там, где кончалась наша карта, мы увидели коротенький заброшенный коридорчик с дверью, этакий аппендикс разветвленной системы тоннелей. Случайный человек прошел бы мимо.

Мы оказались почти у цели.

Эта обычная дверь ничем не отличалась бы от десятков технических шкафов или электрощитовых, не будь на косяке едва заметного рисунка.

Два маленьких глаза с оранжевыми радужками и черными зрачками смотрели на нас в упор.

Я повернул ручку, и дверь открылась.

Глава 33

— Где это мы? — прошептала Сара.

— Не знаю.

— Это здесь ты видел ту церемонию?

— Нет. Совсем не похоже. Слишком маленькая комната. Слишком все тут… по-домашнему. То, что я видел, напоминало внутренность собора.

— Тогда что это?

— Не имею представления.

Помещение, куда мы попали, напоминало общую гостиную в каком-нибудь из наших общежитий, только заброшенную. Кожаная обивка диванов потрескалась. В центре комнаты лежал вытертый до основы ковер. Воздух был спертый. Я прикрыл за нами дверь и включил фонарик. На стенах висели старые фотографии. Толстый слой пыли не позволял разобрать, что на них изображено.

В противоположной стене были две двери.

— Нам, наверное, туда, — сказал я.

— Я бы не делала этого, — прошептала Сара.

— Почему?

— На двери в коридоре не было замка. Тебе это не кажется странным? Почему дверь не заперта?

— Не знаю. Может, нам просто повезло.

— Сомневаюсь. В эту дверь войдет только тот, кто специально искал ее. Думаю, сама комната и есть замок.

— То есть?

— Я еще точно не знаю, только не стала бы тут ничего трогать.

— Смотрите-ка! — сказал Майлс.

Мы обернулись.

На маленьком столике у дивана стояли две статуэтки из известняка, изображавшие древних королей. За счет высоких подставок они получались одного с нами роста.

Статуэтки были искусно и тонко вырезаны — складки одежды, черты лиц. Казалось, это изображения двух братьев. Один смотрел добродушно, второй — холодно.

— Взгляните! — Сара указала на табличку на одном из пьедесталов. Надпись, выведенная непонятными буквами, чем-то напоминала мне греческую.

— Майлс, у тебя не отберут диплом по классическим языкам, если ты применишь знания на практике?

— Все шутишь, а что бы ты без меня делал?

Нагнувшись к табличке, он провел пальцем по выпуклым буквам.

— Это притча о двух братьях, поклявшихся охранять развилку. Не просто развилку, а такую, где одна дорога ведет к небывалой славе, а вторая… о-о-о…

— Куда? К гибели?

— Если бы. Тут цитата из «Потерянного рая»: «…в бездонный мрак, на муки в адамантовых цепях и вечном наказующем огне за их вооруженный дерзкий бунт».

— В наказующий огонь?

— Ага.

— То есть мы на распутье между раем и адом?

Майлс кивнул.

Я посмотрел на противоположную стену.

— Две двери. Два пути. Какую же выбрать?

Майлс снова повел пальцами по рельефной надписи.

— В аллегории сказано, что мы можем задать каждому брату вопрос, какой путь выбрать. Но тут есть подвох. По закону, один из братьев обязан всегда лгать, а другой — всегда говорить правду.

— А там не сказано, который из них кто?

Майлс дочитал до конца и покачал головой:

— Это все, что тут написано.

— И что это значит? — прошептала Сара. — Это же статуи, как у них что-то спрашивать?

Я посмотрел на каменные фигуры. Рыцари стояли, положив одну руку на сердце, а другую опустив вниз. У ног каждой статуи был маленький прямоугольный камешек, чуть выдававшийся над остальными.

— Ясно, — сказал я. — Будем нажимать на камень. Таким образом мы зададим вопрос. Там не сказано, сколько у нас попыток?

— Нет, аллегория умалчивает об этом.

— Тогда надо быть осторожнее.

— Правильно. — Майлс протянул руку и нажал камень у ног одной из статуй.

— Майлс! — крикнула Сара.

Камень провалился под его пальцем. Мы услышали звон цепей, и вдруг рука статуи пришла в движение. Там, где предплечье переходит в локоть, оказался сустав, скрытый выточенными складками рыцарского платья. Каменная рука вращалась, как стрелка часов, слева направо, и остановилась, указав на правую дверь в дальней стене.

— О, работает!

— Глупая выходка! — резко сказала Сара. — Это не шутки! Мы с вами не в игрушки играем! Все могли пострадать!

— Надо же было попробовать! А ты чего хотела: разговоры вести, пока нервы не сдадут?

— Все равно хватит глупить. — Сара ткнула Майлса в грудь.

— Ладно, прошу прощения. — Он потер грудь и кивнул на статую. — Теперь мы знаем, что он предлагает идти в ту дверь.

— Ничего мы не знаем, — возразила Сара. — Кто это? Тот, кто всегда говорит правду, или тот, кто лжет? Может, он указывает нам путь к смерти!