Книга теней

Эмма Ивановна развела руками.

— Я, знаете ли, Петр, в общем-то недалекая женщина — и у меня короткая память. — Она усмехнулась. — Как, впрочем, почти у всех… у Вас, например. Но я к тому же еще недалекая женщина. Со мной он не говорил о своих книгах.

Петр не то кивнул, не то помотал головой.

— А почему Вас это интересует, — спросила Эмма Ивановна, — просто так или… или есть причина?

— Да неважно уже, — вздохнул Петр. — Было важно… раньше, месяца два тому назад, когда мы познакомились с ним. А Вы бывали в его квартире?

— Разве у него есть квартира?

— Была. Недалеко отсюда. В двух шагах.

— Вот как? Странно… Он никогда не говорил мне.

— Может быть, это не его квартира. Скорее всего не его.

Эмма Ивановна подошла к Петру, положила руку на его плечо.

— Вы простите меня, дорогой мой, если я обманываю Ваши ожидания… Мне и самой тяжело молчать — хотя бы потому, что я не знаю, как поступить. Но пусть уж Станислав Леопольдович сам расскажет Вам о том, о чем собирался, — у него это лучше получится. И потом… он знает, а я только слышала. Впрочем, что-то надо немедленно решать. — Эмма Ивановна размышляла вслух. — Сейчас, стало быть, за ним следит два… следят две… службы. — Она вздрогнула, найдя нужное слово. — И обе хотят с ним покончить. У него начнется мания преследования… две мании преследования. — Эмма Ивановна почти рассмеялась — нервно.

— Я ничего не знаю про ту службу… о которой Вы не решаетесь мне сказать, но эта служба… что ж, ее, по крайней мере, можно обмануть как-нибудь.

— Да, да, Петр! — Казалось, Эмма Ивановна уцепилась за удачную мысль. — Там у Вас все же человек, человека можно обмануть, людей часто обманывают… Но как обмануть, Петр? Что сделать? Я готова, только… Вы должны мне посоветовать.

Теперь рассмеялся Петр.

— Милая вы Эмма Ивановна! Тут нельзя ничего советовать, тут каждый сам решает — и никому не сообщает о своем решении. Потому что эта система подслушиваний действует безотказно. Везде. Кажется, она подслушивает даже мысли. Так что решения следует принимать очень быстро — причем те, которые кажутся самыми дикими, самыми нелепыми: по-другому невозможно нарушить навязываемый ход событий.

Эмма Ивановна сжала голову ладонями и застонала почти:

— Ой, Петр, Петр… никаких диких мыслей не приходит на ум! Что же делать, миленький? Ах да… говорить же нельзя, я забыла. А за ним ведь сейчас уже охотятся — иначе его не предупреждали бы! Может быть, его даже… уби-и-или, — она закачалась в разные стороны, — или прямо теперь убива-а-ают. Убивают? — И Эмма Ивановна закричала в пространство: — Его убили, Петр, или вот-вот убьют!

— Есть у вас бумага и карандаш? Я все дома оставил, — быстро сказал Петр.

— Есть! — Эмма Ивановна спотыкаясь подошла к шкафчику, принялась искать. — Вот. А что Вы решили, Петр? Хотя… да-да, молчите, молчите, умоляю вас!

Петр что-то писал на листке — недолго. На короткое время задумался, встал. Прошелся по комнате. Эмма Ивановна стояла у стола увядшей такой фиалкой. А Петр остановился у двери на балкон.

— Я выйду покурить, можно? У меня привкус мяты во рту…

— Это я корвалолу напилась… Да Вы здесь курите!

— Не от корвалола… так уже было! Раньше… Я выйду все-таки. Он вышел на балкон и достал сигарету. Зажег. Посмотрел на улицу. Слегка повернув голову в сторону Эммы Ивановны, сказал: — Там листок на столе… прочитайте.

Эмма Ивановна потянулась за листком. На листке были цифры и что-то еще. Она взглянула на Петра — и увидела… увидела его в горизонтальном положении над перилами балкона.

— Петр! — крикнула Эмма Ивановна, все уже поняв, но успела сделать лишь один шаг к балкону. Над ним завис дымок и несильно пахло табаком. На улице было тихо.

— Петр выбросился из окна, — произнесла Эмма Ивановна и потрогала рукой сердце, выскочившее наружу и стучащее по платью. — Почему… выбросился… Петр? — Она задыхалась. Сердце грозило упасть на пол. Придерживая его, чтобы не упало, она дотянулась до телефона.

Взглянула на часы: одиннадцать. На улице уже может никого и не быть. Сивцев Вражек пуст вечерами. Набрала ноль-три.

— Человек выбросился с балкона.

— Фамилия?

— Немедленно приезжайте по адресу. — Она продиктовала адрес и уронила трубку. В трубке продолжали говорить. Потом трубка гудела, очень неприятно. Эмма Ивановна громко положила ее на место. Встала. Мир качался весь. Взяла записку Петра, долго читала короткий совсем текст:

«151-02-72. Эвридика Эристави. Позвоните сразу». «151-02-72. Эвридика Эристави. Позвоните сразу». «151-02-72. Эвридика Эристави. Позвоните сразу». 151-02-72…

— Алло. Эвридика Эристави?

— Да. Добрый… Добрая ночь.

— Это Эмма Ивановна Франк.

— Как? — опешила девушка.

— Эмма Ивановна Франк. Вы не могли бы сейчас прямо приехать ко мне?

— Куда?

Эмма Ивановна продиктовала адрес.

— Еду, — откликнулась Эвридика и опустила трубку. Спустя минут двадцать она уже вышла из такси в Сивцевом Бражке.

Дверь долго не открывали. В проеме еле держалась на ногах фиолетовая женщина-из-телепередачи. В облаке больничного запаха. Она почти упала на руки Эвридике. И заплакала — так тихо, что как бы и не заплакала. Эвридика стояла прямо и держала ее за плечи. Потом повела в комнату, усадила в кресло. Эмма Ивановна сидела, как посадили. Не двигаясь вообще. Не глядя на Эвридику. Не говоря ничего. Эвридика подняла листок бумаги около кресла. Прочитала. Почерк Петра. Позвоните сразу. Сразу — это когда? Сразу после чего?

— Там на улице — что, возле дома? — Голоса у Эммы Ивановны почти совсем не было.

— Я не понимаю Вас… Там ничего.

— Петр выбросился с балкона.

— Насмерть? — в голове у Эвридики стало пусто.

— Нет! — срочно солгала Эмма Ивановна. — Я уже позвонила в больницу. Его увезли на «скорой».

— Спасибо, — зачем-то сказала Эвридика.

— Вы сядьте, сядьте, — забормотала Эмма Ивановна. — Вы сядьте, девочка.

— Позвонить можно от Вас?

— Конечно.

Эвридика набрала номер. Долго ждала соединения. Когда соединение произошло, ровным голосом сказала:

— Преступник. — И трубку опустила.

— А-а, Вы туда… — догадалась Эмма Ивановна и слабо помотала чуть дрожащей головой. — Там не виноваты. Петр сам.

— Вы, значит, в курсе? — Эвридика присела на подлокотник, поближе к Эмме Ивановне.

— Теперь да. Мне Петр рассказал сегодня. Сейчас… — уточнила она, глядя, как в бинокль, в две фиалковые слезы.

— А СтаниславЛеопольдович… тоже уже?

— Он просто исчез за полчаса до звонка Петра. Я оставила его в очереди в булочной, а сама пошла чайник ставить. Дура.

— И я дура, — сказала Эвридика. — Надо было мне вместе с Петром к Вам идти. — Она долго молчала. — И Марк Теренций Варрон исчез. Это птица такая, синяя. Мы из Тбилиси вернулись, а его нет… Вообще-то, говорят, птицы целенаправленно не летают: зона-миграции и все такое прочее. Мы в самолете с орнитологом разговаривали.

Эвридика обняла Эмму Ивановну. Та пахла фиалками и корвалолом.

— Скоро и мы с вами исчезнем, — начала как бы утешать она старушку. — Исчезнем или погибнем. Во-имя-общего-дела! — усмехнулась Эвридика, и ее передернуло. — Исчезнем-или-погибнем.

— Опять? — спросила Эмма Ивановна.

Эвридика пропустила это «опять» мимо ушей. И сказала:

— Надо куда звонить, чтобы узнать… о Петре?

— Как это называется… справки о несчастных случаях, вроде. У меня где-то есть телефон. Хотя, наверное, можно и в «скорую»: они же забирали.

Эвридика взяла телефон на колени..

— Минут пять… или десять — подождите звонить. — Выслушайте меня, я постараюсь очень быстро. Выслушайте меня внимательно. И запомните все, что я скажу. Это, девочка, Вам нужно знать обязательно. Станислав Леопольдович благословил бы меня…

Телефон не зазвонил — он взвыл, взревел, как «скорая помощь», как пожарная машина, как милиция — как все сразу. Эвридика чуть не уронила аппарат с колен. Трубку взяла Эмма Ивановна.