Книга теней

— Молодой человек… молодой человек! Библиотека закрывается, сдайте книгу, пожалуйста. Петр поднял глаза и не понял ни слова.

— Что, простите? — спросил он, может быть, даже по-немецки.

— Поскольку мы закрываем библиотеку, я прошу Вас сдать книгу, — грузинская дама улыбнулась. — Дочитаете завтра.

— Завтра? — рассмеялся он и недоверчиво покачал головой. — Завтра… Интересное предложение.

— Тогда послезавтра… или… или когда сможете, — растерялась библиотекарша, не видя причин для смеха.

— Ни завтра не смогу, ни послезавтра, ни вообще когда-нибудь. — И — совершенно безумные какие-то глаза: глаза собаки, забежавшей в универсам.

— Почему? — спросила библиотекарша, явно для того, чтобы хоть что-то сказать.

— Потому что завтра этой книги здесь уже не будет, вот увидите.

— Да я клянусь Вам…

— А если и будет, — перебили ее, — то написано в ней окажется совсем другое. Даже название изменится, помяните мое слово!

Внезапный оглушительный звонок, сигнализировавший окончание рабочего дня, как бы несколько отрезвил сошедшего с ума читателя. Он осмысленно взглянул на библиотекаршу и кивнул.

— Секундочку, одну секундочку!.. Я только наведу справку, это очень важно, подождите, ради бога!..

Библиотекарша отошла к столу, присела: ей сделалось немножко не по себе. Молодой человек листал страницы назад, но, по-видимому, не мог найти нужной строки. Он начинал заметно волноваться, все громче бормоча: тысяча-девятьсот-какой-год?-тысяча-девять-сот-семьдесят-первый-говорите?-телеграф-телефон-радио-телевидение-говорите?-но-как-же-простите-Вы-это-говорите-когда-Вы-говорить-этого-не-можете-когда-Вам-до-семьдесят-первого-года-не-дожить-извините-ни-при-каких-обстоятельствах!-нет-но-Вы-позвольте-мне-уточнить-про-тысяча-девятьсот-семьдесят-первый-год-это-ужасно-интересно-просто-ужасно-интересно!..

Библиотекарша взглянула на часы: без двадцати десять. А в зале -никого, кроме нее и сумасшедшего мальчика.

— Молодой человек, — получилось, что она пискнула. — Я не могу больше ждать, я права, наконец, не имею больше ждать, верните книгу. Вот, — увидев, что на нее не обращают внимания, она перешла почти на крик: — Вы слышите меня, молодой человек, верните книгу!

Не переставая листать страницы, Петр мельком взглянул на нее.

— Я-же-сказал-Вам-одну-секунду-завтра-будет-поздно!

— Из чего… нет, Вы объясните… из чего Вы это заключаете? — кричала библиотекарша.

В ответ раздался до странности резкий смех.

— Из того, — а в глазах безумие, форменное безумие! — из того, что говорил Он. Он говорил: в том-то и есть чертовщина жизни, что в течение получаса все может измениться на полную свою противоположность. Вы это понимаете? — Молодой человек больше не листал страниц: он в упор смотрел на библиотекаршу. От его смеха, от его взгляда у бедной женщины в животе настала зима. Несчастная медленно поднялась со стула, медленно попятилась к двери за ее спиной, вздрогнула, коснувшись ручки, и — за дверь. Только там переведя дух, она бросилась в отдел каталогов. Лелечка быстро просматривала библиографические карточки и бросала ненужные в мусорное ведро.

— Лелечка, милая… у меня сумасшедший мальчик в зале, он книжку не отдает, и смеется… и смотрит…

Коренастая и веснушчатая Лелечка-милая скомандовала: — Вы к этой двери — стоять, а я — через Вашу. Мы его оцепим.

Сумасшедший мальчик даже понравился Лелечке. Облокотившись на руку, он смотрел в книгу, лежавшую перед ним, а губы его немножко шевелились. Лелечка придвинулась ближе, еще ближе, но задержалась на безопасном все-таки расстоянии.

— Сдайте книгу, — распорядилась Лелечка голосом пионервожатой. — Мы закрываемся.

— Да-да, простите, сейчас, — он даже не взглянул на нее. Покачал головой и глухо сказал: — Все-таки семьдесят первый, м-да, — потом повторил: — Простите, иду. Иду. — И подошел к столу. И протянул книгу. И улыбнулся.

— Отложите, пожалуйста… до завтра.

— До завтра? — Лелечка повертела книгу в руках. — Нет необходимости, книга в открытом доступе, придете и возьмете.

Миловидный сумасшедший мальчик направился к выходу. Нажал на дверь, дверь не поддавалась. Нажал посильнее — в возникшей щели обозначилось бледное лицо.

— Вы сдали книгу? — беззвучно нарисовали в воздухе белые губы.

— Конечно, — шепотом ответил Петр. — Пустите.

— Все в порядке, — крикнула Лелечка в направлении двери. — Иди сюда.

Петр вышел и удивленно посмотрел на топтавшуюся у входа в зал даму-средних-лет теперь уже с красными пятнами на лице.

— До свидания, — сердечно произнес он.

— До сви… — пискнула та, а…дания донеслось уже из подсобного фонда, куда библиотекаршу как ветром сдуло.

Внизу Петра отругали трижды: когда сдавал контрольный листок, когда получал сумку и когда протягивал номерок в гардеробе. Он не прислушивался к словам. В голове его было бы совсем пусто, если бы не кружилась в пустом пространстве упрямая одна мысль: завтра-книги-уже-не-будет, завтра-книги-уже-не-будет, завтра-книги-уже-не-бу-дет.

Он остановился у входа в метро и негромко сказал вслух: «Ее там и сейчас уже нет». Круговращение упрямой мысли прекратилось, и Петр не пошел в метро, а пошел по Моховой, то есть по Маркса, конечно же… мимо университета — привет-михал-василич! — мимо милиционера, стерегущего улицу Герцена пуще глаза, мимо «Националя», вниз — в переход под улицей Горького.

Необыкновенная, конечно, была книга, что говорить. Но содержание ее, скорей всего, надо забыть сразу же, сейчас. Просто выбросить из головы: иначе свихнешься. Петр потряс головой и вдруг не увидел своей тени. Вздрогнул, принялся озираться по сторонам. Ах да, слишком грязно под ногами… слякоть. Слякоть поблескивает. Откуда же взяться тени! Нет, не думать, не думать! Вся эта катавасия с тенями… сон-разума-рождает-чудовищ. Начал человек со случайностей — кончил тенями: ничего себе скачок! Дальше он запутается, наверное, этот С.Л. Хотя… S.L. означает, дай бог памяти, что-то вроде «без места издания». Без места, без года. То есть? То есть Везде и Всегда. Остроумный ход, а? Книга о Вечности… Книга Вечности. Конечно, глупо сопровождать Вечность выходными данными. Вечность-тысяча-восемьсот-такого-то-года, гм… Хотя, с другой стороны, у Рильке: von Ewigkeit bi Ewigkeit. Рильке-толстый-страниц-четыреста-это-немецкий-мне-пришлют… А не слишком ли много уже требуется забыть? И цыганку-с-карликом, и Станислава-Леопольдовича-с-Анатолием, и Книгу-Вечности… Эдак вообще-то и жить трудно: взять и выбросить из головы все самое интересное. Тем более что обнаруживается — и обнаруживается постоянно — прогрессирующая взаимосвязь событий. Эта сегодняшняя книга, которая, как Станислав Леопольдович, то и дело ловила его на еще не высказанных мыслях, а потом прямо-таки взорвалась монологом самого Станислава Леопольдовича… все неспроста, неспроста. И в довершение ко всему книга «забыла», какого она века, «проговорилась» об актуальном настоящем, начала путать следы, но не тут-то было: Петр успел поймать ее на оговорке!

Эта прогрессирующая взаимосвязь событий… Темная взаимосвязь, темная. Одно откликается в другом, перекличка не прекращается, но непонятно, где источник звука; непонятно, что звук, что отзвук, и плохо слышно, о чем шумят. Однако шумят ведь, шумят — и долетают из шума этого отдельные фразы, слова отдельные, и хватают за душу, а потом бросают душу — одну, на снегу, посередине Москвы. Снова ничего не слыхать, как вдруг — опять далекий какой-нибудь гул, сперва еле различимый, но постепенно нарастающий, разрастающийся: нет, не забыли еще о душе твоей, помнят еще, стерегут пока твою душу, чтобы не пропасть ей, не заблудиться одной, в снегу, посередине Москвы. То одно подбросят, то другое: лови, мол, поймаешь — твое. Уметь бы еще читать эти знаки-внимания, эти знаки… Знаки-знаки-подлинные-знаки-вот-чего-мы-напрочь-не-умеем-воспринимать! А может быть, никуда и не исчез он, Станислав этот Леопольдович? Пробрался, может быть, хитроумным каким-нибудь путем в самую твою душу — живет там поживает, добра тебе наживает! Или вот… тенью стал и сопровождает тебя в ночной этой прогулке. Петр поискал вокруг себя: обнаружил две тени. Одна сбоку, почетче, другая — чуть правее, более размытая, более светлая, что ли. Станислав Леопольдович, ау!..