Страница 6 из 40
— Ага, — кивнул Борис, — ладно. Все в порядке.
Их вывели под вечер. Возле поста у ворот горел фонарь. Антон увидел блеклое, в проступивших звездах небо, залезавших в кабину немцев. Со связанными за спиной руками его втолкнули в кузов вслед за Борисом, там лежали вповалку еще двое или трое. Раненые? Он весь подобрался: их-то зачем в спецлагерь? Значит, прав Борис? Провокация, чтобы всех кокнуть по дороге при попытке к бегству. Но с ним и Борисом могли разделаться и здесь, зачем тратить бензин… Или такие вещи делаются по твердой инструкции? И тогда ясен горбун с его ножом. А если все-таки хотел помочь, ведь в любом случае оружие нелишне. Теперь все зависело от их ловкости и удачи. Плечо почти не болело, он разминал его, напрягая мускулы, не сводя глаз с охранника, тот, казалось, дремал, сгорбясь в углу у зарешеченного окошка, темнела его голова в солдатском картузе с высокой тульей. Непохоже, чтобы он ждал нападения или притворялся. Значит, где-то в леске их просто кокнут и за борт.
У ворот на мостках кузов подбросило, из угла донесся сдержанный стон. Охранник что-то проворчал, ругнулся — не по-немецки, может быть, это был итальянец или румын.
…Машину трясло на булыжной мостовой, и плечо Бориса, упиравшееся ему в скулу, дрожало мелкой дрожью.
Антон, изловчась, сдавил его зубами, успокаивая товарища и вместе с тем подавая сигнал. Сам он был почти спокоен, терять нечего — один конец. Мысль работала четко. Только не нервничать, в их распоряжении минут десять, не меньше. Он снова толкнул Бориса, не спуская глаз с угла, где был охранник, и согнул колено, чувствуя, что нож скользит по сапогу наружу, и боясь, как бы он не выскользнул раньше времени. Но Борис на этот раз действовал точно, чуть отвернувшись и засунув связанную руку в голенище. Нет, не стукнуло, поймал.
Они сидели спиной друг к другу, и каждое движение ножа по бечевке отдавалось во всем теле Антона тупым, знобящим шуршанием. Антон помогал ножу движением рук, боясь резать запястье. Вот ослаб узел, и он приник спиной к кабине, тайком разминая занемевшие пальцы.
Снова застонали в углу, и опять ругнулся охранник. Нет, не время. Нужно наверняка. Он нащупал руки Бориса и стал резать с нажимом, каждое мгновение ожидая беды.
Темнело, видно, тот самый лес обступил дорогу. Аи да горбун! Антон резко оттолкнул Бориса и сразу кинулся на часового, держа нож обеими руками. Тот охнул и стал валиться на бок. Он вырвал у него из кобуры пистолет, Борька уже был рядом, нашаривал засов.
— Браток, — хрипло донеслось из угла, — помогай, браток.
Он обернулся. Борис схватил его за плечо, прохрипел:
— Куда? Кто они? Ты знаешь? Прыгаем… — Дверца распахнулась. Но Антон, повинуясь уже одному инстинкту, на ощупь резанул по путам на чьих-то протянутых руках.
— Бежать сможете? Держи нож!
— Ага… Попробуем.
Спина Бориса мелькнула в квадрате дверей. Сжимая пистолет, он прыгнул следом, кубарем скатившись в кювет, и побежал меж сосен за мелькавшей впереди тенью.
Издали, донеслась автоматная очередь. Уже переползая по холмистому полю в тянувшийся вдоль речки кустарник, Антон успел разглядеть на дороге медленно катившийся задом «оппель», язычок огня, хлеставший из кабины по ковылявшим к опушке двум беглецам в красноармейской форме. И уже ничего не ощущал, кроме веток ивняка, хлеставших по лицу, где-то рядом по-осиному пропели пущенные наобум пули. Глотая воздух клокочущим у горла сердцем, все бежал, чуть срезая к городку.
Хотел крикнуть и Борису: «Бери правей», но тот, видно, и сам уже сообразил — свернул в сторону. Еще минут через пять, мокрые от пота, тяжело дыша, оба остановились возле узкой грунтовки, отделявшей кукурузное поле от крайних хат. Там, вдалеке, за смутно белевшим в сумерках поселком, маячили огни станции, ясно просверкивал желтый глаз семафора.
Эту грунтовку можно было одолеть в два прыжка, но Антоном по-прежнему владел обостренный инстинкт, не позволявший сделать ложного шага. Из лесу речушка утекала вправо, углубляясь в поле, образуя ручей, ивняк обозначал его круговой путь к железной дороге. Лучше сделать крюк, на всякий случай надо было сбить со следа погоню. Хотя, если верить горбуну, искать их будут в лесу, если будут искать вообще.
— Давай за мной…
Он сбежал к пойме и пошел пригибаясь, пройдя с километр, нырнул в кукурузу и, подождав Бориса, пополз, стараясь не терять из виду отблескивающую в полутьме колею. Ползли долго, пока снова не открылся сбоку светофор. От него надо было идти вправо к запасным путям. Оттуда доносились короткие гудки «кукушки», лязг буферов, изредка приглушенные расстоянием голоса. Напряжение схлынуло. Антон почувствовал, что у него дрожат руки. Всем своим существом вдруг запоздало ощутил хруст чужих ребер под ножом, и его стошнило.
Он еще полежал ничком, вытирая лицо сухой жесткой травой, сказал, переводя дыхание:
— Пока что горбун не подвел. А может, сесть на любой попавшийся?
— Нет! — тотчас возразил Борис. — Не подвел же… Впрочем, возможно, ты и прав… И все-таки на любой опасно.
Казалось, к нему вернулась привычная рассудительность.
Слева послышались приглушенные женские голоса, удалявшиеся к станции. Может быть, чья-то жена или мать несли кормильцу еду на дежурство. В узелках, как носили до войны. И было странно, что люди работают, ходят поезда. В этом было нечто неестественное. Шаги протопали совсем близко, мелькнули белые косынки.
— Давай к тропе, погляди, где свернут, только поточней.
И лишь когда Борис уже скользнул влево, исчез, понял, что фактически приказал ему, и Борька повиновался без звука. Это пришло как бы само собой. Они поменялись ролями, и с этой минуты так будет и впредь — ему решать. Он почти физически ощутил ответственность, что давящей тяжестью легла на его плечи.
Звезды заволакивало тучами, нежданно закапал дождик. Борис вскоре вернулся, прошептал сухим горлом:
— Там овражек, видно, тропа выходит прямо к запасным путям. Пошли?
— Подождем немного. До полной темноты.
Горбун сказал: поезд пойдет в полночь. Но мало ли что могло измениться в расписании, хотя никакого расписания, наверное, кет. И вообще… Он опять с какой-то необъяснимой колющей тревогой ощутил неправдоподобность всей этой истории с побегом и с горечью подумал: придется кому-то объяснять — не поверят. Он бы и сам не поверил.
— Пора, — сказал он. — Пойдем пригнувшись. И осторожней, не оставляй следов.
Еще полчаса они медленно пробирались полем и по овражку, потом вышли где-то посредине между светофором и станцией. Антон ощутил близость путей, запахло, смолой, мазутом. Миновали товарный двор, подползли к пролому в заборе…
Напротив, за бритвенным отблеском рельсов в тусклом свете фонарей открылся разбомбленный вокзал, остатки стен, наскоро сколоченное из досок станционное здание; повсюду воронки, горы искореженного железа, разбитых цистерн — черная от пожаров земля. «Наша работа», — подумал он со сдержанной радостью, оглядывая разрушенную станцию. Совсем близко мелькала темная фигура сцепщика, сновала «кукушка», толкая вагоны на запасной путь. Еще два состава без паровозов, почти сплошь из открытых платформ, стояли чуть подальше… Не соврал горбун. И только снова почему-то усомнился Антон, стоит ли им следовать совету старика. Все то же беспокойство бередило душу.
Чуть слышно журчало справа, он обернулся и разглядел подтекавший патрубок с краником, наверное, отсюда стрелочники брали воду для своих надобностей.
— Вода, — прошептал он, — пей.
Борис отозвался не сразу.
— Оглох ты, что ли? Или уснул? — И первым прильнул к трубе, затем уступил место Борису, слышал, как он жадно, с клекотом подхватывает тонкую струйку.
К дальнему эшелону, пуская пары, подошел паровоз. Посередке состава среди платформ три вагона с пустыми проемами дверей, словно капканы. Еще минуту, две, три — не уйдет ли с ним последний шанс? Даже поджилки онемели. Попробовать? И куда он пойдет, еще неизвестно. Что-то удерживало на месте, прижимало к земле.