Страница 27 из 40
Майор задержал на нем чуть прищуренный взгляд, надел фуражку.
— Смотри. Твое дело… Если что узнаю об отце, сообщу.
И торопливо вприскок захромал к пыльно сверкающей на солнце машине.
Юрий Медведев
Чаша терпения
…Что есть Красота И почему ее
обожествляют люди? Сосуд она, в
котором пустота, Или огонь,
мерцающий в сосуде?
Н.ЗАБОЛОЦКИЙ
С космических высот летопись земной красоты читается как увлекательная книга. Вот огнедышащие кратеры вулканов — такой была наша планета в колыбели миллиарды лет назад. Вот ковер из мхов и лишайников тундры — именно с них начала жизнь победную поступь, чтобы восторжествовать а самых прихотливых формах фауны и флоры, вплоть до человека. Сколько красоты накопила природа, как надо дорожить этой волшебной красотой!
К сожалению, сразу же после варварского испепеления американской военщиной Хиросимы и Нагасаки стало ясно, что впервые в истории цивилизации появилось оружие, способное уничтожить все живое на многострадальной Земле. А ныне уже весь военно-промышленный монстр западных монополий, не стесняясь, разрушает красоту земную. В погоне за барышами, за призраком мирового господства дельцы-бизнесмены не останавливаются ни перед чем: отравляют реки и моря, накапливают смертоносные бациллы, производят нейтронные бомбы. Потому-то столь важно для литературы (и не только, разумеется, для литературы) вовремя разоблачать каждую попытку посягательства на Красоту. На эти мысли меня навело чтение фантастической повести Ю.Медведева «Чаша терпения». Многоплановое произведение писателя-фантаста, на мой взгляд, поможет читателю, прежде всего молодому, почувствовать личную ответственность за судьбу мира на Земле.
Охотно рекомендую «Чашу терпения» вниманию многочисленной аудитории «Искателя».
Виталий СЕВАСТЬЯНОВ, летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза
1. СИБИРСКАЯ ТРОЯ
Зона, что самое загадочное в природе человека? — То, что человек считает себя венцом природы. Люди озабочены охлаждением солнца через миллионы лет или угрозой столкновения Земли с неведомым небесным телом. Но мало кого тревожит, что человек, возможно, всего лишь кратковременная остановка а поступи разума. — Зона, он уже был промежуточным звеном. Сразу после того, как его пути разошлись с обезьяной.
— А если через триста лет человек обратится в некое высшее существо? Если нынешние люди станут для него подобием пчел, дельфинов, обезьян?
Тускло-серебристая нить прошила вкось небеса над редколесьем дальнего берега Енисея. По утрам река все чаще затягивалась пологом тумана. В зените над нашим городищем нить наткнулась на невидимую преграду, змеей поползла, заскользила вниз, на глазах раздаваясь к торцу.
Конец нити раздувался, расплывался. В небе обозначилось подобие родника или озерца, окаймленного первым ледком.
Родник завис надо мною метрах в тридцати. Между заледенелыми берегами заиграли разноцветные прожилки. И вот явилось в нем (или на нем) лицо Учителя. Я услышал его глухой, как дальние раскаты грома, заметно заикающийся голос:
— Утро доброе, Олег. Как раскопки? Прошу учесть: связь продлится не больше пяти минут.
— Насчет раскопок вам сверху видней, — громко сказал я. Говорить в небо с запрокинутой головой оказалось трудно: горло сжимали спазмы.
— Можете шепотом, — сказал Учитель. — Слышимость отсюда как с аэростата.
— За лето, — сказал я, — мы раскопали на холмах три поселения. Пока что три. Периоды — разные. Самое древнее принадлежит Афанасьевской культуре. В те времена лики знаменитых ученых еще не плавали по воздуху.
Учитель прищурил свои огромные миндалевидные глаза и пророкотал:
— Да, пять тысяч лет тому назад летать археологам по воздуху было незачем.
— А пока они летают, мы нашли бусы из жемчуга, литые, золотые браслеты, подвески сердоликовые, украшения из электрона для конской упряжки. Итого семьсот восемьдесят три подобных предмета.
— Здесь впору музей открывать, — сказал Учитель. — Прямо-таки сибирская. Троя.
— А также вырезанный из бивня мамонта ритуальный жезл. С причудливым орнаментом, — не утерпел похвастаться я. — Ему всего-навсего восемнадцать тысяч лет.
— Каков характер орнамента?
— Все точки орнамента складываются в лунный и солнечный календари, — ответствовал я смиренно.
Тут никогда и ничему не удивляющийся Учитель откинулся как бы в глубь родника, возможно, развел невидимыми мне руками и усмехнулся. И я увидел у него за плечами пасущее белые стада волн, безмятежное, как во времена Одиссея, море. Лицо мне приятно покалывало, будто я блаженствовал под теплым душем.
— Выходит, зря, зря поспешили приписать изобретение календаря халдейским мудрецам. — Я достал из кармана куртки сложенный вчетверо лист плотной бумаги. — Вот анализ. Прислали вчера из академгородка. Восемнадцать тысяч годочков, плюс минус пятьсот. Ребят на радостях с утра отпустил в баньку, а сам вот сижу скучаю. Не податься ли, думаю, на остров Сицилия, на подмогу к Сергею Антоновичу, хоть меня и не пригласили в колыбель цивилизации. Теперь небось жалеете?
— Как в воду глядели, — сказал Учитель и снова наклонился вперед. — Завтра жду вас здесь, в Палермо. Я немного прихворнул, и ваша помощь на раскопках будет впору. Не говоря о знании языка. Виза и билет в Москве, в институте, у Кравчука. И последнее, Олег. — Учитель вроде бы нечаянно притронулся указательным пальцем к мочке уха — призыв к высочайшему вниманию у тибетских отшельников. — Неплохо бы возвратить вашему знакомому Марио его необычный сувенир. Тот, что у вас в кабинете, возле настольной лампы. Неудобно перед вашим знакомым, слишком ценная вещь. А живу я здесь в гостинице «Золотая раковина». Она вам хорошо знакома, если не ошибаюсь.
Я чуть было рот не раскрыл от удивления. Безделица, двухголовая засушенная ящерица названа ценной вещью. И кем названа? Никогда не ошибающимся Учителем.
— Но как же я с бухты-барахты помчусь к Средиземному морю? — спросил я ошарашенно, еще ничего не понимая. — А экспедиция? Мы только-только начинаем сворачиваться.
— Поручите свернуть ее Мурату. Он отлично справится. Кстати, как поживает ваш подопечный?
— Ваш подопечный, Сергей Антонович, — ответил я, намеренно выделяя первое слово. — Это он, самолично, раскопал бивень с календарем. Так что заказывайте портрет с надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя».
Мне показалось, что последней фразы висящий надо мной не расслышал.
— Передайте Мурату: пусть консервирует раскопы — и в путь.
Из глубины родничка подобием светящихся капель начала просачиваться цифирь: 60… 59… 58….. Тут между мною и родничком пролетел селезень и вдруг спикировал резко в траву, метрах в десяти от меня. Я кинулся было к нему, но услышал спокойный голос Учителя:
— Да вы, Олег, особо не торопитесь. (24… 23… 22…) Недельку-другую можете повременить. (17… 16… 15…) Обстановка здесь спокойная. (12… 11… 10…) Как тогда, в урочище Джейранов. (6… 5… 4…) А с бивнем поздравляю…
Вслед за всплывшим нулем небесный родник начал замутняться, сжиматься, заскользила ввысь тускло-серебристая нить, поглощая самое себя, пока вовсе не истаяла.
Я помахал рукой угасшему виденью. Досадно. Со своими жалкими потугами на остроумие я выгляжу перед Учителем краснобаем. А все из-за чувства неуверенности: мне почему-то кажется, что Учитель читает мои мысли, — прозревает каждое движенье души наперед. Я знаю его пятнадцать лет, сам уже преподаю в университете, а вот робость перед могуществом его интуиции не проходит. Иногда мне кажется, что в мозгу Учителя проворачиваются живые шестерни размером с Австралийский материк.