Страница 23 из 40
— Лейтенант! У меня десять человек и три пулемета. Ваших двенадцать. Назначаю командиром взвода. Разбейте по отделениям. Старшина покажет участок обороны. Закопаться поглубже и ждать. А сейчас всем выйти, получить оружие.
Чуть всхолмленное поле, лилово-рыжее в тусклом свете рогатой луны, казалось, покрыто застывшей рябью в темных омутах воронок. Израненная боями земля будто замерла, предчувствуя новую беду, порывисто вздыхал ветер, наносивший остывшее тепло, сосновые запахи леса, зубчатой полосой лежавшего по горизонту.
С небольшого взгорбка возле хаты, где находился теперь КП майора, виден был светлевший изгиб дороги, на которой ветре тили вчера старшину. Дорога уходила влево, туда, где, по словам майора, окопался батальон прикрытия и с которым, судя по всему, опять оборвалась связь — из-под наката КП уже добрых полчаса доносился визгливый голос связиста: «Але, «Пятый», але, я «Синица». «Пятый», я «Синица»!» Видимо, при отходе дивизии кое-где уже завязались бои, там погромыхивало, доносился самолетный гул, тьма подсвечивалась зарницами бомбовых разрывов. И казалось, совсем близко, в полосе батальона, беззвучно плыли огненные пунктирные трассы.
Эти два предрассветных часа все были заняты рытьем окопов в полный рост — так приказал майор, создавший нечто вроде полукруговой обороны с двумя пулеметами: один в центре, один на краю дуги. Еще один пулемет, как выяснилось, стоял в секрете на кинжальном огне, метрах в трехстах впереди, в кустарниках, ближе к дороге. Этот дотошный майор ничего не скрывал от бойцов, в присутствии лейтенанта ставил задачу командирам отделений — всего их было двое: уже знакомый старшина из контрразведки — Ваганьков, под командой которого оказался, Антон, и сержант Донченко — Богданыч. Борис оказался старшим в расчете. Антон даже не понял, как это получилось: то ли его лейтенант назначил, считаясь с сержантским званием, то ли Борис сам вызвался, быстро сколотив группу из троих окруженцев.
Участок его оказался в самом центре, чуть впереди КП, и сам Борис как-то выделялся среди других, проявляя горячность и недюжинное усердие. У иных, казавшихся слишком медлительными, брал лопату, вгрызался в сухую жесткую землю, показывая, как надо копать. Пулеметчика заставил вырыть две запасных огневых и натаскать дерна для маскировки отвалов. «Вы что, помирать собрались или воевать?»
— Может, мне самому за пулемет? — спросил он майора, наблюдавшего за работой. — Все-таки профессия.
Как будто, случись нужда, он не мог сделать это без разрешения.
Антон, копавший поочередно с Богданычем и Васькой — одна лопата на троих, — перехватил брошенный на Борьку взгляд майора, в нем была холодноватая усмешка и что-то похожее на любопытство.
— Пока не надо, с пулеметчиками нам повезло, своих трое.
— Есть… Вам видней. — Козырнув, отвернулся, взявшись за лопату. И по тому, как он это сделал — резко, с видимым порывом, Антон понял, что Борис сдержал обиду.
Майор назвал кого-то из своих, кажется, того востроносого щуплого Кошкина, и приказал идти в «секрет», но пулеметчика не сменять, остаться в помощь. Огня не открывать, пока немцы не окажутся в ближней точке у зигзага дороги, подставив бок под огонь.
— Лейтенант! — позвал он горца. — Если повернут с дороги к нам, себя не обнаруживать. Огонь только по моей команде. Кто не расслышит, красная ракета. Передай всем.
— Есть! — крикнул из окопа лейтенант. — Команда и красная ракета. Передать всем.
По кустарнику вдоль дороги прошел удалявшийся шелест, мелькнула тень — это уходил в «секрет» посланный майором Кошкин. Откуда-то справа донесся придушенный голос:
— Гляди, майор…
Вдали из-за холма двигалась в их сторону темная колышущаяся масса. Синеватые проблески металла, глухой отдаленный шорох сотен сапог.
Антон никак не мог понять, что там поблескивает над головами. «Минометы», — прошептал над ухом Васька, вглядывавшийся в лиловую полутьму. Видимо, колонна двигалась налегке, ротные минометы тащили на плечах, чтобы внезапно ударить по флангу уходившей дивизии. — Передать по цепи — убрать лопаты, приготовиться…
Цепи как таковой не было, сплошной линии окопов тоже, не успели вырыть, но команда вполголоса, перекатилась по всей полудуге, От землянки донесся возглас телефониста:
— Есть связь!
— Тише ты, — отозвался майор, словно и впрямь там, в колонне, почти за километр, могли расслышать. Майор, пригнувшись, пошел в землянку и вскоре вернулся, спрыгнул в окоп, сказал, отдуваясь:
— Слава богу, предупредил…
Темная масса надвигалась, будто стекала волной по склону холма. Что-то там застопорилось, затем густо вскипели вспышки, и по полю впереди, позади окопов и вдоль кустарников с треском закашляли минные высверки. Антон, пригнувшись, дернул майора за рукав, но тот остался стоять, вглядываясь в даль, и Антон даже взмок от стыда.
— Заметили? — спросил старшина.
— Непохоже. Бьют наобум, для страховки. Ну-ка скажи связисту, пусть попросит огня и сам вылазит наружу, скоординирует…
Старшина мгновенно исчез. Казалось, прошла вечность, пока он вернулся и доложил, что связи опять нет, послал артразведчика искать обрыв. Майор только крякнул с досады. Теперь все смотрели не отрываясь на вновь двинувшуюся массу. Время от времени то тут, то там рвались мины. Немцы были близко, метрах в пятистах, вот они уже на уровне кустарника, еще минута-другая, и оттуда им во фланг в упор полоснет скрытый за пригорком пулемет.
Но пока что они продолжали идти.
Голова колонны вдруг растеклась — тылы с минометами поотстали, а передние ускорили шаг: то ли что-то и впрямь заметили, то ли подозрительными показались хата, сарай, желтоватая кромка траншеи. Они надвигались стремительной толпой, были уже где-то на уровне заросшего кустарником взгорбка, таившего пулемет, — самый раз ударить. Но пулемет молчал. Еще секунду, две, три. У Антона засосало под ложечкой, пальцы поджались в сапогах, ощущая влажную теплоту портянок.
— В чем дело? — процедил майор.
— Надежные ж ребята, — пробормотал старшина. — Кошкин и Филипченко. Сам не пойму.
Все, кто был рядом: Арсланбеков, Борис, Антон, Васька — смотрели теперь на майора, словно от него зависело оживить молчавшую, как смерть, огневую засаду с неизвестными ребятами, в сущности, тыловиками, может быть, впервые оказавшимися лицом к лицу с врагом, — открой они огонь, и эта темная лава могла смести их мгновенно. «Струсили?» — словно было у всех на языке, никто не произнес его вслух, лишь у Бориса вдруг сорвалось:
— Разрешите мне туда, майор. Еще успею…
— Отставить…
— А вы… верите в них?
— В них-то я верю…
Антон заметил, как Борька чуть заметно дернулся, словно его хлестнули по лицу.
— Старшина, — сказал майор не оборачиваясь, — возьми с собой кого-нибудь…
Он не договорил — немцы вдруг открыли огонь и побежали. Казалось, пламя вырывалось у них из животов. Выпрыгивать из окопа было поздно, густо, с посвистом засекло воздух. Немцы были совсем близко, метрах в полуста, хмурые, сосредоточенные, какие-то все одинаковые в лунных потемках.
Замерла отведенная рука майора, сжимавшая ракетницу.
Что-то вдруг произошло: справа над бруствером замаячил Борькин шлем, блеснула на отлете винтовка, и голос его, незнакомо взвизгнувший, ударил по ушам:
— За мной! В штыки их, ребята-а!
— Назад! — заорал Арсланбеков, схватив Борьку за ногу, но тот, как-то странно крутнувшись, уже падал на бруствер. Несколько человек, метнувшихся следом, залегли. И одновременно взвилась ракета, полого как снаряд ударившись о немецкую цепь, и окопы захлебнулись в огне.
…Время словно остановилось, замерло. Где-то слева завязалась рукопашная. Белая кубанка горца металась вдоль окопа, взлетал автомат, рядом кренилась в ударах длинная ломаная Васькина фигура, все перемешалось, хрипя, матерясь, сплетаясь в живой стонущий клубок, и. опять стена огня отсекала, откидывала орущую массу гитлеровцев, а кубанка уже снова мелькала вдали, и оттуда слышалась ругань, надсадный голос Арсланбекова…